Запись двенадцатая: такого я себе не прощу (1/2)

Без капли сознательности в разуме, влекомый каким-то неведомым импульсом, я всё-таки оказываюсь у порога дома. Жуткая путаница звуков, отдалённо похожих на человеческие потуги выдавить из себя членораздельную речь, грызла меня изнутри на протяжении всего пути. Это было невыносимо и, казалось, будет нескончаемо, бесконечно... Однако один голос, слишком знакомый (даже сквозь столетия) и внушительный, оказался самым громким и влиятельным среди многих прочих.

Падаю на колени, так тяжело, будто меня преследовали бесы, а я мчался от них прочь по меньшей мере пять десятков лет. Во мне всё ещё теплится надежда (или, скорее, животная интуиция, потому что в данный момент меня ведёт Инстинкт), что я спасусь, что всё образумится.

?Разумеется, всё будет в порядке, — самоуверенно провозглашает Сиэль Фантомхайв, восседая на импровизированном троне из чёрного мрамора в моём разуме и безразлично, скучая крутя в пальцах набор из костей: кости черепа, рук и рёбер... — У тебя есть Себастьян для таких задач — восстановление душевного равновесия. Радуйся. Ты обладаешь неоценимым ресурсом по отношению к этому демону: у тебя гораздо больше времени, а теперь ещё и возможностей, чем когда либо было у меня?.

Образ Хельма, некогда цельного и единственного, теперь сидит на полу, согнутый и поражённый. Он в ужасе застывшим взглядом смотрит в колкие синие глаза. Хельм рвётся наружу, к Себастьяну, вот только не может возразить, не может дать свой ответ.

Хельм только лишь думает, что ничего уже в порядке не будет.

* * * Не могу сказать наверняка, но, кажется, в дом я заползаю кое-как, на четвереньках, не до конца осознавая, где нахожусь.

В голове туман, в груди замедленно бьётся сердце, а перед глазами плывёт пространство — полосами и штрихами. Всё, что работает на полную мощь в данный момент — обоняние: оно хватается за сладкий пленительный аромат в воздухе, точно за щит, будто это и только это способно уберечь от саморазрушительного состояния. Вот только бесконечно глупо моему организму надеяться на подобное вызволения из тисков: атаки происходят изнутри, не снаружи, и даже отдалённо не касаются физического.

— Сиэль, ты верн...

Запах Себастьяна — шлейф из тёрпкого чёрного чая, аромата заката и костра — оказывается максимально близко ко мне, касается обоняния и льнёт к восприятию, но отвергается и упорно не опознаётся. — Сиэль?!

Слышу я его не сразу — вернее, какое-то время абсолютно всё, что окружает меня извне, вне зоны доступа. Тем не менее, голос демона постепенно подавлят все звуки и реплики в моей голове, даже сильный голос Сиэля.

— Сиэль, что стряслось???

Звук опустившегося на колени человека (одна из граней взаимодействия с миром — слух — наконец возвращается) — это фиксируется моментально. Его руки лихорадочно ложатся на мои лопатки. Осязать мир исключительно благодаря слуху и тактильно отчего-то невыносимо больно...

Я моргаю, часто-часто. Ожидаемо не помогает — ничего не вижу.

Мир до сих пор предстаёт передо мной расплывчато. Полосы и штрихи, полосы и штрихи...

Лёгкие прикосновения к лицу.

Хельм потерян, обескуражен и испуган, но он, как маленький ребёнок, тянется к этому обволакивающему его лицо вкусу и запаху — тёрпкий чай со вкусом заката и костра.

— Себастьян... — чуть ли не рыдаю я, приходя в себя: моё лицо отмирает от мягких и терпеливых поцелуев, призванных пробудить меня от прострации.

Штрихи и полосы таки отступают, преобразовываясь в обеспокоенные внимательные багровые глаза напротив. — Себастьян, я совершил чудовищное...

* * * — ...я просто сидел, углублённый в свои мысли. Анализировал. Пытался прийти к финальным, постоянным выводам, которыестали бы моими ориентирами. Эти люди... подсели рядом. ?У тебя времени лишнего не найдётся случайно, дружок?? — так они сказали. А я... Меня будто заклинило, в мгновение ока, весь мир поплыл перед глазами. Не было тогда Хельма. Не было его... — я прячу лицо в ладонях, а затем с силой бью себя по лбу, замахиваюсь снова, но Себастьян настойчиво перехватывает мою руку. — Он был, зачем я себе лгу. Хельм был там, именно он позволил учинить это... Себастьян сильнее прижимает меня, сжатого калачиком в его руках, к груди, и мягко, не спеша произносит:

— Их намерения были ясны изначально. Почему же ты так коришь себя? — Они не совершили зло.

— Однако сделали бы это, будь на твоём месте кто-то, неспособный дать отпор.

Его слова звучат правильно, логично, око за око, я признаю это, но всё-таки... — Я...я не имею права отнимать чужие жизни!

Поднимаю растерянный взгляд на Себастьяна и вижу... стену, огромную стену непонимания в его глазах. Голос с властными нотками, голос изнутри вкрадчиво шепчет: