1914. (1/2)
Song: Johnny Klimek/Reinhold Heil – Cloud AtlasАльберт понимал – всё давно к этому шло. Он плохо говорил, но зато – хорошо соображал. Убийство одного австрийца монарших кровей – отличный способ наконец-то развязать конфликт.Альберт знал – война точно будет. И ещё – что он обязательно будет в ней участвовать. Так и происходит.Война полностью оправдывает ожидания принца – тут шумно, страшно, грязно, неудобно, многолюдно и ещё – многотрупно. Такого слова не существует, но по-другому и не скажешь. Они теряют людей в каждом бою, вне зависимости от того, кончается он победой или поражением.
Зато здесь не требуют произнесения речей, и никто не называет его ?Б-б-б-берти?. Простые люди куда более приятны в общении, чем его привычное окружение.Альберту не нравится война. Но воевать у него получается.После Ютландского сражения их перекидывают на западный фронт, но на сам фронт ему попасть не удаётся – планам о славных победах мешает внезапный приступ аппендицита. Это просто смешно. Теперь он за линией фронта, в военном госпитале. Точнее – в деревянном бараке на тридцать коек, среди ребят с осколочными и пулевыми ранениями, ампутированными конечностями, ослепшими или потерявшими слух. С наскоро прооперированным аппендицитом. Почти анекдот.Но именно здесь случается встреча, которую он будет помнить до конца своей жизни.На второй день его пребывания здесь мальчишка с соседней койки – взъерошенный ёжик светлых волос, тёплая зелень озорного взгляда, замотанная бинтами грудь и подвязанная правая рука – обращается к нему с просьбой, умудряясь сочетать в своих словах вежливость и очаровательную бестактность.-Слушайте, вы не могли бы мне помочь? Просто вы тут единственный счастливчик кроме меня, при котором остались все конечности и кожные покровы… - мальчишка запинается и хмурится, раздумывая, очевидно, насколько глупо или неуместно прозвучало то, что он сказал, - в общем. Не могли бы вы помочь мне написать письмо сестре? Она будет волноваться, если от меня долго не будет вестей.
Альберт поднимает уголки губ и коротко кивает. Наградой ему служит совершенно очаровательная открытая улыбка.-Ох, вы мой спаситель. Спасибо.Они разживаются ручкой, чернилами, бумагой и поверхностью для письма и начинают.-Моя дорогая Вера… Прежде всего – не удивляйся, что письмо написано не моим почерком – моя правая рука временно ушла на покой и в написании мне любезно согласился помочь мой сослуживец. И не волнуйся – в остальном со мной всё в полном порядке. Уже скоро меня выпишут, и я вернусь на фронт…Записывая слова парня, Альберт невольно думает о том, сколько тепла в его словах к сестре даже сейчас – когда они находятся так далеко друг от друга. Наверное, они очень близки. Он никогда не был в особенно хороших отношениях со своими братьями и сестрой, а письма писал только родителям - очень редко и излагая лишь сухие факты.-…надеюсь, что всё это скоро закончится, и мы вновь увидимся. Бесконечно любящий тебя, Эдвард.-Г-готово, - кивает Альберт, отмечая по себя, что уголки его губ сами собой ползут вверх, образуя на лице улыбку, - у вас очень… т-тёплые отношения с…Слова предательски застревают где-то в гортани. Он прикрывает глаза и выдыхает, но продолжать фразу не приходится.-Да, мы с сестрой очень дружны с самого детства. Хоть я был тогда, как мне кажется, просто невыносим, да и сейчас не лучше – а она всё равно меня любит. Ну и я её, конечно. Её невозможно не любить, - скороговоркой тараторит мальчишка.Обычно это раздражает – когда тебе не дают закончить предложение до конца и перебивают с едва уловимым выражением высокомерной жалости, что проскальзывает в голосе или же во взгляде. Но сейчас такого не случается – потому что Эдвард смотрит на него абсолютно обыкновенно – всё тот же чуть озорной взгляд и улыбка.-Вы не могли бы положить письмо в конверт и подписать ещё и его? – Альберт кивает, пишет адрес на конверте, убирает в него письмо и протягивает парню.
-Огромное вам спасибо. Наверное, теперь самое время познакомиться? Тем более что вы уже знаете, как меня зовут. А вас?-Альберт.
-Какими судьбами вы здесь, Альберт? – после рукопожатия интересуется Эдвард.-Не п-поверите, - качает головой принц и взгляд напротив тут же становится любопытным, - аппендицит.-Да вы везунчик! – Эдвард смеётся так, что сначала на него шикает медсестра, а потом он и сам хватается за рёбра, - ох, ой-ой-ой. Только не обижайтесь, но это правда забавно.
-Я п-понимаю в-всю… иронию, - заверяет он парня.
-Но вы ведь и правда везунчик, - пожимает плечами (а точнее - плечом) парень, - вы курите? – утвердительный кивок, - составите мне компанию? На улице возмутительно-хорошая погода сейчас, обидно валяться здесь.-В-вы бы п-предпочли оказ… - шаг, другой, вдох, выдох, вдох, - быть в окопе?Да, покурить – отличная идея, пожалуй. Говорят, что это расслабляет то ли связки, то ли гортань…-Хотя бы и в окопе. В окопе в такую погоду куда приятнее, чем когда льёт как из ведра. Потому что тебе надо отстреливаться, а у тебя ноги вязнут в грязи, и ты только и думаешь о том, как бы ненароком не повалиться плашмя в эту жижу…
Они садятся на гору досок, сваленную позади барака и неспешно раскуривают горькие самокрутки. До тёплых досок, нагретых солнцем раннего лета, очень приятно касаться отчего-то холодными ладонями. Эдвард откидывается назад и опирается на локти, задирая голову к небу и щурясь от яркого солнца, Альберт наблюдает за редкими облаками, что летят слишком близко к горизонту и цепляются за верхушки сосен и слушает шелест листвы, отголоски чьих-то разговоров, доносящееся со стороны леса щебетание птиц. Их общая с Эдвардом тишина сейчас наполнена звуками мира, а не опостылевшим набатом войны.-Удивительно вдруг оказаться в такой тишине, да? – переходя на полушепот, спрашивает Эдвард. Берти оборачивается к нему, смотрит немного удивлённо и согласно кивает, всем своим видом выказывая, что он только что думал о том же.
Он часто поступает так – старается выразить что-то жестами или мимикой, чтобы избегать необходимости говорить. Досадно, что понимают эти кривляния далеко немногие. К удивлению, и большому облегчению – его новый знакомый явно из сообразительных.-Подумали о том же? – снова кивок, - а вы немногословны.-Мои реплики м-могут быть оч… очень долгими, - невесело усмехнувшись, отзывается Альберт.-А мы с вами, вроде бы, никуда и не спешим, - следует беспечный ответ, - поверьте, выбраться отсюда не так-то просто. Так что экономить время ни к чему.Эдвард вздыхает, качает головой и выглядит так, будто этот факт его действительно очень расстраивает.-Так с-спешите обратно на фронт?-Конечно. Я должен быть там.
Это длится всего несколько мгновений – но Альберт улавливает. Сказав это, смешливый мальчишка, которому от силы двадцать, вдруг превращается в мужчину – упрямо сведённые к переносице брови, посерьезневший взгляд, жесткая линия рта. Вздыхает глубоко, кивает сам себе и в следующий момент будто стряхивает с себя всю эту серьёзность, запросто меняя её на немного мечтательную улыбку.Всего несколько секунд – но они прочно поселяются в памяти принца как пример многогранности человеческой сущности. Удивительно, как в одном смешном лохматом парне, похожем на взъерошенного воробья, может скрываться совершенно удивительная способность примирять в себе любящего брата и сына, дурашливого озорного мальчишку и отважного и доблестного мужчину.Всего несколько секунд, которые запечатлевают этот образ в памяти Альберта на всю оставшуюся жизнь.***С того дня они часто коротают время за разговорами. Говорит, в основном Эдвард – о боях, в которых он был, о своих сослуживцах и друзьях, о том, как страшно поначалу было на поле боя и что помогало справляться со страхом.-Когда было совсем невмоготу, так страшно, что едва дышишь, я думал о доме, родителях и сестре. И о том, что отстаивая эту границу, я защищаю их, не даю врагу подобраться близко. Потом к этому прибавились мысли о том, что я мщу за своих умерших друзей. Сейчас уже совсем не страшно. Я просто иду и делаю, что нужно.Он рассказывает о доме и о том, какие красивые места раскинулись вокруг их поместья. С любовью и гордостью говорит о сестре, которая поступила в Оксфорд и хочет стать писательницей, и о том, что сам он тоже поступит после войны и обязательно станет музыкантом.-Но сейчас она временно оставила учебу и работает медсестрой. Но вот увидите, Альберт, лет через пять все будут читать романы Веры Бриттен, точно вам говорю. Потому что моя сестра – самая упрямая девушка на свете, она своего добьётся.Он рассказывает о счастливом времени перед войной, о последних месяцах в школе и выпускном, о двух своих лучших друзьях, жизни которых уже оборвались на этой войне.
-Из нас троих на войну рвался только я. Так и должно было оставаться. Они не должны были…Сегодня снова льёт дождь. Они стоят на улице под козырьком крыльца, о который с громким гулом разбиваются тяжелые капли, Эдвард крутит в руках пустую пачку из-под сигарет и пытается сморгнуть подступающие слёзы. В этот момент Альберт просто поддаётся порыву – обнимает парня за плечи и притягивает к себе. Тот всхлипывает, и жмётся поближе, утыкаясь лбом в его плечо.
-Ни одна смерть н-не напрасна, Эдвард, - тихо говорит он.-Я знаю. Знаю, - кивает парень.Они стоят так до тех пор, пока ливень не сходит на нет. Из-за туч лениво вылезает клонящееся к закату солнце и красит многочисленные лужи, успевшие образоваться за весь день, в ярко-оранжевый. Лесополоса вдалеке сверкает зеленью так ярко, как это бывает только сразу после дождя, смывающего всю пыль и копоть с листвы.
-Иногда я думаю - как можно устраивать войны, когда вокруг такая красота?- Si vis pacem, para bellum. Иногда за мир п-приходится… б-бороться.-Такова людская суть?Альберт кивает. Эдвард качает головой и накрывает ладонь Альберта, лежащую на его плече, своей. Ладонь у того просто ледяная.-Да вы совсем замёрзли. Пойдёмте внутрь, а то по моей милости заболеете ещё и воспалением лёгких.-Эт-то было бы некстати, - посмеивается Альберт.-Вот-вот. И я про то же.Вопреки ожиданиям, на следующий день чихать начинает вовсе не Альберт, а Эдвард. У них в бараке парочка новичков, которых привезли вчера вечером. Новичкам не слишком-то повезло – одному ампутировали ногу, а у другого вся верхняя часть тела, включая лицо, в бинтах. В помещение вернулся резких запах антисептика, от которого чихать хочется ещё чаще и поэтому Эдвард с самого утра, после перевязки, уводит куда-то Альберта с заговорческим видом.Пока они ковыляют куда-то, лавируя между лужами и перепрыгивая с доски на доску, Альберт думает о том, что это совершенно удивительно – они знакомы меньше чем неделю, но он уже воспринимает Эдварда как друга – причем - самого близкого из тех, что были у него за всю жизнь. Потому что в нём нет ни капли гонора, высокомерия, жалости или раздражающего сочувствия, что с лихвой присутствовали у людей, в кругу которых обычно находился Альберт. Мальчишка же был подкупающе прост – очаровательно болтливый, безгранично добрый и ровно настолько же смелый.В итоге они оказываются в небольшой лачужке, которую, очевидно, использовали как склад. Впрочем, сейчас в ней не было практически ничего – пустые полки, два хлипких стула и стол.-Лучше не садись на эти стулья. Стол надёжнее, - предупреждает Эдвард, вдруг ловко переходя на ?ты? и устраиваясь на поверхности стола, - не бойся, я никому не скажу, что ты сидел на столе, - с видом заговорщика шепчет он, заметив некоторое смятение на лице своего собеседника, для которого идея сидения на столе была той ещё дикостью, - и откуда ты такой правильный взялся? Давай, я правда никому не скажу.
-В-воспитание, - пожимает плечами Альберт, но всё же садится рядом.-Расскажешь мне что-нибудь? А то я болтаю целыми днями, а про тебя только и известно, что имя, аппендицит и намерение идти в Кембридж после войны.
-Б-боюсь, я м-могу рассказать мало... и-интересного.-Да брось, Альберт. У всех есть что-то интересное.-Б-берти.-Берти?-Р-раз уж м-мы перешли на… ?ты?, м-можешь з-звать меня Б-берти.-Ну, тогда я – Тед. Или Тедди. Как хочешь.
-О ч-чём т-тебе рассказать?-Ну… Откуда ты? Был ли ты в Лондоне? Есть ли у тебя братья и сестры?