Глава 6. Плывя по течению (2/2)

Мисаки был в ярости от того, что Усаги-сан мог так спокойно и открыто писать о том, что должно быть отвратительным. Ведь именно этому его учили всю сознательную жизнь. Он тщательно вытеснял запрещенные, ужасные мысли и мог позволить себе окунуться в них только под простынями в обволакивающей, тягучей темноте своей одинокой спальни.

Вскоре Мисаки пришел к выводу, что не смотря на то, насколько толстолобым может с виду казаться его брат, он должен был знать об этом или догадываться. Он предположил, что Такахиро знал эту тайну и касательно Акихико, хотя ни разу об этом не заикнулся.

Такахаши долго задавался вопросом, почему он никогда не встречал лучшего друга своего старшего брата раньше. Ведь даже тогда, когда он впервые встретился с Акихико, это была случайная встреча: он просто пришел домой пораньше, тогда как Акихико наоборот задержался в гостях. Если бы не эта маленькая заминка во времени, которая произошла у них обоих, они бы благополучно миновали друг друга, как это длилось годами.

После той ужасной ссоры с братом в последний раз, когда он видел Такахиро, Мисаки часто задавался вопросом: правда ли это.. и если его брат подозревал Акихико в его ориентации, то почему он позволил ему переехать к Усаги-сану?Возможно, он хотел, чтобы его брат был взят под опеку в отношениях со стороны его лучшего друга, а не обучался техниками однополого секса в общественном туалете или в каморке какого-нибудь дешевого клуба.

Возможно, Такахиро действительно не знал ничего о своем младшем брате и лучшем друге. Но больше всего Мисаки надеялся бы донести до своего брата, что все, что происходило между ним с Усаги-саном было не просто желание иметь однополые отношения, это была любовь.

Но Мисаки попытался как можно быстрее отогнать от себя эти мысли. Воспоминания о Такахиро приносили ему только больше боли.

Вместо этого он вернулся к моменту, когда впервые увидел роман Акикавы Яой на кофейном столике Усами-сенсея. По правде говоря, эта находка в тот момент сильно его взволновала. Она же и разозлила его. И когда он встретился со своим наставником, они...

Мысленно Мисаки представлял себя, рассказывающим Усаги-сану то, как он видел эту ситуацию.

Мы будем сидеть вместе на балконе... нет, на диване. Усаги, расположившись полулежа на диване, окинет меня взглядом, и я прижмусь к его груди.

Погрузившись в свои мысли, Мисаки даже не осознавал, что здоровый румянец вспыхнул на его бледных и воспаленных щеках.

Он практически мог чувствовать успокаивающее пространство на груди своего кролика, его тощие ноги лежали между длинными мускулистыми ногами своего взрослого любовника. Прохладные, умелые пальцы Усаги-сана мягко поглаживали его шоколадные пряди. Он будет издавать мягкие звуки непонимания, которые еще тогда стали колыбельной для его мальчика в те моменты неуверенной и интимной беседы, которую они разделяли.

Мисаки тихо, почти шепотом бы рассказывал Усаги-сану, что их первое время вместе бесконечно отличалось от ужаса, который он теперь испытывал; как холодные руки автора взволновали его в тот самый первый раз. Как он сдерживал свои крики, говоря себе, что это было вопросом гордости, молчать. Хотя на самом деле он знал, что причина, по которой он не звал на помощь, заключалась в том, что когда Усаги впервые гладил его девственный член, он действительно этого хотел и поэтому не смел потревожить этого человека остановиться.

Тяжелое дыхание Мисаки стало более равномерным и мягким. Он почти слышал дымный смех кролика. Усаги-сан мягко приподнимет мой подбородок и будет смотреть мне в глаза, в этот момент я точно не отведу взгляд.

Не очень хорошо понимая всю палитру языка, Мисаки даже не осозновал, сколько в мире может быть оттенков пурпура, пока он не взглянул в удивительные глаза Усаги-сана: аметист, лаванда, индиго, сиреневый, фиолетовый, каждый из которых слегка различается, но может сочетаться и видоизменяться в зависимости от настроения мужчины. Мисаки представил, что во время их разговора они будут фиолетовыми, окрашенные в глубокие мысли, пьянящие, наполненные страстью.

Усаги-сан поднимает мою голову и нежно целует губы. Он обязательно добродушно рассмеется и скажет мне в том раздражающем шелковистом тоне, что он уже знал все, что я ему сказал, потому что он полностью меня понимает. С того самого момента, как он меня впервые увидел.

Он сказал бы Мисаки, что остановился бы, если бы знал, что его любовник действительно имел в виду это под своими возмущениями. Он никогда умышленно не причинит ему боль. По одной простой причине: Мисаки был сокровищем для него... Потому что он любил его.

На этот раз Мисаки в своем воображаемом признании сказал Усаги-сану, что он чувствовал тоже самое, будто они с Усаги-саном друг друга полностью понимали... Будто они знали друг друга всю жизнь.

Из-за боли, охватившей его, Мисаки начал представлять, что Усаги-сан обнимает его, крепко прижимая к себе. Он вообразил, что влажная, скомканная подушка, на которой он покоится, была мускулистой грудью человека под его тяжелой головой. Мисаки напряг свои обожжённые криком уши, чтобы услышать успокаивающий устойчивый ритм сердца, с которым Усаги-сан ни с кем не делился.. кроме него.

На последней мысли Мисаки понял, что его сознание теряется.

И это был не первый раз, когда он покинул мир в тот день, но первый, когда мир, а не боль унесли его.