8.2. Издержки профессии. (1/1)
8.27 октября.Издержки профессии.
Ещё только обед, а шея уже нещадно ныла; писарский деревянный чемодан (коробка?), который висел ремешком на шее Николая и имел в себе элементы канцелярии, был тяжёлым, что особо остро отмечалось в первый служебный день, без привычки. Николай молчал. Глеб Дмитриевич, жандарм в голубом мундире, оказался безучастным начальством и эгоистичным человеком. Это был низкий и чуть полноватый мужчина старше сорока лет, с занявшимся сединой тонким волосом. Выглядел понуро, смотрел на всё серым холодным взглядом, говорил с долей безразличия, а двигался?— медленно. Для юноши он создавал впечатление человека, словно пребывающего в заморозке. Допускалась забавная мысль, что этот кусок льда ненароком успели пару раз обронить. Для остальных сослуживцев Глеб Дмитриевич являл собою человека, присутствие коего ничего не придаст обществу, ровно как и отсутствие от него ничего не отнимет. На нового писаря жандарм с первой встречи смотрел с ленивым раздражением и вынужденным снисхождением, будто на непоседливого ребёнка. Николай молчал. Дело шло в Петербургском холодном переулке, что находился где-то на окраине города и имел в каждом углу своём грязную тень. В одном из таких углов, прислонённое спиною к стене в сидячем положении, коченело тело: девушка, совсем молоденькая и хорошенькая собою, была удушена чем-то тонким?— на хрупенькой шейке багровела узкая полоса. Теперь, смотря на сие, Николай выдохнул, сглатывая горький ком. Уж слишком близко к нему была коченевшая плоть: сделай единственный шаг, и наступишь на небесного цвета юбки.
Чтобы смотреть куда-то, лишь бы не на тело, юноша посмотрел на Глеба Дмитриевича. Серый взгляд с обыденным отголоском извечной усталости обводил мёртвую. Лучше Николаю не стало. Абсолютно не меняясь в лице, жандарм подошёл, склонился над телом, убирая русые локоны волос с шеи. Обошёл тело полукругом, насколько позволял узкий переулочек. Встал на прежнем месте.—?Тут и записывать нечего.Писатель неуверенно сжал пальцами край чемодана, ожидая указа. Жандарм снова посмотрел на него с ленивым раздражением и, казалось, неприязнью. Сказать точнее: на приятных вам людей вы так и в жизнь не посмотрите.—?Не стойте пнём, Гоголь. Записать что-то в любом случае придется.На весу открыв чемодан, Николай неловко достал лист бумаги, перо, открыл чернильницу, кой была установлена в небольшую ячейку. От волнения и неприятного, доселе неизвестного чувства, юноша чуть было не поставил на листе кляксу, ткнув бумагу пером в ожидании. Глаза сами невольно косились на тело у ног.—?Молодая девушка от двадцати до двадцати пяти лет. Личность не установлена. Удушена, на шее тонкая гематомная полоса.Николай не мог отвести взгляд. Он почувствовал, как его начинает подбивать лихорадка, а голос жандарма постепенно принимал звучание словно из-под толщи воды.—?Сидячее положение: спиной облокочена к стене, руки лежат на земле ладонями вверх, голова опущена.Пространство вокруг тела?— и узкий переулок, и грязные его тени, искажаются подобно дыму на ветру, деформируются под воздействием чего-то, и юноша быстро моргает. Это не помогает: излишнее моргание ведёт за собой лишь острую головную боль.Николай судорожно выдыхает, в глазах темнеет.—?Убитая была обнаружена в… Гоголь, Вы пишите?Юноша в удивлении смотрит закрывающимися глазами на жандарма, поражённый, каким приглушённым слышится ему его голос. Становится душно, отчего Николай тянет пальцами воротник рубашки вниз, будто это поможет.—?Молодой человек, что же с Вами такое? —?и в голосе слышится раздражение.Колени слабеют, и тело ведёт в сторону. В падении писателю кажется, что его сознание из собственного тела словно вытягивает нечто: он ощущает, как покидает свою физическую часть, как ту часть, коей он ещё способен управлять?— разум, утягивают в неизвестность. Липкий страх, мучение. Мольба, чтобы это?— чем оно ни являйся?— прекратилось сейчас же.Это смерть? Если да, Николай и не подозревал, что ему предстоит такая мука.В переулке тело молодого писателя упало на правый бок. Глеб Дмитриевич нетерпимо скривился от грохота писарского чемодана. Чемодан упал рядом с юношей?— повезло, что его не прибило им?— и явно обрёл с десяток царапин от щебня. Чернильница, выпав из деревянной ячейки, разлила черные реки перед самым лицом Николая. Удивительно, что на кожу не попало ни единой капли, а вот в плечо крылатки чернила принялись щедро впитываться. Жандарм, помедлив, всё же склонился над юношей, проверяя пульс. Всё это время Николай видел непроглядную темноту; может, он и вовсе ослеп. Неизведанная сила всё тянула его сознание: дальше от брошенного тела, дальше от реального мира.Мира живых людей.
Сила яростно бросила его, кажется, наземь. Зрение возвращалось; расплывчатые цветные пятна медленно плыли перед глазами. Руки, изучая плоскость под коленями, нащупали щебень. Танец пятен в очах складывается в подворотню с каменной аркой. Всё было заполнено синеватым светом?— только начало смеркаться.Николай, полностью поднявшись, пошатываясь, сделал пару шагов вперёд, вглубь подворотни. Кольнуло чувство дежавю: сегодня он уже проходил это место. Сие чувство было уж слишком острым.. это точно та самая арка! И Николай испытал облегчение, ощущая теперь хоть что-то вместо тянущегосостояния, что неизвестная сила утягивает его прочь из тела.Тревожили три обстоятельства: как он оказался в переулке ближе к дороге; сколько он был вне сознания, если уже начало смеркаться, и где же начальство? Глеб Дмитриевич с первой минуты являл себя человеком безучастным ко всему?— его волновали вещи, касающиеся исключительно его самого, но не мог же он бросить юношу одного, без сознания и в переулке, где недавеча удушили человека? Да ещё и октябрьские заморозки… Мимо, почти в бегу, с шорохом юбок его опередила девушка. Миниатюрные каблучки звонко цокали в тиши меж домов, иногда соскальзывая с щебёнки и заламывая бедные ноженьки так, казалось, что вот-вот те и сломаются; руки в спешке взмывались в стороны, а головка с длинными русыми прядкáми оборачивалась назад. Николай замер, вглядываясь.
Удушенная.
Возле него на этот раз пробегает мужчина: крупный, коротко пострижен, в коричневой неряшливой шинели. Бежал ровно?— в трезвом сознании, и явно стремительно нагонял девушку, а в левой руке подрагивала будто бы тонкая верёвка.Удушенная, чьё тело нескольким временем назад коченело у ног Николая, теперь, словно живая, уносилась в страхе от мужчины в неряшливой шинели. Но… она жива. Жива, ведь? И что Николай в одиночку мог сделать?Юноша пустился вслед за ними, изо всех сил стараясь не стучать щебёнкой. После недолгой немой погони они оказались в том же месте, где должно окоченеть её тело и где своё тело покинул разум Николая. Девушка попала в тупик грязных стен, вжимаясь в угол; Николай растерянно встал за поворотом, а мужчина в шинели?— между ними, медленно крадясь к жертве.Она не кричит?— ей не даёт это сделать грубая ладонь, сжимающая губы. Трепещущая в углу, вырывающаяся, ещё полная жизни, но уже с верёвкой на шее, юноше она видится рвущейся на волю птицею?— маленьким скворцом, пойманным узелком за шею каким-нибудь сорванцом. Только вот, скворца поймают и посадят в клетку, а девушку?— убьют, и цвет своей юности она сохранит в одних лишь голубых юбках. Тело оседает в том же углу, в коем его писатель и видел, а его самого вновь заполняет утягивающее из этого мира чувство. Оно вызывает удушье, тошноту, а следом?— бесчувствие на некоторое время. Вокруг темнота, и Николаю Гоголю думается, что он сделался её неотделимой частью, подобно в кровной материнской связи. Эта безрадостная мысль не пугает: он, ведь, ничего не чувствует.Вновь резко шлёпается на щебень, фокусируя восстанавливающееся зрение. День, рядом с ним писарский перевёрнутый вверх тормашками чемодан, чернильная лужа, а чуть дальше?— окоченевшая удушенная.