7. Писатель? Поэт? Неважно. Талант один и тот же. (1/1)
7.3 октября.Писатель? Поэт? Неважно. Талант один и тот же.
Трудовые будние дни закончились, а Николая, вернувшегося в пятничный вечер, встретили в холле голоса, что были слышны из обеденной. Оставив в коридоре на вешалке сырую крылатку и шарф, юноша заглянул в комнату.
При свете множества свечей за длинным столом, еще не накрытым к ужину, но имевшим закуски по поводу прихода гостя, сидели трое: Анатолий Ильич?— во главе стола, в расшитой золотом жилетке, подчеркивающую стройную фигуру, и поверх в халате темно-синего цвета, Катерина Михайловна?— супруга Анатолия Ильича?— в легком персиковом платье и с золотыми вьющимися локонами, что ниспадали на плечи; и непосредственный гость. Роман сидел напротив Катерины Михайловны, в белоснежной рубашке, от которой был виден только воротник, и чёрном сюртуке на множестве серебряных пуговиц. Тонкие миниатюрные пальцы держали бокал с красным вином, будто лаская его, а темные глаза внимательно смотрели на повествующего Анатолия Ильича. Уже знакомая юноше трость с рукоятью-пером некой птицы висела на подлокотнике стула по правую руку.—?Вы?..Это было сказано тихо, но его услышали все, и барин прервал речь. О чём он говорил с иностранцем?— это так и осталось для писателя тайной.Роман только улыбнулся, переведя взгляд на подошедшего к столу Николая.—?Друг мой, присаживайтесь. Роман Станиславович приехал к нам около получаса назад, ждём Вас, —?оповестил Анатолий Ильич. Юноша сел около барыни. —?Познакомились на приёме с новым человеком, а мне, оказывается, и рассказать не думали, —?наигранно возмутился Анатолий Ильич. Николай знал, что сказано это было в шутку. Роман всё молча наблюдал из-за стола за писателем, а тот в свою очередь потуплено смотрел на его сюртук примерно в районе груди, не решаясь поднять взгляд хоть немного.Николай вспомнил вечер первого числа. Вспомнил свой дрожащий голос, читающий строки того, что теперь он из последних сил рвётся завершить.—?Тяжело работать в Департаменте?—?Нет.. —?отчего-то смутился юноша. —?Я просто писарь.—?Если Вы не устали, так не покажете ли мне то, что написали за последние два дня?Просьба это, или же требование?— Николай не знал. Его удивила уверенность иностранца, что он написал достатком именно за дни после их встречи.—?Если Вы хотите..С улыбкой кивнув, Роман взялся за трость, поднимаясь. Выпрямился, одёрнул одежду.—?Рад познакомиться с вами, Анатолий Ильич, Катерина Михайловна, —?он слабо склонил голову. —?Спасибо за приём.—?С удовольствием предоставили Вам удобства, —?улыбнулся Анатолий Ильич.—?Ах, господин Уайт! —?воскликнула Катерина Михайловна, —?Коли пойдёте читать, возьмите с собой бокал, Вы его не допили. Зачем такому вкусу пропадать?—?Вы правы. Вино великолепно, благодарю, —?в свободную руку Роман взял начатый бокал.—?А Вы, Николай Васильевич? —?посмотрела на растерянного юношу барыня.—?Что я?..—?Возьмите тоже бокал. Давайте, дорогой, расслабьтесь после трудового дня!И как бы юный писатель ни возмущался, по лестнице, к покоям, он поднимался, осторожно держа свеженалитый бокал вина за тонкую хрустальную ножку.Иностранец тихо следовал за ним.Неужели Роман пришёл сюда лишь для того, чтобы выслушать продолжение этой несуразицы? Пусть он и сказал Николаю в тот вечер, что прочтённое расположило его к себе, но писателю это всё таким заурядным не казалось. Николай вбежал в спальню и, с громким стуком отставив бокал на край стола, в спешке чиркал спичкой, зажигая свечи. Валери Уайт замер в центре покоев, плавно подкидывая в ладони серебряную рукоять трости и наблюдая за суетой Николая. Роман сделал небольшой глоток вина, наслаждаясь вкусом. Спальня была заполнена шелестом листов, перекладываемых с места на место. Писатель хватает искомые записи.—?Я пришёл проститься, —?раздалось у того за спиной. —?Уезжаю на некоторый срок.С небольшой стопкой бумаг в руке юный писатель повернулся к нему.?Проститься? Уезжает? Но куда? Зачем??В голове веяло множество мыслей, вопросов. Однако, спросил Николай одно:—?Но.. стихотворение?Уайт некоторое время смотрел на него. Наклонился, поставив бокал на пол, и подошёл к писателю. Николай абсолютно замер.—?Стихотворение.. —?тихо сказал иностранец, и коснулся кончиками пальцев кромок листов, которых юноша держал перед собой. Заглянув в бумагу и пробежавшись взглядом по ветееватому почерку, посмотрел Николаю в глаза. Легко улыбнулся. —?А его я успею прочесть чуть позже, в книге.Юноша, сжимая листы, нахмурился.—?В какой книге?..—?В Вашей, разумеется. Которую Вы напишите.Николай некоторое время молча смотрел на своего визави: большими, серо-голубыми глазами, смотря с неким недопониманием, и этот взгляд Роман рискнул сравнить со взглядом ребёнка. От такой мысли он невольно заулыбался шире, чем напомнил Николаю о реальности. Юноша рвано выдохнул.—?О какой же книге Вы говорите?Я же.. я..—?Не сможете? —?учтиво подсказал Роман. Смутившись, Николай кивнул, опустив на листы взгляд. —?Всё Вы сможете, Гоголь. Вы же поэт.Юноша слабо качает головой, а иностранец замечает, как его волосы, чуть завитые от сырости, плавно подёргиваются чёрным шёлком. Николай со слабой улыбкой поднял на него взгляд. Теперь именно он смотрел на Уайта с неким снисхождением, а не наоборот: надо же, писателя от поэта не отличать. Хотя, на то он и иностранец.—?Я писатель.—?Это неважно.—?Почему же?—?Талант один и тот же.—?Не соглашусь.. —?робко выдыхает Николай. —?К тому же, и таланта у меня…Наконечник трости ударяет пол, отчего юноша замолкает перед последним словом. Не смотря на это, Роман улыбнулся.—?Мне пора.—?Подождите! Куда Вы уезжаете?Застыв уже на полуобороте, иностранец приподнял бровь. Сложил руки на трость.—?В Германию, Берлин.—?Так Вы немец.. —?с долей озарения выдохнул писатель, опустив руку с листами.—?Именно. Итак..Встав ровно на прежнее место, перед Николаем, Роман выпрямил спину, отчего сделался почти равного роста с ним, и посмотрел в глаза. Писатель тоже невольно расправил плечи, чувствуя, как собственное сердце отчего-то прибавило в ритме. Лёгкий тихий полушаг, и Уайт настолько близко, что можно лицом ощутить его прохладное дыхание. А Роману было прекрасно заметно, как трепещут красивые ресницы, отбрасывая в тусклом свете тени на скулы, и как пальцы сжали листы вновь, стоило ему лишь чуть потянуться лицом к лицу юноши.—?К-когда Вы вернётесь?.. —?выходит невнятно, сбито, и писатель, смотря в карие глаза, молит, чтобы их владелец понял вопрос с первого же раза?— повторять он напрочь не может.—?Мм.. не знаю. Должен возвратиться скоро.Николая хватает только на кивок, да и тот замирает, когда чужие пальцы мягко зарываются в локоны на затылке, вызывая резкую истому?— до того приятную, что ноги, казалось, сейчас же подведут окончательно; и его целуют в разомкнутые губы, заставляя рвано выдохнуть. Его губы мягко сминают, и юноша ощущает вкус вина, коего сам не сделал ни глотка. Наконец, он прикрывает прежде широко раскрытые глаза, и неловко находит покоющуюся на птичьем пере руку, слабо хватаясь за чужое запястье.Николай отвечает едва заметно, но ощущает в поцелуе улыбку Романа, а затем — соитие становится более чувственным, затягиваясь и углубляясь. Воздуха не хватает, отчего юноша сжимает прохладную руку сильнее. И, задерживаясь на пару мгновений на нижней губе писателя своими, Роман мягко отстраняется, любуясь плодами проделки: волосы, от которых он сейчас отводит руку, очаровательно взъерошены; обычно бледные губы сделались влажными и порозовели. А чего стоят эти трепещущие ресницы томно прикрытых век?..—?Wundersch?n.. —?выдыхает он, и Николаю кажется, что ему это вовсе послышалось. Больше не ощущая шёлка локонов под ладонью, иностранец кладёт руку поверх юношеских, что так отчаянно сжимали, и натыкается на безжалостно смятые листы. Николай уже и забыл о них: услышав шелест бумаги, вздрогнул, открыв глаза. Юноша, встречая эти взгляды и улыбку, чувствует, как тут же вгоняется в краску. —?Блеск в глазах, румянец.. не узнаю? мрачного творца, —?тихо говорит Роман и мягко смеётся, оглаживая кончиками пальцев руки Николая. Этого хватает, чтобы заставить ноги юноши снова слабеть.—?Вы..—?Цсс.. —?юноша замолкает, а иностранец склоняет голову влево. —?Вот я с Вами и простился. Желаю Вам добиться искомого, поэт.Руки писателя больше не находят опоры ни в трости, ни в руках Романа, и он вынужден слышать отдаляющиеся шаги, взирая на бокал, что остался на полу.Прошедшее было несбыточным, будто видение, и острым на ощупь, словно реальность.