Глава 3. Капитан Гилберт Байльшмидт. (1/1)
Капитан Байльшмидт был личностью противоречивой. Многие знали его как блестящего офицера и незаменимого в беде человека, другие же с ужасом вспоминали о его бесчинствах в недалеком прошлом, которых он никогда не стыдился и особо не скрывал. Собственно, возможного из-за этого его и освободили от службы за недостойное поведение. Но Гилберт относился к такому типу людей, которые нигде никогда не пропадут. Он переехал в другой город и нанялся в качестве телохранителя к одному криминальному авторитету.
Спустя некоторое время всю банду вместе с боссом накрыла полиция – это было весьма неожиданно, ведь почти десять лет их никак не могли выследить. При расследовании тогда частенько звучало слово «донос» и «предательство», а Байльшмидта отпустили прямо из зала суда. Когда же на него начали охоту, он подсуетился – и через месяц уже был в Австрии и вновь работал телохранителем, на сей раз у одного пианиста, Родериха Эдельштайна. По документам он числился Гилбертом Эдельштайном, и все вокруг явно считали его родственником музыканта. В общем и целом – капитан Байльшмидт на жизнь не жаловался.Все вокруг казалось сказкой. Ему, рожденному в семье военного, такая роскошь и не снилась даже. Постоянно жить в небольшой квартирке, обставленную казенной мебелью, носить какую-то серую одежду и делать только то, что велит партия. А затем ГДР, где все это время жил Байльшмидт, исчез, и началась новая жизнь.
Молодой человек решил продолжить семейную традицию и стал военным. Он был на хорошем счету у начальства, однако ему всегда не хватало благоразумия и постоянно тянуло на риск. Чрезмерное тщеславие и нетерпимость к людям ниже по положению превращали его в очень жестокого человека, готового уничтожить любого, стоящего у него на пути.Поэтому в последние годы он и не общался с родителями. Он помнил, как отец, тогда уже майор в отставке, ударил его по лицу при их последней встрече, и как плакала мать, понимая, что семья распадается и ничего нельзя было поделать.- Не плачь, Магда – слышал он слова отца, утешающего мать – Этот подлец – не наш сын, которого мы воспитывали честным и порядочным человеком, он чужой, сын не стал бы так позорить родителей.Гилберт тогда медленно поднялся, вытирая кровь с губы, и посмотрел на них тяжелых взглядом.- Всю свою жизнь я потратил, служа своей Родине, стараясь сделать так, чтобы никто не вспомнил про моего отца, которого я стыдился – отец Гилберта говорил глухо, с трудом выталкивая слова – не думал, что теперь, под конец жизни, я буду стыдиться своего сына.Байльшмидт-младший мало что знал о своем деде, и ему не разрешалось даже спрашивать – эта было табу в их семье. Однажды, мать все-таки сказала ему:- Он был эсэсовцем, Гил. Чудовищем и убийцей, который собственноручно уничтожал и мучил людей. За это его и казнили, такие мерзавцы не должны жить.
А теперь отец сравнивал его с дедом. Да, Гилберт тоже стал убийцей и предателем, но такова жизнь – если не сопротивляться – погибнешь. А просто и тихо жить в своей норе – нет, это не для него. Он в последний раз взглянул на родителей, ухмыльнулся, и, сплюнув на ковер им под ноги, ушел. Затем покинул армию, и пустился в свободное плавание, останавливаясь, порой, чтобы насладиться жизнью. Как тогда, в Австрии.
Спустя пару лет работы на этого пианиста он стал заметно скучать, и практически безвылазно находился в Вене, а все из-за того что Эдельштайн наотрез отказывался уезжать куда-либо из столицы. В конце концов, доведенный до ручки этим проклятым жлобом и занудой, Гилберт потребовал освободить его от должности телохранителя. Точнее, учитывая особенности его дурного характера, правильно было бы сказать, что он просто поставил Родериха перед фактом.Но уйти с пустыми руками Байльшмидту очень не хотелось. Для приключений, которые могут вполне закончиться не совсем приятным образом, нужны деньги.- Не дам! – сразу же завопил пианист, услышав требования – Я тебе и так неплохо платил все эти годы, вот их и спускай, как твоей душе угодно!
Гилберт улыбнулся, оскалив зубы, красные глаза недобро сверкнули.
- Спасибо тебе, конечно за это, но мне нужно больше. Ты дашь мне эти деньги – спокойно проговорилон, почти вплотную приблизившись к австрийцу. Эдельштайн поглядел на него с нескрываемым презрением.- Если ты будешь мне угрожать, я вызову полицию – сухо ответил он – ты и так не на самом лучшем счету у них, а когда они узнают – совершенно случайно! – что твоя фамилия фальшивая… - торжествующе проговорил Родерих, но Гилберт не дал ему закончить.- В таком случае они узнают – совершенно случайно! – что последний, кто говорил с Катариной Вагнер, прежде чем она разбилась в той страшной автокатастрофе, был ТЫ.
Эдельштайн смертельно побледнел, а немец продолжал:- Бедняжка Катарина… А ведь ей прочили первое место на том конкурсе молодых музыкантов, и уже тогда предлагали место в симфоническом оркестре. Ее главным соперником был ТЫ – красные глаза насмешливо оглядывали австрийца, который пытался ослабить галстук, чтобы было легче дышать.- Она не поддавалась на мои уговоры, не хотела уступать… Победить должен был Я! – Родерих сорвался на крик, сумасшедшими глазами оглядывая комнату.
- И ты, разумеется, победил – улыбнулся Байльшмидт, но улыбка его была издевательской – Повредить тормоза мне не составило никакого труда, пока ты безуспешно пытался убедить ее сорвать собственное выступление в финале, верно?Эдельштайн обессилено упал в кресло. Немец приблизился к нему.- Если ты выдашь меня им, Родерих, то, клянусь, все узнают, как ты попросил меня испортить тормоза в ее машине. Это из-за тебя она погибла. После ее смерти у тебя больше не было серьезных соперников на конкурсе. Ты получил все, что хотел.Австриец дрожащей рукой снял очки и закрыл глаза. Он помнил что тогда, три года назад, смерть его соперницы вызвала много шуму в прессе, но сам конкурс из-за этого не отменили. Все подозрения от себя он отвел тем, что…- А свое финальное выступление посвятил ей… Верх подлости, что тут сказать. Ты даже меня тогда шокировал.Немец продолжал улыбаться, а Эдельштайн все сидел в кресле, прикрыв лицо рукой. Его трясло.
- Сколько ты хочешь? – глухо спросил он своего уже бывшего телохранителя.- Триста пятьдесят тысяч евро наличными вдобавок к тем трестам, что ты мне уже заплатил.- Я подготовлю их к среде.
- Вот и прекрасно – оскалился Гилберт – все-таки с тобой приятно иметь дело, Родерих.- Но ты должен обещать мне, что никто не узнает про Катарину! – сорвавшись с места, пианист кинулся к нему, схватив за плечи.- Триста пятьдесят тысяч обещают это за меня – он отцепил от себя Эдельштайна и стремительно вышел из комнаты.В следующий раз они увиделись лишь в аэропорту.- Ооо! Я так польщен! Ты решил меня проводить. Я всегда подозревал, что ты без ума от меня – Байльшмидт, как всегда, не мог без насмешек.- Прекрати это, пожалуйста – Родерих поморщился как от зубной боли.Они подошли друг к другу поближе. День был прохладным, однако Гилберт надел тонкую черную куртку и даже не застегнулся, лишь натянул капюшон. Эдельштайн, напротив, наглухо застегнул свое длинное белое пальто. Немного помолчав, он достал из кармана визитку и протянул ее немцу.- Это мой новый адрес. Если вновь окажешься в Вене, можешь пожить у меня.Гилберт лишь усмехнулся.- Кажется, я слишком сильно тебя припугнул. Так и будешь мне во всем угождать? – он так и не взял визитки, развернулся и пошел прочь.- Я сам тебя найду, если что. А пока желаю удачи! – бросил он через плечо Родериху, неподвижно замершему посреди толпы.«Могу поспорить, он сейчас думает, как устроить авиакатастрофу, чтобы избавиться от свидетеля» - ухмыльнулся капитан Гилберт Байльшмидт, двигаясь в сторону регистрационного контроля.Его ждала Африка.