3 часть. (1/1)

Пройдя по длинному узкому, а теперь еще и темному коридору, я оказалась на улице и радостно вдохнула вечерний теплый воздух. За эти два дня столько всего навалилось, так что времени совсем не хватало, и я продолжала упорно учить историю. Вот и сейчас закончились мои дополнительные задания, и я спокойно пошла домой. Уже вечереет, алый закат встает над городом, в школе совсем пусто. Я даже рада. Да и дополнительные задания тоже хороши: отвлекали меня от тяжелых мыслей. Сегодня ведь полнолуние. Я отошла довольно далеко от школы и заметила знакомую остановку: маленький навес над белой длинной скамьей. Эта остановка для школьного автобуса. Но я буду здесь сидеть и ждать зеленую машину Груга. Перейдя дорогу я быстро села на скамью. Как здесь безлюдно: в маленьких белых домиках будто вовсе никого нет, булочная тёти Пуф закрыта, тёплый ветерок качал ветви деревьев из стороны в сторону... Лишь изредка проезжали машины. Спасает весь этот тёмнный вид алый закат, от которого исходят и ложатся на дорогу отблески янтарных сияний. Я вздохнула и потерла руки. Здесь очень красиво. Я люблю это место, этот город. Но я не в силах сидеть на истории и слушать рассказы о моей настоящей стране. И зачем Угга так настоятельно меня заставляет это учить? Зачем? На конце этой улицы я вижу Хани Лемон. Это высокая, длинноволосая, с большими голубыми глазами и такими же большими очками, девушка. Ее многие знают в этой школе, она очень известна, но несмотря на свою популярность, она остается умной и любит уроки. В особенности химию. И это единственный человек, который нашел общий язык с Гого. И конечно же, я этому не раз поражалась. Сейчас Хани просто перешла дорогу, держа в руках белого котёнка с порванным ухом. Это ее сфера — Хани любит кошек. Но выглядела она уставшей и волнующейся, а это бывает редко. Мне бы тоже не мешало поволноваться, а не пытать бежать от гнущих меня мыслей о полнолунии. О, это ужасно! Все эти превращения, перестроение позвоночника, смещение костей, изменение челюсти... А челюсть — это самое противное во всем превращении. Щеки пропадают, потому что у волков их нет, чтобы пищу глотать удобней было;зубы прорезаются... Я морщусь от всего этого. Все хрустит, как будто ломается. Все... Я не буду об этом думать. Это придется пережить. Вот и появляется перед глазами старая машина Груга. Шатается во все стороны, кряхтит мотором, как старая мисис Минуэр. Впереди сидит Груг и приветливо улыбается, показывая свои огромные зубы. Он тормозит перед остановкой и я пулей запрыгиваю внутрь, на переднее сидение. Тунг давно дома, так что я могу позволить себе сесть сегодня именно здесь. Папа улыбается и говорит своим грубым голосом: — Привет. Ну как? Училась? — Да, —коротко отвечаю я. — Все уже давно в подвалах, — теперь серьезней говорит Груг. Я и так знаю, что вся семья уже закованная в цепи, сидит в подвалах с волчьим аконитом и ждет полнолуние. Все кроме Сэнди. Она заперта дома, и скорее уже давно спит. — Нужно поторопиться, — хмуро отвечаю я. Меня нужно заковать и папу тоже. Он может принести самый большой вред, если его не заковать. Он сильный, большой по массе, грозный... А в волчьем обличии это хорошо видится. И я тоже опасна для людей. Только наша бабуля не представляет опасности. Она стара, поэтому не может причинить большого вреда для людей. Я помню, что видела ее, когда она просто лягла спать возле дерева, будучи белой, грязной волчицой. Это меня успокаивало: хоть от нее ничего плохого не жди. Папа заводит машину и мы едем между знакомых мне мест: игрушечный магазин, где продаются излюбленные Аннины пони, булочная, дома... Я перестаю на это смотреть и просто палюсь на руки. Чистые. Сегодня они станут лапами. И завтра утром, они будут грязными, с кусками земли под ногтями, царапинами на ладонях, а если уж совсем плохо — в крови. Я шевелю пальцами, разминая кости. Солнце медленно уходило за горизонт, еще не стало темно и не появились первые звёзды, а я уже вижу слабый силуэт луны. Через два часа этот силуэт станет совсем четким, мерцающим. А спустя еще несколько часов, начнутся наши мучения. Хорошо, что я не слышу криков семьи, наши подвалы изолируют от посторонних звуков. Я бы просто не вынесла криков Анны, Гип, Угги... Это было так ужасно, что я просто потеряла бы рассудок. Но, я надеюсь все пройдет благополучно, как и в прошлые разы. Надеюсь. Но сейчас я чувствую что-то неладное. Не знаю что. Но это чувствует вся наша семья еще с прошлой недели. Опять же, не раз я себе это повторяю, из-за наших обостренных чувств. Но иногда мне кажется, что я просто зря волнуюсь. Возможно. Пока я полностью была погружена в свои мысли, мы уже доехали до дома, и папа приглушил мотор машины. — Я тебе помогу. Идем,— говорю я ему. Он послушно кивает головой и мы направляемся в сторону от дома. Подальше. Папин подвал специально стоит далеко от нашего дома и от других подвалов, чтобы если он вдруг выберется, не смог причинить вред нашей семье. Хотя, такого еще не случалось. Мы идем по темной местности, вокруг которой уже темно. Оранжевые камни и выступы теперь кажутся темно-коричневыми, а кустов совсем не видно. Да, наступает ночь. Над городом тоже сгущаются сумерки, и мы уже можем увидеть свет во многих домах. Папа идет впереди меня и молчит. Но вот, мы уже находимся среди обломков какого-то дома. Мы не знаем чей это был дом, но от него остался только фундамент и подвал, который находится под землей. Мы спускаемся по очень пыльным ступенькам под землю, и вскоре открываем большую железную дверь. Подвал Груга — самый простой подвал из всех наших. Это простое серое помещение, где изрядно пахнет сыростью и веет холодом. Здесь, в стене и на полу приделаны цепи. Прочные, железные. Папа снимает с себя вещи и я отворачиваюсь. Каждое полнолуние мы одевает обычные белые рубашки, потому что во время трансформации одежда на нас рвется. А рубашки не жалко. Сразу скверно на душе, когда я вспоминаю, что просыпаюсь изученная и голая на холодном полу подвала... Встряхиваю головой. Папа уже переоделся и подходит к цепям. Тут я ему и помогаю. Одеваю на руки, ноги, шею..Как кандалы на узника. Папа в это время молчит. Рядом с ним стоит пластиковая бутылка с жидкостью из волчьего аконита. Мы пьем его чтобы умерить боль, но если мы пили его много или обливали на кожу, мы могли сильно повредить своему здоровью. Аконит вреден, он ослабляет нас. Вот поэтому мы пьем его, чтобы ослабнуть. С цепями покончено. — Иди, — тихо, но мужественно произносит Груг. — Готовься. Я разворачиваюсь и уже готова закрыть двери на ключ, но до моего слуха доносится: — Этот... Твои ключи у тебя в подвале... Он не заперт. Поторопись. И... У тебя все в порядке? — голос папы звучит измученно. Скоро все начнется. — Да, — странно, что он это спросил. Он же знает, что я прекрасно пытаюсь себя держать в такие дни. Я запираю дверь и кидаю ключи под дверь, в щель. Ключи у папы теперь. Теперь самой поторопиться нужно. Скоро все начнется. Мы слишком долго ехали. И я долго в школе ждала. Я чувствую, что мне становится дурно и невыносимо жарко. Я бегу быстрее, пытаясь не споткнуться об камни. Мой подвал находится между подвалами Гип и Тунга. Нужно поторопиться. Я начинаю быстрее идти. Но почему так темно? Почему так быстро темнеет? Пробежав мимо места нахождения подвала Тунга, где находятся лишь одни камни и в некоторых местах сухая трава, я осознаю, что тело мое напряжено. Кровь стынет в жилах. Так темно... И вот, рядом с маленьким деревцем, находится мой подвал, где через пару метров, находится место Гип. На небе уже появились звезды, и большая луна, будто издеваясь надо мной, сияет на небе в полном своем виде. Я спускаюсь по ступенькам под землю, также как и у папы, и открываю дверь. Но она не открывается. Груг говорил она не заперта. Пытаюсь еще. Она не поддается. Еще, еще... Что происходит? Почему? Я начинаю суетится и волноваться. Мои обостренные чувства начинают выдавать весь ужас ситуации. Почему она закрыта? Где ключи? Я смотрю на ступеньки и под ноги, но ключей там нет. Я чувствую волнение и еще что-то. Панику. Такого ни разу еще не случалось со мной. И мне вспоминается папин голос: ?У тебя все в порядке?? Теперь я просто уверена, что он волновался, и я еще больше ужасаюсь. Мне кажется, моя интуиция мне что-то говорит. Что-то случилось. Почему, как и в тот день, когда был этот злосчастный урок истории, я чувствую чужое присутствие. Здесь кто-то есть. Но меня теперь это мало волнует. Куда мне деться? Куда идти? Я пытаюсь открыть дверь снова и снова, но попытки тщетны. — А-а!— издаю стон и скатываюсь по двери на ступеньки. Началось.... Пару рывков, хрустов, и она изогнула спину. Снова хруст. Выгнула. Закрича от боли, она злилась потом, но кожа ее была бледна, как смерть. Девушка всхлипнула. Она боялась. Боялась сильнее, чем прежде. Она может навредить. Она может все испортить. Опят хруст, но теперь на лице. Рот ее скривился, кожа начала темнеть. В челюсти была боль, но она не могла кричать. Рот будто зашили и лишили голоса. Но было больно, и не сумев прокричать, вся боль перешла в бешено-бьющееся сердце. Она оперлась обеими руками на ступеньку. Снова хруст. Позвоночник перестроился. Руки тоже. Остались ноги и последние штрихи — челюсть. "Аконит!" — кричали ее мысли. Колени ног вогнулись в другую сторону, как будто их кто-то вбил туда насильно. Во рту начала появляться слюна, вперемешку с кровью. Она сплюнула. Клыки начали прорезаться. Она лишь пыталась закричать от всего этого ужаса, но не получалось. Клыки лезли, прорезаясь ножами сквозь нежную кожу, оставляя эффект пореза.

Настало время шерсти. Белая шерсть прорастала по всему телу, а она думала, что сотни иголок проходят сквозь тело. Но это все медленно стало проходить. Белая волчица выбежала из-под земли, и рысью кинулась к знакомому месту. Она не могла понять или почувствовать. Она стала животным. Но что-то странное гнало ее на каменную возвышенность, где цвели желтые цветы и валялись пыльные камни. Она добежала до туда и окинула своим взором местность. Ее голубые глаза казались теперь еще ярче, в них играл злой огонек. Но она чувствовала страх. Она одна. Она не знает где ее стая, но она чувствует, что рядом кто-то есть. И она не спасется от него. Белая, короткая, но густая шерсть еще не была грязной, и многие посмотрев на нее, подумали бы, что эта волчица оказалась здесь с далекого севера, где вечно бушуют морозы. Она шевелила своими ушами, которые стояли торчком и нервно вслушивались в каждый звук. Пушистый хвост был потрепан и уже успел испачкаться. Пытаясь найти свою стаю, она начала внюхиваться. Но их не было рядом. Она взыла на бледную луну, свет которой пробуждал в ней это желание и не в силах остановиться, она выла и выла. Это казалось песней отчаянья. Отчасти это и было правдой. Она чувствовала одиночество. Резко ее нюх уловил незнакомый ей до этого запах. Волчица повертела головой. Прислушалась. Кто-то быстро бежал позади нее, и она повернулась. Там из-за деревьев донесся вой и рычание. Чужие. И из-за деревьев выбежал белоснежный волк, чья шерсть была белее снега. Он гордо помахал хвостом и окинул взглядом волчицу. Его синие глаза показывали всю ненависть и гнев, зрачки расширялись с большой враждебностью. Он зарычал и согнул спину. Сзади, возле деревьев блестели другие пару желтых глаз. Она знала, что может начаться бой. Оскалив зубы, она тоже согнула спину, тем самым вызывая его на бой. Но волк лишь рыкнул, показывая презрение к ней и развернулся. Последний раз рыкнув, он убежал опять в лес. Глаза остальных исчезли. Волчица выпрямилась. Такого исхода она не ждала. Осмотрев опять все вокруг, она опять начала принюхиваться. Запах незнакомой ей стаи остался парить в воздухе. Она не знает, кто они. Это чужаки. Новые. И с ними придется воевать, защищая свою стаю. Но она никак не могла понять: где же ее стая?