Часть 3. Правила (2/2)

"Одно нарушение моих правил - это один надрез. Где мы оставим следующие, скажи мне, Такахаши?" Коровин считал, что он проявляет милосердие, дав юноше самому выбрать место.

"Что.." Мисаки замер, боясь отвести взгляд от человека, стоящего перед ним. "В..Вы.. Вы шутите?""Если ты мне не скажешь сам, то мне придется выбрать самому.",- произнес Коровин. В молчании, скальпель опускался ниже, слишком близко к сморщенным гениталиям. Коровин слегка приподнял инструмент, готовясь нанести еще одну рану.

"Хорошо! Ммм... Моя рука!"Произнести эти слова было намного болезненней, чем ощущать жжение все еще кровоточащей раны на его бедре. Кровь скатывалась с его ноги, оставляя дорожку боли на его нежной коже. Произнеся эти слова, Мисаки снова всхлипнул, это было так больно.

Улыбка на обезумевшем лице похитителя расширилась. Коровин слегка отошел от стола, на котором располагался Мисаки и обошел его сбоку, двигаясь к изголовью. Его грубая, мозолистая рука нежно касалась влажных волос с потного лба его нового мальчика.

Мисаки отвернулся настолько сильно, насколько мог. В эту минуту он обрадовался, что отказался от пищи: прикосновение Коровина вызывало у него рвотный рефлекс и он понимал, что с минуты на минуту его могло бы вывернуть.Рука мужчина сползла со лба и схватила его за подбородок, поворачивая к себе лицо юноши. Похититель терпеливо ждал, пока Мисаки поднимет на него свои глаза, наполненные болью и еле сдерживаемыми слезами.

"Интересный выбор.. О, Такахаши, нам будет так весело вместе.. Лишь ты и я." - издевательский смешок Коровина.

Но последнее его действие полностью ввело в ступор Мисаки, когда он наклонился и впервые поцеловал ничего не подозревающего пленника.

***Мисаки был разбит.

Он сидел в своей темной камере, отчаянно рыдая. Он понимал, что рано или поздно он сдастся. Самая жестокая часть всей этой игры заключалась в том, что "Док", как просил называть его Коровин, давал ему выбор, в то время, как на самом деле этого выбора не существовало. Как тогда, когда он решил наказать за нарушение правила, о котором не было сказано.

Плечи Мисаки дрожали с каждой минутой все сильнее. Его тонкое тело содрогалось в такт его судорожным всхлипам, когда он понял, что никакого выбора на самом деле не было. Это был фарс, игра, жестокая, безрассудная манипуляция, чтобы просто посмотреть, как долго он продержится.

Неосознанно Мисаки провел рукой по порезу, который распластался от его плеча до запястья.

Во всяком случае, сейчас оно не чешется так сильно.

Мисаки пытался нащупать все три своих пореза, один из которых, последний, располагался по все длине его ключицы.

Всеми силами он пытался отвлечься от этих мыслей и сосредоточиться на чем-то более приятном. Последнее время, находясь в этой камере, он бороздил по своим воспоминаниям, надеясь запомнить только хорошие воспоминания.

Он вспоминал те моменты, когда он проводил время вместе с Усаги-саном, удивляясь тому, как хорошо он мог концентрироваться на воспоминаниях, перестав реагировать на окружающую действительность.Те мимолетные детали, на которые он никогда не обращал внимания, такие как легкая щетина на лице Усаги с утра, когда они вместе просыпались, или особый способ, которым мужчина держал свою кружку, внезапно приобрели первостепенное значение. Он просто не мог бы вынести даже мысли о том, что он может забыть какую-то деталь того человека, которого он так любит; человека, которого он знал, которым он был и человеком, который никогда не перестанет его искать.

Он надеялся.

На самом деле, Мисаки просто обязан был поверить в это. Это единственная вещь, которая все еще держала его в здравом уме.

Без света не предоставлялось абсолютно никакой возможности понять, сколько времени прошло. Он пытался отследить продолжительность своего плена, основываясь на колличестве приемов пищи.

Юноша не мог быть уверенным, хотя чувствовал, что время приема пищи было достаточно неравномерным, но ему было больше не на что опираться. Согласно его подсчетам, в плену он находился ровно 21 прием пищи. Скорее всего, прошло 7 дней, если его кормили 3 раза в день, а если 2 раза, то уже 10.

Хоть у Мисаки совсем не было аппетита, он заставлял себя есть. Он просто понимал, что ему необходимо сохранять силы для того, чтобы выжить.

Мисаки пытался быть сильным, но тьма побеждала, она давила и сказывалась в постоянной, мучительной головной боли. Ведь единственное освещение, которое хоть как-то давало проблески надежды в этой комнате было тогда, когда ему приносили пищу. Из того небольшого пространства в двери.

Тело Мисаки содрогнулось, когда он вспомнил последнее, что сказал ему Коровин, оставляя кроваво-красные следы на его бледной коже: "Я собираюсь трахнуть тебя, Такахаши. Но я не насильник. Я возьму тебя только тогда, когда ты сам будешь умолять меня об этом."Мисаки почувствовал, как его изумрудные глаза снова наполнились слезами. Было удивительно, что не смотря постоянные судорожные рыдания, у него все еще остались слезы.

"Пока ты не согласишься, я буду ждать. Но только потому, что у меня множество других "проектов", не думай, что ты - особенный."

"Хотя, должен признать, твои большие зеленые глаза производят на меня впечатление. поэтому, когда ты отдашься мне, я буду мягче."Как только эти слова были произнесены, Мисаки почувствовал, что его тело было освобождено от оков и его снова повели в темную камеру.

Сейчас, нервно дыша, он пытался прогнать эти воспоминания. Для него сама мысль о предательстве Усаги-сана была смертельной, хотя, честно говоря, он не знал, сколько еще этой тьмы и изоляции он сможет вынести, не теряя своего ума.

"Сможет ли Усаги-сан понять меня, если я заключу такую ужасную сделку? Если... Я имею ввиду... когда он найдет меня, сможет ли он простить меня за предательство? Смогу ли я простить себя?"На этот вопрос новая волна слез нахлынула на Мисаки и он почувствовал себя потерянным в абсолютно новой для него темноте.