Формула счастья (1/2)

Раньше Тандеркрэкер четко охранял свое личное пространство, а теперь ему нравилось перезаряжаться в обнимку. Приятно, когда первое, что ты ощущаешь при выходе онлайн, – это теплый корпус бондмейта.Но только не в том случае, когда данный бондмейт забирается на тебя чуть ли не с ногами и тормошит за крыло!

– Тандер! Да Тандер же! Ну давай, давай, просыпайся!

Сикер со вздохом открыл глаза и сверился с внутренним хронометром. Что?! Три часа ночи?! Ощущение легкого неудобства переплавилось в недовольство, а недовольство подозрительно быстро переросло в возмущение. О Праймас! Он скоро станет фонтанировать эмоциями так же, как Бамблби!

– Ну? И для чего ты меня разбудил?– Не, ну ты слышишь теперь? – Би буквально подпрыгивал от возбуждения, желтые крылышки за спиной топорщились и вибрировали. – Опять он воет. Чего ему надо?

Тандеркрэкер прислушался. Из коридора и в самом деле доносились не слишком приятные звуки.Рэведж подвывал заунывно и самозабвенно, что называется, от всей Искры. Громкость то падала почти до нуля, продолжая тем не менее противно просачиваться в датчики едва слышным, но мерзким скрежетом скраплета, то набирала силу ветра, налетевшего с Ржавого моря и срывающего со стен плохо прикрепленные куски обшивки. И столько тоски было в этом вое, столько безысходности, что становилось как-то не по себе. В самом деле, тут мирное время, ни войны, ни страха, ни стрельбы.

Что такое должно было случиться с киберкотом, чтобы он так мотал проводку?

– Я не знаю, что надо ему, – сикер еще раз вздохнул, подгреб партнера себе на колени и провел рукой по напряженной золотистой спине. Би всегда ощущался на удивление приятно. – Но я знаю, что надо тебе. Успокоиться.

– Да как тут успокоишься, когда он изображает напильник, наехавший на болт? Это которую ночь уже!

– И все равно: успокойся. Сам подумай: если бы было что-то серьезное, сработали бы охранные системы. Значит, угрозы для актива нет. Будет день – спросишь у него сам.

– Да спрашивал я уже! Не говорит он.– Ну, раз не говорит, значит, не хочет. И не скажет, пока не захочет. Би, ну что ты как спарк? Если он тебе мешает – выруби аудиодатчики и нормально отдыхай. Все же заряжаются, никто не суетится, не носится по коридору. Или ты чего-то боишься? Но я же с тобой. Не бойся.– Да не боюсь я! – Би возмущенно сверкнул глазами. – Мне интересно. Очень! Вот помяни мое слово – что-то здесь не так. Тайна какая-то. И ее надо раскрыть.– Мы обязательно раскроем эту тайну, – успокаивающе сказал Тандеркрэкер и снова лег на платформу, устраивая Би рядом. – Но когда рассветет.

– Нет, подожди! Я так не могу! Я Джаззу звякну – он все про всех знает, и… М-м-м… – сложно говорить, когда тебя целуют – глубоко, доставая глоссой до форсунок в горле, а на переключение на внешние динамики требуется время. – Ну подожди же ты! Я сейчас только…– Нет. Не сейчас. Потом. И не надо писать Джаззу. Нет, я не читаю, но сигнал уловил.– Ну ладно, – недовольно сказал Бамблби. – Джазз вон тоже пишет, что поговорим утром. Давай и правда отдыхать, – поерзал немного и провалился в подзарядку.

Тандеркрэкер бережно приобнял хрупкий корпус бондмейта – так, чтобы не задевать новые, только начавшие формироваться крылья, и тоже отключился.

Утро все расставит на свои места.

– Ай, господин! Только погляди, что за чудо сотворил наш повар! Вах, что за пилав! Божественный пилав! С нежнейшим ягненком! А сочный! Тут и зира, и гранат, и чечевица! А рис-то какой золотистый! Никакой куркумы, господин, храни тебя Аллах! Только царь специй – благородный шафран! Ну, пилав! Пальчики оближешь! Кушай, господин, кушай, дай Бог тебе сотню лет жизни и еще сотню лет, а уж Зулейра позаботится, чтобы ты был сыт и весел!Старая кормилица как наседка хлопотала возле молодого халифа. После свадьбы Аладдина и царевны Будур она, не растратившая заботливого пыла за долгие годы жизни, перенесла щедрую привязанность и на избранника своей ?ненаглядной красавицы?. А еще зорко следила, чтобы служанки в гареме не трепали языками попусту, а работали, чтобы везде был порядок и чего бы ни пожелали халиф и его прекрасная супруга – все исполнялось бы ровно по волшебству. Но больше всего она старалась накормить Аладдина до шарообразного состояния – господин вон какой худой да стройный, а властитель должен быть солидным, и как это так – есть понемногу? А сила ратная и мужская откуда возьмется? Недаром же говорят: голодный подобен дикому зверю, а накормленный – человеку. ?Обкормленный до безобразия, ты хочешь сказать?? – посмеивался Аладдин. ?Что ты, повелитель! О чем говоришь, зачем обижаешь старую служанку? Ты кушаешь как райская птичка, крошка там, крошка здесь – вот Зулейра и присматривает за тобой?, – и все начиналось сызнова.

Но пилав и в самом деле был хорош. И правитель с удовольствием запустил пальцы в блюдо.Полуденный зной тяжкой ладонью придавил Багдад.

Бело-желтые стены слепили глаза – солнце обрушивало вниз бесчисленные водопады света, выжигавшие огненные узоры даже на сетчатке закрытых глаз. Но ни светило Аллаха, ни раскаленная земля, ни дышащий жаром камень, ни будто бы источавшая пламя поверхность мостовых не были властны над мощными стенами дворца правителя Багдада. Внутри него, в тенистых садах среди кипарисов, апельсиновых деревьев и вечно цветущих роз, среди обвитых плющом и лозой ажурных арок и беседок, среди кустов нежного жасмина и олеандра сохранялась благодатная прохлада. Здесь пели свою живительную песнь фонтаны; по руслам, искусно выложенным разноцветными камешками, журчали прозрачные ручейки; а в обширном пруду посреди сада лениво плавали золотые рыбки. ?И ты, моя госпожа, и ты была такая же маленькая! Как эта рыбка. Видишь – вон она, даже среди других красавиц нет ее прекрасней, она как лучик солнышка среди облаков… Ты вся в матушку, только еще краше!? – Зулейра всегда умела находить приятные и красивые слова…

Ветерок раскачивал тонкие занавеси гранатового павильона, где среди алых шелковых подушек и тканых багряной нитью мягчайших персидских ковров трапезничали халиф и его любимая. Колонны белоснежного мрамора подпирали полусферу крыши, в тонкую вязь решеток красного дерева вставлены были фигурно выточенные кусочки хрусталя и гранатов, давших название строению, пурпурные газовые драпировки дополняли ослепительное сочетание снега и пламени.Аладдин перевел взгляд на жену. Будур молчала, улыбалась, слушая болтовню кормилицы. Есть она не стала, только откусила кусочек спелого инжира да отпила пару глотков шербета из инкрустированного рубинами кубка. Это был свадебный дар – считалось, что красные камни даруют их владельцу (или владелице) здоровье, силу и защиту от несчастий… И любовную страсть. Пять лет прошло с их первой ночи любви. Помнит ли она? О, конечно, помнит! Женщина никогда не забудет такого. И он тоже не забудет, потому что были это нежность и узнавание друг друга, и страсть сплетенных тел, и желание выпить открывшуюся бездну наслаждения до дна. Но разве можно выпить бездну, имя которой – любовь? Тогда они не спали до самого утра. А потом наступил день – первый день, в который они вступили как муж и жена. И тогда же он поклялся каждый год в этот день делать любимой волшебный подарок или выполнять ее просьбу, какой бы причудливой эта просьба не была: ведь он по-прежнему владел чудесной лампой...

Они делили ложе почти каждую ночь, но халиф никак не мог насытиться женой. Будур была то как робкая лань – ласковая и покорная, то как тигрица – алчная и ненасытная в любви, то как крепость, которую нужно было брать штурмом, то как наваждение-туман – ускользающий, и не дающийся в руки, и от этого еще более желанный; то простодушной, то хитрой, то наивной, то коварной. Она ласкалась, соблазняла и злилась, говорила колкости и вела сладкие речи, дулась и обижалась – она была такой разной и при этом все равно оставалась собой. Мед и аджика. Постоянство и ветреность. Покорная служанка и деспотичная госпожа. Ей удалось подобрать ключи к сердцу мужа, и она пользовалась этим, чертовка.

И еще она была умна, потому что на людях никогда не вела себя так, как порой наедине. Поэтому Аладдин для подданных оставался повелителем, а что там происходит за решетками спальни – кому какое дело? Старая Зулейра и тайная стража быстро объяснят любопытным, куда не стоит совать длинные носы…

– Почему ты не ешь, о хабиби*? Ты не голодна? – улыбнулся жене халиф.– Ах, мой господин, – смиренно сказала Будур – она прекрасно знала, как заводит этот невинный тон, так противоречащий лукавому взгляду из-под длинных ресниц и соблазнительной улыбке. – Я голодна, но это другой голод… – и снова этот взгляд из-под ресниц, которым, кажется, можно зажечь огонь в очаге!

Пусть горит пожар в сердце и чреслах халифа.

Это не пламя войны, что приносит страдания и разрушения, это сладкое пламя. И высоко на парапете крепостной стены замерла зоркая стража, охраняющая покой повелителя. Вернейшие из верных, избранные из избранных – воины в островерхих шлемах и блистающих доспехах, воздевшие к выцветшему от жары небу длинные копья.

Аладдин почувствовал, как наливается силой и желанием его собственное копье.

– Оставьте нас! – хлопнула в ладоши Будур. – Быстро! Все. Да-да, и ты тоже, Зулейра.

Слуги исчезли неслышными тенями, следом, ворча, что господа так и не поели как следует, ушла кормилица.

– Сегодня наш день, – сказал Аладдин. – Что ты захочешь в этот раз?

Будур приняла задумчивый вид, хотя было понятно, что просьба у нее уже наготове, изогнулась как кошка – полупрозрачный шелк обрисовал спелую грудь, тонкую талию, крутой изгиб бедра – и ответила:– Это будет нечто необычное… Но сначала давай поиграем.Подобралась вплотную к мужу, слегка надавила на плечи, предлагая откинуться на спину, и занялась завязкой штанов. Высвободив отвердевший как камень член, игриво провела по нему язычком, перехватила рукой и спустилась к гладко выбритым ядрам. Теперь она работала не языком, а только губами: нежно посасывала то одно, то другое и при этом плавно двигала пальчиками по стволу. Ведь прекрасно знает, как невыносима эта сладкая пытка, но все равно тянет – так изысканно сладко – тянет время! Тем временем указательный палец с накрашенным ноготком обвел открывшуюся головку по окружности и слегка царапнул нежную плоть. Аладдин не смог сдержать стона. И тогда Будур резко подняла голову и быстро, плотно обхватила ртом его член. Посасывая, забрала почти до основания, пропуская в глубину горла. Потом подалась назад – губы ее сжимались сильно, но не причиняли неудобства, выпустила ствол изо рта, поцеловала в самый кончик. Поймала помутневший взгляд мужа, облизнула припухшие губы и снова забрала член целиком. И опять – освободила, облизнула, едва-едва пощекотала, а затем так же резко, глубоко насадилась ртом и горлом. От таких перепадов Аладдин едва не разрядился почти сразу, но в этой игре ему не хотелось финишировать первым, и он сдержался, хотя так и хотелось схватить женщину за косы и задать нужный темп, но тут…Но тут Будур села и капризным голосом – тем самым, которым когда-то заявляла, что если посмотревшему на нее отрубят голову, то в этом нет ничего страшного, – сказала:– Я придумала. На наш пятый год жизни я хочу кусочек жареной птицы.

Воистину, это не жена, а шайтан в юбке!

– Ты издеваешься надо мной, женщина?! – Аладдин не знал, то ли злиться ему, то ли смеяться. – Закончи то, что начала, и я завалю тебя жареными цыплятами с ног до головы!– О мой возлюбленный муж! – голос Будур тек молоком и медом, а покрасневший ее рот так и вынуждал к другому – не словесному – применению. – Мне не нужны жареные цыплята. Они лишь испачкают мой наряд, – тут чертовка обвела руками грудь – так, что под тонким шелком вскочили бугорками затвердевшие соски. – Я хочу съесть жареный кусочек птицы… Рух!– Что?!– Аладдин, – теперь жена говорила с ним как с маленьким ребенком – да как она смеет! Хотя что тут скрывать – конечно, смеет. Она же из него веревки вить может! – Аладдин. Помнишь, на прошлой неделе ты принимал гостей издалека? А я сидела за чадрой рядом. Как звали того капитана? Синдбад, кажется? И он тебе рассказывал, как они приплыли на чудесный остров, и они были голодны, а кругом были только скалы и горы птичьего помета. А потом – вспоминай же! – они нашли гнездо, и только что вылупившийся птенец, сидевший там, был величиной с огромного быка! Ну, вспомнил, что было дальше? Они его убили и стали есть, нахваливая вкус мяса, и тут раздался шум, и с неба на них слетела огромная тварь – и она была такой величины, что даже слон казался бы рядом с ней мелкой мышью. Синдбад сказал, что это была птица Рух – и я тоже читала о ней в книге сказок. Они смогли спастись, хотя птица убила несколько человек. Но они – простые моряки, а ты – халиф. И у тебя есть лампа. И ты дал обещание выполнять мои самые необычные желания. Золота и нарядов у меня много. Ковер-самолет надоел. Ручной дракон и циклоп – тоже. Теперь я хочу попробовать, какова на вкус эта чудо-птица. Лучше даже ее птенец – наверное, у взрослых громадин жесткое мясо… Поговори с джинном, а я не буду тебе мешать, – и она встала и ушла.

Будь проклят тот день, когда Будур выехала со старым халифом на прогулку, а Аладдин осмелился взглянуть на нее и заговорить! Хотя… если бы не это, он никогда не нашел бы лампу и не стал бы правителем Багдада. Значит ли это, о Всевышний, что все, что ни делается, делается к лучшему?

Аладдин завязал штаны, встал, помянул недобрым словом нечистого, чьими кознями некоторые женщины обрели норов диких кобылиц, и отправился в сокровищницу.

– Ну, давай, заказывай обещанный энджекс. Сам же обещал выпивку, если я тебе все расскажу, – Джазз без комплексов плюхнулся рядом с Би на скамью и хитро покосился на сидевшего напротив Тандеркрэкера. – Да не смотри, не смотри на меня так, гордый сикер! Не пристаю я к твоему драгоценному кристаллику. Видишь обе руки? Я его даже не трогаю. Просто у тебя крылья шире, рядом сидеть неудобно.

– А другой стул ты взять не мог?– А зачем таскать мебель попусту? Я, может, с Би посидеть хочу: давно не виделись, соскучился, все дела.

– Вы каждый день видитесь по работе. Вчера, например, целый день виделись.– Ну и виделись. И еще сейчас увиделись. Да чего ты напрягаешься, крылышко? С этим стулом еще пристал. Мне и здесь хорошо.– Би, это глупая затея, – сказал Тандер, решив не реагировать на слова Джазза. Будет он еще раздражаться при виде смазливых наполированных гонщиков! Много чести! – Что он может сказать такого суперсекретного? Не видишь – он просто хочет выпить на халяву.

– Халяву я тоже люблю, – не смутился Джазз. – Но сейчас все по-честному. Би спросил, не знаю ли я, почему воет киса. Я сказал, что предполагаю с большой долей уверенности. Он сказал, что если я поделюсь инфой, он угостит меня выпивкой. Ну, и где выпивка?– А где инфа?– Ну ты зануда! А пару кубов сначала никак?– Хватит, Джазз! Сейчас официант все доставит, – успокаивающе постучал ладонью по столешнице Бамблби. – А ты-то что, Тандер? Он же просто зубоскалит, Джазза нашего не знаешь, что ли? Чем больше ты станешь ершиться, тем интереснее ему будет тебя доводить.

– Да ревнует он тебя ко мне, ха! Он тебя к каждой покрышке ревнует! Но он же гордый летун, он будет принимать высокомерный вид, когда надо вести себя попроще.

– Кто ревнует? Я?! Ты забываешься, землегрыз! Не выдавай желаемое за действительное. У нас с Би доверительные отношения, и у меня нет повода для ревности.

– Я-то, может, и землегрыз, зато ветром на высоте проц не выдуло!– Хватит! Что за ругань вы устроили на пустом месте?– Би, да он же первый наехал! Я-то что?– Би, пойдем отсюда! Нечего терять время со всякими…– Да перестаньте же! Тандер, прошу тебя. Пожалуйста. Джазз, вот тебе энергон, пей его и рассказывай.

– Ну ладно, – сказал диверсант и надкусил уголок куба, чтобы вставить туда соломинку – теперь времена мирные, необходимости заглатывать топливо второпях нет. Можно и потянуть удовольствие. – Значит, слушай сюда. Переехали мы все в новое здание две недели назад, так? Так. Сначала все было тихо. Мы с Оптимусом живем пониже как землегрызы (тут сикеру досталась очередная ехидная улыбочка), а вы, гордые птицы неба, наверху. Ваша кварта ближе к лифту, а лидерские апартаменты Мегатрона в самом конце. Больше никого на этаже нет. Могучий наш с переездом задержался, потому как хотел порадовать своего зама – и бондмейта по совместительству – хорошей и широкой платформой. Такой, чтобы не сломалась – гы-гы-гы! – в моменты страсти и не была бы тесной для его габаритов и для гордых размеров его не менее гордого заместителя. Заказ шел неделю, и теперь у нас в здании есть уникальное и монументальное лежбище! Императорское, ха-ха-ха!– Что ты несешь?! Лорд скромен в своих желаниях! И ты вообще умеешь говорить по делу?!

– Я по делу и говорю. Чтобы было ясно все с самого начала. Лорд, может, и скромен, зато твой самый красивый в мире ведущий скромностью не отличается. И что из этого следует?!– Ну?– О, какое у тебя шикарное ?ну?! А подбородок еще выше задрать можешь? Ладно-ладно, Би, я не буду доставать твою Искорку… Так вот, это значит, что Мегатрон к Старскриму очень привязан – и может быть, даже его любит, насколько он вообще способен кого-то любить. И то, что он хочет сделать свою кварту максимально удобной для зама, это очевидно. А еще туда доставили новое полировочное оборудование… У нас с Оптимусом такого нет.

– О Праймас! А влажные салфетки в чужом доме ты пересчитать не забыл?!– Тандер! Пожалуйста, не заводись.– Я не завожусь. Но тонуть в море подробностей о чужих вещах не намерен.

– Лады, лады, крылышко. Подробностей про вещи больше не будет. В общем, Рэведж стал выть сразу же, как Мегатрон и Скрим перебрались к нам. Причем орать он начинает не сразу, а ближе к середине ночи, когда все нормальные мехи сконнектились и спят. Напомню, Рэведж – эмпат. И еще у него стоят гипно-ментальные программы, то есть он может улавливать и ?высасывать? чужие эмоции. Приоритетно негативные. Не мысли. Эмоции только. Его Саунд специально Лорду вашему подсунул. Непосильный груз ответственности, все такое. Чтобы как только на Могучего нахлынет тоска – нет, гордый сикер, я не смеюсь, хотя, глядя на твое лицо, очень хочется! – ну, или депра какая, пострелять захочется в мирных мехов по старой гладиаторской памяти, тут сразу – оп! – рядышком Рэведж со своим волшебным успокаивающим воздействием. Усекли?

– Не особенно.– Да что тут думать? Раз Рэведж воет, значит, он ловит эмоции Мегатрона, и они ему как эмпату очень не нравятся. Короче говоря, он воет потому, что Лорду хреново. Причем как-то регулярно хреново – как раз именно в середине ночи, когда он должен перезаряжаться со Скримом в обнимку.

– И что?

– Да ничего. Просто Скрим ваш ночевать-то идет вместе с ним, а потом сбегает.

– В каком смысле?

– В прямом. Тихо так, тихо. Не вылетает из окна с шумом и грохотом, а аккуратненько спускается на антигравах по лесенке и валит куда-то в ночную тьму. Я сам видел. А потом через некоторое время начинает выть Рэведж.

– Это всего лишь значит, что Старскрим не хочет всех будить.

– Кто не хочет? Скример? Ага! Да ему поболту на всех. Единственный, кого он не хочет будить, – это Мегатрон. Лорд обладает большей мощностью и более крупным альтмодом, поэтому и времени на то, чтобы выйти из ребута, ему требуется больше. А пока он очнется, птичка – тю-тю! – и улетела.

– Что ж у них – проблемы в коннекте? – удивился Би. – Я, конечно, не такой ас разведки и интима, как ты, но на меха, страдающего от невозможности сбросить напряжение, ни один, ни другой не похож.

– Там с коннектом все в порядке, думаю, – ухмыльнулся Джазз. – Скрим фонит так, что хоть датчики блокируй. И рожа у него бывает такая… довольная вполне, но слегка испуганная почему-то. Будто он хочет сделать что-то недозволенное. Или делает уже. Как у тебя была в спаркстве, Биха, когда ты шкодить собирался. А потом происходит самое интересное: наш таинственный зам возвращается под утро и опять-таки тайком прокрадывается в кварту. К этому времени, наверное, бедный одинокий брошенный Мегатрон настрадается, а так как он могуч во всем, то неудивительно, что у кисы от его эмоций сносит крышу. К тому же ваш лидер тоже гордый. Он, скорее всего, не пытает Скрима тупыми вопросами типа ?Где ты был, неверный?? – иначе от ответного визга коммандера проснулись бы все. А пушкой тут делу не поможешь – уж за многие ворны даже до Лорда доходят кое-какие здравые выводы. Поэтому он мучается молча и делает вид, что ни фига не заметил. Так, заряжался себе всю ночь напролет и никаких проблем. И летучка тоже молчит.

Тут Джазз немного помолчал, а потом выдал:

– Слушайте, а может, у Скрима ностальгия по старому, и он Лорда по прошлой памяти убить собирается? Сколько он на него покушений готовил! А чего? Куда это он сматывается каждый раз?

– Какая чушь!

– Тандер!

– Би! Ну что ты слушаешь этот бред?!

– Да почему сразу бред? Что, по-твоему, это нормально, когда рядом с нашей квартой творятся непонятные дела? А мы должны делать вид, что все в порядке, когда котяра этот спать не дает и Скрим куда-то исчезает каждый раз? Он твой ведущий вообще-то!

– Но лезть в чужие дела – и заметь, личные! – некрасиво!

– Я знаю, что некрасиво! А вдруг там и правда нужна помощь?!– Помощь кому? Мегатрону? И ты, Искорка, подойдешь к Лорду и скажешь: ой, извините, господин Протектор, но я думаю, что у вас что-то не в порядке и хочу вам помочь? И как это будет выглядеть, ты не думал?

– Ну Тандер! Я же не это имел в виду.– Это или не это, но лезть туда мы не будем. Ясно, Би? Ради нашего же блага. Сам посуди: что Лорд, что Скример в рабочее время вполне адекватные и отдохнувшие. Работают как надо. Никаких проблем, никаких конфликтов. А что у них там между собой происходит ночью – это их дело. Их, понимаешь? Как бы ты отнесся к тому, что в твою личную жизнь вмешиваются посторонние?

Джазз с интересом наблюдал за перепалкой партнеров, подперев подбородок ладонью.

– Знаете что, сладкая парочка, – вдруг сказал он. – Мне тоже стало интересно, куда и зачем исчезает Скрим. И я попробую это выяснить. Подожди, – остановил он попытавшегося возразить Тандеркрэкера. – Я сейчас говорю предельно серьезно. Если выяснится, что это что-то личное, то я не расскажу об этом даже вам – Би знает, я умею хранить тайны. А если нет… То предупрежден – значит, вооружен, верно?

Отсветы горящих факелов плясали по стенам, искажая тени идущих.

Первым ступал гигант-бербериец. Могучая гора мышц, с детства обученная жестокому искусству убивать, двигалась мягкими шагами прирожденного хищника. Тень его то взлетала к низким сводам невиданным широкоплечим чудовищем, то сжималась, уподобляясь таинственным подземным жителям Каменных гор, обладавшим силой, превосходящей силу обычного человека вдесятеро.Следом шаркающими шагами – давным-давно был он ранен в ногу отравленной стрелой варвара из северных степей – шел хранитель ключей. Старый аль-Садун был немощен телом, но ясен умом. Во всем Багдаде не было человека, способного быстрее сложить лен с рабом – так говорили злые языки. Но правда в этих словах была: хранитель не только досконально помнил, что и где лежит в сундуках, но и мог рассказать, как и откуда каждая вещь попала в подземелье. Говорить с ним было страшновато: Аладдину, который спускался третьим, порой казалось, что старик может вызывать такими рассказами призраки умерших обладателей вещей – вот-вот поднимется бесплотная тень, протянет руку к драгоценному мечу или сверкающей груде золота и скажет: ?Это мое!?Замыкал шествие еще один гигант – брат того, кто шел первым. За спиной его висел широкий щит – на случай, если кто-то чудом проникнет сюда, в святая святых, с черной целью. И тогда великан сможет закрыть собой и щитом идущего впереди господина, чтобы тот успел вовремя скрыться и избежать опасности. А уж дверей, за которыми скрываются тайные ходы, тут столько, что и иному джинну не запомнить.

Халиф спускался в сокровищницу.

Ступени убегали вниз воплощением времени – ниже, ниже, до первых уровней, с которых начинали строиться город и цитадель, и еще дальше. Казалось, что ход будет вгрызаться в землю до тех пор, пока взорам смертных не явится огненная геенна.

Но вот лестница закончилась перед толстыми дверями, окованными железом. Аль-Садун повернул ключ, вставленный в замок, и хитрый механизм сработал без скрипа – в подземелье было сухо, к тому же за замками тщательно следили.

Посетители прошли в первый зал – пустой, лишь старые барьельефы на стенах повествовали о древних временах: первых людях, пришедших в долину, чтобы построить город в месте, указанном вестником пророка, первых битвах с жителями Каменных гор и первых халифах – по преданию, джинны, жившие здесь раньше, передали им часть своей мудрости.В глубине зала находились другие двери – еще толще, еще массивнее. Когда открылись и они, аль-Садун передал факел Аладдину и с поклоном отошел в сторону – дальше правитель должен был идти один.Халиф миновал еще один зал – на его стенах была изображена старая легенда о том, как пять сотен и еще пару сотен лет назад коварный визирь подло убил тогдашнего повелителя правоверных и захватил власть. Но для того, чтобы купить верность воинов и задобрить народ, ему нужны были деньги, и самозванец спустился в сокровищницу. Однако он не был благословлен, и охранные духи не признали его, и своды подземелья обрушились на голову убийцы. С тех пор и укрепилось в людских сердцах и умах поверье, что войти в сокровищницу может лишь тот, что стал правителем законным путем.

Освещая путь факелом, Аладдин подошел к дальней стене и положил руку на незаметный постороннему глазу выступ. С тихим скрежетом в полу открылись невидимые до этого пазы, и часть стены ушла вниз – летописи свидетельствовали, что много, очень много было заплачено лучшим мастерам Каменных гор за эту работу.

Следующая комната была меньше двух залов. Она имела форму полусферы, и стены ее были облицованы листами меди. Слева же находились двери последние – и на них не было замков: тонкий, едва заметный стык двух створов закрывала висящая посередине двери бронзовая женская голова со змеями вместо волос. Это было запечатленное в металле изображение Мезузы – древнего грозного существа, способного убивать взглядом, – и хотя Аллах запрещает людям рисовать и ваять из камня, мрамора или глины живых существ, она находилась здесь, потому что была сделана не людьми.

Халиф подошел ближе. Бронзовая голова открыла глаза, зрачки ее расширились, перекрывая белую радужку, и уставились вперед тяжелым обездвиживающим взором. Змеи-волосы вокруг лица ожили и зашипели.

Губы Мезузы шевельнулись, и в комнате раздался низкий нечеловеческий голос:– Кто идет? Кто идет? Кто идет туда, где простым смертным нет хода?

– Тот, кто волей Всевышнего властен над городом и тобой, – произнес Аладдин ритуальные слова. – Понимаешь ли ты меня? Слышишь ли? Дай мне войти, и увидеть, и взять то, что по праву мое.

– Слышу и понимаю, мой господин. Входи и смотри, и бери то, что твое по праву. Я же буду всегда охранять твои богатства. Всегда. Всегда. Всегда… – бронзовые губы бормотали все тише и тише, пока не сомкнулись. Тяжело опустились веки, и голова замерла. Замерли и змеи, снова сплетясь вокруг лица в жутковатый венок.

Перед Аладдином открылись последние двери.

Раньше он долго мог рассматривать ряды раскрытых сундуков, доверху полных монет. Любовался гранями драгоценных камней, сверкающих в пламени светильников. Удивлялся иноземным многоруким и многоликим статуям, отлитым из золота; перебирал в пальцах ценнейшие кольчуги из чудесного металла – мифрила, что легкостью своей не отягощает плеч воина, но выдержит удар любого меча или стрелы; брал в руки острейшие дамасские клинки с рукоятями, украшенными янтарем и алмазами.

Теперь он привык к этому богатству. Наверное, он действительно был благословлен Аллахом, как шептались люди, раз золото так и не сумело поработить его.Аладдин прошел вглубь сокровищницы – туда, где на подставке лежало главное его достояние. Среди окружающего великолепия медная старая лампа казалась инородным, чуждым телом, но халиф знал ее истинную ценность.

Пальцы потерли потускневший выпуклый бок, отдавая ему свое тепло, губы трижды произнесли нужное слово ?Иги!? (приходи), а потом Аладдин отошел немного в сторону.Ранее покрытая патиной, лампа засверкала как новая, из ее носика повалил полупрозрачный голубоватый дымок, который опустился туманной горкой на пол и сложился в мальчика лет пятнадцати.

Хотя джинн мог примерить на себя любое обличье, он почему-то любил показываться именно в этой форме. Он выглядел почти как человек с приятными чертами лица, стройный юношеской худобой, что потом переродится в стать зрелого мужа. Из-под белого тюрбана отрока выбивалось несколько непокорных кудрявых прядей. Только вертикальные зрачки желтых глаз да зеленоватый оттенок смуглой гладкой кожи выдавали его нелюдскую природу.

Мальчик улыбнулся, сложил руки на груди и поклонился.

– Приветствую тебя, о халиф Багдада! Слушаю и повинуюсь, – сказал он.

А вот голос у него был в точности человеческий – юный, озорной и звонкий.

– И я приветствую тебя, Гарун аль-Руджинн, – ответил Аладдин, называя джинна по его доступному имени, потому что истинные имена сущностей власти для людей скрыты и непроизносимы. – Не желаю тебе здоровья при встрече, как человеку, ибо бессмертные не подвержены недугам, но желаю тебе ясности разума и удачи… Не обнимемся ли мы при встрече, как друзья? Я надеюсь, что ты, созданный более могущественным, чем я, все же позволишь относиться к тебе, как другу.

– Ты стал учтивым, о мой халиф, – засмеялся мальчик и вдруг совсем по-детски, заговорщически подмигнул. – Я вижу, время на троне не прошло даром для человека, который мальчишкой убегал из школы, чтобы кидать камнями в воробьев вместе с такими же оболтусами.

Они обнялись.

– Так что же привело тебя ко мне? Сегодня ты печален… – заметил джинн, разорвав объятия. – А ведь нынче ваш день с принцессой.

Аладдин оглянулся.

– Не мог бы ты перенести нас куда-нибудь, где мы могли бы спокойно поговорить? – сказал он. – Эти груды сокровищ и своды подземелья давят на меня.

– Я могу перенести тебя в любое место. Тебе стоит только приказать, куда.– Я не приказываю, а прошу, – мягко ответил халиф. – Разве ты не помнишь, что ты не раб больше? Я же освободил тебя от службы, а джинны помнят все.

– Джинны помнят все, – эхом повторил мальчик. – Но, хоть люди куда забывчивее нас, ты тоже должен помнить, что я согласился быть твоим слугой добровольно… Не спрашивай, почему. Некоторые тайны раньше времени открывать не следует. Итак, куда же?

– На твое усмотрение. Лишь бы было тихо и спокойно.

– Что ж, тогда приглашаю тебя быть моим гостем, – церемонно сказал джинн, и важность его тона как-то очень гармонично сочеталась с юным обликом. – Возьми же мою руку. Закрой глаза. Теперь открой.

Пол внезапно качнулся под ногами, и Аладдин испытал краткий приступ головокружения.

А когда халиф открыл глаза, то на первое время просто потерял дар речи – уж очень необычным было место, в котором он оказался.

Идеально круглая площадка, на которой он стоял, была из дерева. Но дерева странного: оно было ярко-зеленым, как малахит, и по всей поверхности вместо годовых колец прихотливо извивались прожилки, менявшие цвета от глубокой, почти черной зелени до тончайших оттенков бирюзы – таких, какими в рассветные часы солнце знаменует свой приход в новый день. Казалось, что Аладдин стоит на спиле огромного пня – но такие деревья никогда не росли на земле. По краю площадки шла металлическая тонкая ограда, время от времени по ней пробегали искорки, а дальше во все стороны разверзалась бездна, дно которой – если оно вообще было – тонуло в разноцветном тумане, клубившемся на невероятной глубине.

Небо над головой делилось надвое – по левой половине друг за другом двигались солнца разных цветов, и небо тоже меняло окраску, а справа была непроглядная ночь, и на ее бархатном покрывале кружили свой хоровод бесчисленные неведомые созвездия.

На сознание опять накатил дурман, и Аладдин с трудом отвел взгляд от зачаровывающей картины.

А вот в центре площадки было все как он привык видеть: несколько подушек и валиков, ковер для сидения и низкий столик с тонкогорлым кувшином и блюдом, полным неизвестных вареных плодов желтоватого цвета, над которыми поднимался легкий парок.

Рядом с местом отдыха росла самая обычная чинара, у корней которой струился маленький прозрачный ручей. Правда, корни дерева не уходили в землю – оно было будто бы приклеенным к гладкой поверхности, а ручеек вытекал из ниоткуда и утекал в никуда, но разум халифа был уже перегружен увиденными странностями, чтобы удивляться еще и этому.

Джинн, посмеиваясь, наблюдал за человеком.

– Ты же сам сказал: на мое усмотрение, – весело сказал он. – Это мой любимый антураж.

– Ох, – сказал Аладдин, опускаясь на подушки. – Не вноси сумятицу непонятными мне словами. Просто когда мы были в лампе прошлый раз, я видел ее изнутри как обычную комнату.– Ну, тогда… – протянул джинн. – Лучше вот, попробуй. Это батат – плод не только вкусный, но и дающий удивительную сытость. Жители этой части земли познакомятся с ними лет через пятьсот… Тогда ты был слишком наивен, а разум твой почти спал. Если бы тогда я показал тебе хотя бы часть истинной сути вещей, ты бы сошел с ума. Но не стану тебя пугать – скажу, что это частичная иллюзия, и если бы тебе удалось отрастить крылья и взлететь, то рано или поздно ты все равно бы ударился о потолок, – и мальчишка с мудрыми глазами змеи заливисто захохотал, как ребенок, нашедший забавную игрушку, но тут же снова стал серьезным: – Так о чем ты хотел поговорить?И Аладдин рассказал джинну о необычном желании супруги, с удивлением замечая, как лицо слушателя мрачнеет все больше и больше.

– Значит, птица Рух… – сказал, помолчав, джинн. – И без моей помощи к чудесному острову не найти дороги, потому что он частично находится не в нашем мире. Синдбада и моряков туда занесло случайно – они попали в пересечение временных потоков, и удивительно, что остались живы! – а случайности не повторяются. Он же наверняка сказал тебе, что плыли они наугад, а стрелка компаса вертелась как сумасшедшая, а потом морская вода превратилась в туман, и казалось, что они плывут по небу? Наверняка сказал. Но даже если я вас туда перенесу, без моей же помощи птиц, которые бросятся защищать своих птенцов, вам не одолеть… Но вот в чем беда, друг мой: я не могу тебе в этом помочь. Не потому, что не хочу, и не потому, что не могу победить птицу. Давным-давно – еще до появления людей на земле – бессмертные часто воевали друг с другом. Так были уничтожены целые народы и виды. Нас оставалось все меньше и меньше. А потом Аллах создал вас и обязал всех пришедших ранее клятвой не биться друг с другом насмерть, потому что начнись еще одна война Первых, от вас, людей, ничего бы не осталось. Слишком уж вы хрупкие. Мы ушли в иные измерения, поэтому вы нас обычно и не замечаете. Но договор, скрепленный печатями с девятью истинными именами Всевышнего, остается в силе: разумный бессмертный не должен сражаться с другим бессмертным, разумным или нет, не важно.

– Ты хочешь сказать, что птицы тоже подписывали договор? – изумленно спросил Аладдин.– Только не те, на которых наткнулись моряки Синдбада, – усмехнулся аль-Руджинн. – С ними случилась еще более удивительная история. Я говорил тебе раньше, что наш мир не один во Вселенной. И Вселенная тоже не одна. Иногда случается так, что частично они соприкасаются, и происходит то, что происходит в бокале, где вода смешивается с вином. Наш мир на какое-то время соприкоснулся с миром, называемым Ардой, и несколько крылатых существ оттуда попали к нам. Тогда они были умны и горды. Их создатель – один из демиургов того мира – по праву гордился ими. Нет-нет, это не Всевышний. Я говорю сейчас о сущностях могучих, но низшего порядка по отношению к Единому. Так вот. Потом, когда звездные дороги наших миров разошлись, эти создания оказались без своего творца и, не чувствуя его светлой воли, постепенно одичали и поглупели. Они стали очень жестоки и алчны, нападали на невинных и получили свое нынешнее имя – птицы Рух. Тогда могучий чародей Мерль-эль-Элин из королевского рода фэйри дал птицам волшебное зелье, которое он добыл в другом, еще более удивительном месте. Жители того мира отличаются от нас – они состоят из живого металла, и называют вещество своей плоти ?сентио металлико?. Мерль-эль-Элин думал, что чудесные свойства живого металла помогут птицам вновь обрести разум, но увы, этого не произошло. Зелье смешалось с кровью птиц, и они стали почти неуязвимы. Даже их перья стали отличаться от обычных и приобрели совершенно новые свойства. Поэтому чародей и перенес остров, на котором они гнездились, в недоступные дали. А еще птицы стали бессмертными, и поэтому я все равно связан клятвой.

– Ты знаешь, я даже рад это слышать, – ответил Аладдин и откусил кусочек батата, политого ароматным маслом. Действительно, необычно, но очень вкусно. Блаженное облегчение вдруг охватило халифа: он честно пытался выполнить желание Будур, а раз джинн открыто признается в своем бессилии, то что же тогда спрашивать с человека? – Тогда я отдам публичный приказ верным людям, чтобы они отправлялись в путешествие, а тайно прикажу им еще кое-что. Они поболтаются по миру с годик, а потом привезут моей жене кусок зажаренного страуса. Да, это будет обман, но обман во благо.

– А ты не думал, что то, что знает один, узнает и другой, а потом узнают и все? Этот обман рано или поздно раскроется, и выйдет так, что ты опозоришь себя, представ лжецом. То, что простительно торгашу-обманщику, не прощается тому, кого считают лучшим из лучших правителей.– Но что же делать?

– Мне нужно подумать. Сейчас твоя жена попросила мясо птицы Рух, а если потом ей взбредет в голову достать Луну с неба или камень с именами Аллаха. Что ты будешь делать тогда?– Так что же мне – побить ее?! Хотя это не поможет – помню, у матушки была блудливая рабыня. Сколько ни колотили ее, она могла присмиреть лишь на время, а потом все начиналось сызнова.