Enfant terrible (1/1)
Несносный ребенок. Каждый раз, когда я устраиваю близким эмоциональную головомойку, тащу домой старые ламповые проигрыватели или инструменты, переворачиваю все тщательно спланированное вверх дном, у меня имеется прекрасное объяснение. Психология вообще богата всевозможными оправданиями, наверное, потому она и стала одним из моих увлечений. Всегда проще найти объяснение поведению, зарытое где-то глубоко в детстве, чем признать свой ужасный характер. Не просто заглянуть в бездну и дождаться от нее ответа, а наладить сраные добрососедские отношения, ведь однажды разверзшись, она никогда больше не исчезнет. Будет продолжать изрыгать демонов и ночные кошмары, питаясь страхами и сомнениями. Во всем виновата она — темнота глубоко внутри. А я всего лишь ребенок.Маленький эгоистичный засранец, требующий внимания и любви. И Франка окончательно избаловала меня и моих демонов. Желание видеть ее, говорить с нею, быть гребаным центром ее вселенной и сосредоточием любви — все это одна большая патология. Безумие. Единственное, чем я могу его оправдать, — ответной любовью, не менее безумной, чем мои эгоистичные желания.Как любой проблемный ребенок, я капризен и непостоянен. Смех Франчески радует меня, ее смех вызывает зависть. Я не веселый человек, и ее полная неподдельного тепла веселость, искрящиеся смехом глаза и улыбка способны согреть меня. Они же способны убить. Я сам себе не доверяю. Иногда мне кажется, что слезы Франки так ранят меня не потому, что мне больно видеть ее грусть, а потому, что только я имею на нее право. Потом я ненавижу себя за эти мысли, зная, что ее огромное сердце способно вместить куда больше, чем любовь к такому нервнобольному глупцу, как я. И вновь большой ребенок внутри кричит о том, что только она может спасти меня от самого себя. Кричит, что Фрэнни только моя. С жадностью набрасываюсь на каждую ее улыбку и слезы. И ревную. Как неистовый безумец.Сегодня Франческа вновь плакала. Задыхалась. Как в тот ужасный год, сведший нас вместе. Вокруг не существовало ничего, кроме ее собственной боли. Она закрыла лицо ладонями, замыкая круг. Замкнутая система, вне которой все остальное прекращает существование. Система, из которой я оказался вычеркнут без видимой на то причины. По причине от меня не зависящей.— Фрэнни?Я едва узнал собственный голос. Он не принадлежал мне. Им владели притаившиеся в тени страхи. Даже внутренний невыносимый мелкий засранец был скорее в ужасе, чем раздражен, что случалось с ним крайне редко.
Франческа не отвечала. Даже если она и слышала меня, то вряд ли осознала это. Вокруг были разбросаны бумаги и папки с документами, а прямо перед ней стоял ноутбук. Даже выходной, который мы собирались провести вместе, она начала не со мной. Ее работа поглощала все свободное время, будто Франка все еще пыталась залатать все дыры, заклеить все незажившие раны. И меня для этого было недостаточно. Где-то в отдалении забрезжило раздражение, мой старый друг, оно смело и отчаянно пыталось оттеснить первобытный страх. Быть ненужным. Оказаться отрезанным от замкнутой системы тел и обнаружить, что она способна функционировать и без меня.— Фрэн… — Я опустился на колени рядом и едва дотронулся до ее плеча, боясь нарушить грубым вмешательством хрупкое равновесие.— Она покончила с собой!.. — надрывным рыданием вырвалось у Франчески из груди. Наши взгляды встретились, и ее способен был разбить сердце. — Все знали, и никто не в состоянии был ничего сделать. Ненавижу! Этот чертов мир, где одна маленькая… ничтожная детская глупость может стать всеобщим достоянием и подтолкнуть к краю! Ненавижу этих безнаказанно прячущихся за своими мониторами ублюдков! Почему, Крис?!.Потому что ты не можешь спасти всех, мой прекрасный ангел. Я прижал ее к себе, хрупкую, дрожащую и способную разлететься на тысячи осколков от одного неверного слова.С тех самых пор, как она взвалила на себя этот новый крестовый поход, казалось, что все несчастные дети, пострадавшие от издевательств в киберпространстве, стали ее детьми. Франка искренне радовалась маленьким победам, когда после открытых лекций в школах к ней подходили дети, готовые доверить свои страхи, когда одной из организаций, с которыми она сотрудничала, удавалось получить финансирование, или когда один из прячущихся за мониторами ублюдков оказывался в суде. Но на этом пути было куда больше поражений. Школьные консультанты, не видящие никаких проблем, помимо низкой успеваемости. Они вряд ли заметили бы угрозу жизни, даже если бы кто-то из школьных хулиганов притащил в класс пушку. Родители, которым нет дела до своих чад, родители, которые чрезмерно контролировали жизнь своих отпрысков, родители, которые совершенно не знали, как вести себя со своими детьми. И сами дети, жестокие и трусливые, готовые остаться безучастными наблюдателями или подключиться к издевательствам, только чтобы отвлечь всеобщее внимание от себя.
А еще были такие, как А. Которые уходили туда, откуда больше не возвращаются. Которые не станут тем, кем могли бы, из-за одной крошечной ошибки, которая способна стать пределом. У каждого из нас есть такая. Мелочь, способная склонить весы в противоположную сторону. Но не у каждого из нас рядом есть человек, способный остановить. Который понимает, что эта мелочь, как перо на весах Анубиса, способна перевесить все. Поверь мне, ничтожных вещей не существует*.— Потому что мы не можем иначе, — ответил я. — Ты не можешь иначе.Она опять взглянула на меня, и в этот раз действительно осмысленно. Впустила меня обратно в свой мир, проявила интерес к тому, что говорил ее потерянный мальчишка**, удивленно округлив глаза.— Не можешь не проживать то, чем занимаешься. В искренности и открытости твоя сила, но они же способны утащить тебя на самое дно. Не позволяй им этого сделать, Фрэнни, не повторяй моих ошибок. Мы с тобой похожи куда больше, чем ты думаешь.На ее губы легла тень вымученной улыбки. И я улыбнулся в ответ. Точно отражающийся в зеркалах свет, стоит разместить их под правильным углом, и свет, пойманный одним, сразу же отразится в другом.— Я так хотел начать этот день с тобой. — Милая романтическая глупость, в которой на деле не было ни капли образности. Если бы мы, как и планировали, посвятили эти выходные исключительно друг другу, то ничего этого не произошло. На сорок восемь часов люди перестали бы умирать, страдать и нуждаться в чьей-то помощи. Маленькая уютная утопия, которую Франка разрушила тем, что…— Просто не хотела будить тебя, — нежно прошептала она.Просто. Беспокоиться о других, а не о себе всегда получалось у нее так же просто, как дышать. Другая Франка, безразличная и безучастная, просто невозможна. Она не существует вне своей любви к другим людям. Я не существую вне музыки. И уже давно потерял счет тем вечерам, когда сам нарушал обещание, сбегая в студию с новыми идеями. И тем глупее звучат мои невысказанные обвинения. Мы такие, какие есть, мы то, что мы любим.— Ты слишком печешься о других. — Не упрек, а просто подтверждение очевидного. — Но кто позаботится о тебе?
— Позаботься обо мне, Крис.
В ее словах тоже не было никаких двойных смыслов или глупого кокетства. Когда-то давно мы выговорили столько слов, в которых жили страхи и сомнения, что прятаться за ними потеряло смысл.
— Конечно.Потерянный мальчишка раздулся от важности возложенной на него миссии. Венди доверила ему самое главное — себя, и потому он старательно хлопотал вокруг, отодвинув мысли о себе на задний план, пока она не сомкнула глаз, доверчиво уткнувшись лицом в его плечо. Лишь тогда он позволил себе мысль о том, что завтра все станет на свои места.
Франка вновь будет улыбаться и приготовит мои любимые канноли, а я еще немного побуду маленьким эгоистичным засранцем, избалованным ее вниманием. Утешенный мыслями о безоблачном будущем, я уснул, быстро, как всегда, когда рядом была она, чтобы проснуться перед самим рассветом от звонка ее телефона. Хотел бы я сказать, что давно привык к тому, как работа вырывает ее из моих объятий, и она срывается в ночь, как врач, способный спасти чью-то жизнь. Но ведь это было совершенно не так. Жизни и репутации тех, ради кого она жертвовала своим сном, зачастую не стоили и ломанного гроша. Не стоили моего времени, проведенного наедине с Франческой.Сама она была раздражена. Я слышал это в ее дыхании. Но все равно взяла телефон и поднялась с кровати, оставив по себе едва заметное дуновение ночной прохлады.— Крис, мне надо ехать, — прошептала она то, что я уже и так знал, и поцеловала меня в щеку. — Том попал в какую-то переделку.Холод. Следом за легкой успокаивающей прохладой пришел холод пустоты. Он быстро остудил тепло, которое оставила по себе Франка. Забрался в самое сердце и лишил сна. Я больше не мог позволить себе сомкнуть веки, хотя и понимал, что этим никому из нас не помогу. Когда-то давно Франка сказала мне, что простила ему именно потому, что поняла, между ними больше ничего не могло произойти. А то, что было, не было насквозь плохим, чтобы затмевать воспоминания ненавистью и обидой. Это была ее правда, она верила в то, что говорила. А я был бы последним лжецом, если бы сказал, что в состоянии так же просто оставить прошлое там, где ему и место. Я слишком хорошо помню сгусток боли, в который превратилась Франческа в том далеком когда-то, о котором мы не говорим. И потому вряд ли прощу Тома и перестану бродить в бессоннице по опустевшему дому, когда она вот так срывается по первому звонку о помощи.Я полностью доверяю Франческе, но не верю ни ему, ни себе.
Ревность — отвратительный ночной гость, способный опошлить даже самые благородные из сердец. Мое же никогда таким не было. Разъеденное демонами и призраками, оно легко поддавалось нашептываниям ночной гостьи. Я был зол и растерян, время текло мучительно медленно, заставляя меня вариться в воспоминаниях и уязвленных чувствах, пока утром, обессиленный от бега наперегонки с самим собой, не услышал, как у входной двери остановилась машина.
Она редко шла обратно в постель по возвращении. Заваривала себе кофе и продолжала рабочий день, будто это было в порядке вещей. Затаив дыхание, я ждал, пока она зайдет в кухню, не представляя, чего от себя ожидать.— Почему ты так рано не спишь? — спросила она, подавив зевок.— Все еще не сплю, — ответил я, чувствуя, как меня опять накрывают бесконтрольные эмоции.— В чем дело, Крис? — Она нахмурилась, прожигая меня взглядом, как чертов рентген, будто так действительно можно было просветить насквозь весь тот тугой комок противоречивых чувств, который вот-вот грозил взорваться, и накрыла мою ладонь своей.— Дело в том, что меня все еще волнует то, что ради него ты готова сорваться посреди ночи в неизвестном направлении.Будто обожглась, она резко отстранилась, отдернула руку. И доли секунды не прошло, как Франка справилась со своими чувствами, чтобы опять посмотреть мне в глаза.— Неизвестное направление — это полицейский участок, о чем тебе прекрасно известно, — вздохнув, произнесла она. Поникшие плечи, покрасневшие глаза, она едва держалась на ногах от усталости. И я заметил это только сейчас. — Давай просто вернемся в постель. Вместе.— Фрэнни…Приложив палец к моим губам, она медленно покачала головой и, взяв за руку, повела за собой.
Наша спальня была похожа на руины. Нежилая и заброшенная. Франка выскользнула из нее тихо, как призрак, оставив по себе смятые простыни и приоткрытый шкаф. Я бежал, гонимый бессонницей, оставив по себе след из одежды и свалившееся на пол одеяло. Это был хаос покинутого в спешке жилища. Ничего похожего на сбитые в наслаждении простыни и помятые подушки, которые ловили в себя стоны удовольствия.
— Давай не будем ссориться. — Шепот заставил меня вздрогнуть от неожиданности. Словно эхо, разносящееся над руинами. Мне не хотелось ссориться, а остаться в одиночестве посреди пустыни, которую рисовало мое воображение, и того меньше. В тепле ее поцелуя было нечто большее, чем просто желание быть вместе. В ее поцелуях всегда было что-то большее.
Нехотя разомкнув объятия, я позволил Франке отстраниться, и открыл глаза. Комната вокруг снова была всего лишь нашей спальней. И я был не один. Всего в шаге от меня Франческа сосредоточенно пуговица за пуговицей расстегивала пиджак.Мне всегда нравилось наблюдать за тем, как она раздевается. Уставшая и вымотанная, неторопливая, спешащая и нетерпеливая. Она могла разбрасывать вещи по всей комнате или скрупулезно развешивать их на свои места в шкафу. Стоять посреди комнаты, снимая одну вещь за другой, а потом, свернув все в комок, бросить в дальний угол, откуда утром все перекочует в стирку. Носиться из комнаты в комнату, на ходу доделывая мелкие домашние дела, и оставлять след из снятых вещей. А потом застыть посреди урагана в задумчивости, теребя в руках блузу.В этом не было ничего откровенно эротичного, Франка никогда не превращала все в игру пошлых улыбок и взглядов из-под ресниц, но я все равно готов был кончить, наблюдая за ней***, потому что, раздеваясь, она становилась полностью моей. Она не была мисс Романо, скованной деловым костюмом и обязательствами. Фрэнки, душой компании, которая готова была прийти на помощь по первому зову. Все ее роли падали к ногам вместе с одеждой.Обнаженной она была просто моей любимой Фрэнни. Желанной до дрожи в кончиках пальцев. Оголенно откровенной во всех чувствах. Исключительной.— Я люблю тебя, Крис, — сказала она, будто прочтя мои мысли, и скользнула под одеяло.— Я тоже люблю тебя, Фрэнни, — ответил нервный идиот, которого так легко простили, в надежде на то, что не совершит ошибки, которая станет для нас последней. Только те, которые она способна простить своему несносному ребенку.