Potenzierte Depressionen (вместо пролога) (2/2)
Обострившиеся от бессонницы и нервного расстройства чувства казались мне проклятием, наказанием, которого я не заслуживала. Так было ровно до того момента, когда мы оставались одни. В его руках я была музыкой. Я узнавала ее в дрожи собственного тела, сердцебиении и дыхании.
Мы были музыкой без слов. Говорили только наши тела. А наши измученные души засыпали под последние отголоски ночи.Бывали и такие ночи, когда мы не могли заснуть. Когда паника подкатывала к самому горлу, но не давала задохнуться, ослабив хватку ровно настолько, чтобы хватало на несколько судорожных глотков воздуха. Настоящим кошмаром было встречать их в одиночестве.
В такие вечера мы не притрагивались друг к другу. Прикосновения были токсичны. Они делали нас уязвимыми, и страх вырывался наружу. Единственным нашим оружием были слова. Возможно, потому мы не были многословны в остальное время. Оружием во время осады не разбрасываются.
Мы часто говорили о самоубийстве. Обсуждали за бокалом вина, как заправские знатоки, всевозможные способы уйти из жизни. Мы были знатоками, потому что каждый из нас перебирал варианты, проводил свое маленькое смертельное исследование. Смешные и жалкие, как теоретизирующие ученые-неудачники, которым невдомек, что жизнь не сводится к таблицам со статистикой и формулам. Мы изучали смерть, но не подходили достаточно близко, чтобы действительно постичь предмет изысканий. Высоколобый треп, который разводят в закрытых клубах, вроде Кэмбриджских апостолов. Которые, к слову, вполне могли решить, что я как-то скоропостижно, трагично и непременно красиво скончалась, как и должна была сделать всякая приличная подающая надежды выпускница Тринити-колледжа.— Музыка стала моим врагом, — признался он в один из таких вечеров.
То, что он любил больше всего, восстало против него. Как творение против Франкенштейна. Горькая ирония.
— Пообещай мне, что этого не произойдет с нами, — ответила я, боясь, что и так подобралась слишком близко.В один из таких вечеров я призналась, что сама стала своим худшим врагом.— Каждый из нас не в ладах с собой.— Каждый из нас чья-то причуда, каждое исцеление — чья-то болезнь, — вернула ему его же слова.Он улыбнулся. Или это был обман зрения и игра теней. Но мне хотелось верить, что с того вечера мы оба пошли на поправку.
?Пойти на поправку? — любимые слова его матери. Три месяца назад к ним поступил один больной, за которым приходилось ухаживать каждый день, как он ухаживал за запустевшим садом в их небольшом дворике. А следом за ним появилась еще одна пациентка выходного дня. Только они не знали об этом. Притворяться нормальной было моей профессиональной привычкой. В их глазах я была лекарством, и меньше всего мне хотелось подвести их.После рождественских праздников я уже знала, что мой переезд в Штаты был лишь вопросом времени.
Спустя несколько месяцев подвернулась работа в Калифорнии, и я предложила Крису переезд.
Мы не состояли в отношениях, и он понимал, что в моем предложении нет ни грана посягательства на его образ жизни. Ему нужен был этот побег не меньше, чем мне.
То, что было между нами, спасало меня весь этот адский год, и я очень надеялась, что Калифорния примирит его с музыкой. Вернет Криса, который был для меня неразрешимой загадкой, бесконечно далекой и притягательной.
Я знала, что рано или поздно он согласится, точно так же, как знала, что в тот момент все закончится.