Глава 9 (2/2)

–Какая удивительная уверенность, – Боб всунул ключ в замок зажигания, но не повернул его. – Ты звонила родителям?– Не отвечали.

–Они не говорили тебе о каких-то запланированных выездах?– Барт планировал на ночевку к Милхаусу, но мама и папа – нет.

–Странно, – отрезал он в ответ и завел машину. Качавшиеся под ветром пустые ветки деревьев кивнули выезжающему на трассу шевроле напоследок. Плоская машина устремилась вперед.– Как прошел мюзикл?

Боб еще раз мимолетно поглядел в переднее зеркало, но лица в полной мере не разглядел: девочка деловито трепала свои волосы, брезгливо стряхивая с себя дождь.–Все прошло, как по маслу.–Что ты пел?

–Начали репертуар с "Nature boy", а закончили "High Hopes".

–Это то, что пел Фрэнк Синатра в фильме "Дыра в голове"?–Да. Было великолепно. В зале никогда мне так не аплодировали, а ведь я спел всего две песни! Представляешь? Мой талант впервые оценили по достоинству. – Он оглянулся на секунду, но тут же вспомнил о дороге. – Еще немного и я смогу наконец уйти в оперу. Крастовски пообещал мне три спектакля подряд; кстати и тебе – тоже.

– Правда? Я думала, что я не понравилась им после "Венецианской клоунады".– Напротив. Готовься к репетициям после каникул.– Мы становимся интересным дуэтом, обязана заметить. Как Чарли Чаплин и Джеки Куган.Боб рассмеялся вслед за хихиканьем Лизы с заднего сидения.–Да-да, верно подметила. Только давай пообещаем друг другу – в Голливуд ни ногой.–Да, в Голливуд ни ногой!И они снова разразились хохотом. Смех пошел на спад, когда их обоих настигла тревожная мысль о Мардж и Гомере. Больше всего эта мысль торчала занозой именно в голове Лизы. Ей было всего десять лет, и она по-прежнему любила всякие сказки о воинственных принцессах и радужных единорогах, –но благодаря родительским проблемам ее детская действительность часто вытеснялась, закрывалась тем же плотным покрывалом и умерщвлялась до дальнейшего воскрешения. Когда Лизе было нечему радоваться, она радовалась тому, что злой рок, слава буддистским богам из книжки, быстротечен: раз-два-три, – хлоп! – и мир снова светится внутри и снаружи. А она смотрит из будущего в прошлое на этот злой рок с крупными ушами, но коротким хвостом, а злой рок рычит, –да еще картаво так рычит! – пачкает себя и других агрессивной слюной, а она как высунь язык – вот тебе, дурное мгновение!При визуализации этого подвига в своих мыслях, Лиза ненарочно хихикнула. А тревога очень боялась ее хихиканья. Боб почему-то улыбнулся.

Гомер мог попусту задержаться в дороге, а Мардж – заснуть в спальне и не услышать трель звонящего телефона с кухни. Больше объяснений и не требовалось.– Боб, а когда у тебя день рождения?– Почему ты спрашиваешь?–Это очень конфиденциальная информация. По-простому ее называют "сюрприз".Тервиллигер посмеялся и ответил:–Двадцать девятого апреля.Разрыв – десять дневных листов настенного календаря. Май еще не был знаком с тобой, а мы с тех пор стали с ним наикрепчайшими друзьями. Вперед-вперед, спеши, тучи могут переменить свое мнение! Скорей-скорей, к маяку!Там ты подаришь мне королевство из цельного изумруда, прямо как в книжках – и я сделаю его своим. Знаешь, как я его назову? "Королевство противоречий"! Умно, правда?

Ты думаешь, что я буду жить в нем, но нет, наоборот – он будет жить во мне! И я скажу: я – королевство из противоречий!Они уже покинули Нью-Йорк. Тучи устали плакать, а его величество Вечер изволил содрать со всего существенного краски –по его повелению Мир стал потемневшей гущей, где изредка мелькают шарики света фонарей-галактик и разноцветные уличные звезды-гирлянды. Они чудились ей длинными стрелками, указывающими в сторону Спрингфилда. Они помогали Лизе добраться домой.

Проехав соседские провинции, Боб наконец замечает по прямой дороге долгожданную трапециевидную вывеску: "До Спрингфилда – 200 м".–Мы скоро будем дома.Ты можешь поспать, если хочешь, –полушепотом сказал он, снова поглядев на Лизу через переднее зеркало. – Клюешь носом. Поспи, я разбужу тебя, как только мы приедем.–Я не хочу! –резко засопротивлялась Лиза в ответ и, протерев сонные глаза, поглядела на затылок Тервиллигера. Его огненно-рыжая шевелюра уже высохла и завилась еще изящнее.

–Боб, а что ты будешь делать дома, когда приедешь?

Тервиллигер вспомнил, что дома его никто не ждет.

–Не знаю, Лиза, не знаю. Поужинаю, почитаю, возможно посмотрю телевизор – пропади он пропадом. В любом случае – посплю.–Ты уже читал мой сборник стихов Вордсворта?– Лишь немного. Как раз этим и займусь сегодня вечером, –ответил Роберт и, зная, что Лиза тоже смотрит на него через переднее зеркало, подмигнул ей.

Девочка расстроенно замолчала, и неожиданно забыла и о взволнованном слонике и безучастном гиппопотаме, заглядевшимся на трапезу глупых бизонов. Неумолимый сон назойливо лез ей в глаза, и, прикрывая веки, она ощущала, как медленно сползает на портфель. Ободрил ее только низкий голос, сказавший:– А вот и Спрингфилд!

Камин, собака и шоколадный крем между двумя медовыми бисквитами! Волшебство!

Лизе вдруг показалось, что все это чепуха и ей вовсе не нужно ехать домой. Но осознав, что снаружи все еще ночь двадцать шестого декабря, а она далеко не в академии, проснулась окончательно.

– Ты останешься сегодня с нами на ужин?

– Ужин мы давно упустили, – ответил он, не оборачиваясь, но и не всматриваясь в зеркало. – Да и тебе совершенно не до ужина. В другой раз. Сегодня мне хотелось бы передохнуть дома. Ты исправно спишь?– Сколько требуется.

– Вот и молодец.

Боб зачеркнул сонный поток запутывающихся мыслей и обнаружил, что уже подъехал к двухэтажному дому Симпсонов. В окнах горел свет.– Так они дома!

Минуя взглядом окна, Тервиллигер заметил, что оранжевый пикап Мардж чудовищно криво припаркован у гаража. Лиза, видимо, упустила эту мелочь, посчитав ее пустой причиной для размышления. Ну, либо эта картина была ей далеко не нова. Закончив манипуляции с машиной, Роберт вытащил ключи из замка, обернулся и, обнаружив, что маленькая Симпсон уже снаружи, вышел за ней следом. Небо почернело еще сильнее, и на этот раз его не спас даже отблеск городских огней за горизонтом, которые, по обыкновению, красили дно туч в грязный красный. Луну, которой сегодня не существует, охватывала тоска.Вошедши в парадную, Сайдшоу Боб увидел, что Лиза стоит, не двигаясь с места и уставившись взглядом куда-то в сторону. Он, озаботившись чуть больше, осторожно прошел к девочке поближе. Из кухни доносилась громогласная ругань с посторонними резкими звуками: то звон посуды, то беспорядочный топот.

– Ты говорил! Ты обещал!

–Черт тебя возьми, Мардж! Сгинь! Я слишком многое вам всем обещаю!

– Почему я должна гоняться за тобой, как жалкая псина, вытаскивая тебя из вонючих баров, а теперь – из паршивого казино? Ты только жрешь свое пиво и играешь целыми днями напролет!

– В доме есть еда! Что вам еще не хва-

–Причем в Нью-Йорке! Казино в Нью-Йорке, Гомер! Куда ты спихиваешь наши деньги!

– Наши?Полупьяный голос хрипло и пронзительно засмеялся.–Наши деньги? Это мои деньги! Мои, слышишь ли ты, мразь!–Мразь здесь только ты! Из-за твоих идиотских иде-–Идиотских!? Идиотских!? Да я все делаю ради тебя, твари, всегда только для тебя одной!–…ты гробишь не только свою жизнь, но и мою тоже! Ты все время-

–Тебе вечно нужно угодить! Да кто ты вообще здесь такая?! Закрой уже наконец свою поганую пасть!–Ты вынес абсолютно все из дома! Ты вынес телевизор, ты продал свою машину, ты украл мои украшения… а теперь ты решил спихнуть

саксофон Лизы, лишь бы наконец отыграться!Тервиллигер выдохнул.

–Пойдем, Лиза, тебе не обязательно это слушать. – И слегка наклонился, чтобы девочка услышала его.Он поглядел на Лизу, но она застыла с опущенными руками, будто размышляя: стоит ли ей продолжать стоять на месте или броситься к родителям на кухню. Оцепенение на одну секунду отпустило Роберта, и он поднял руку, чтобы схватить Лизу за предплечье, будто бы она падала с высокой скалы прямо в темную брешь, а ему необходимо было ее вытащить, –но очередной шквал скандала снова завладел его мрачным любопытством.–Он ей не нужен! Ей достаточно и своих потанцулек в этой сраной академии!–Зато паршивое барахло, которое ты купил ей и Барту черт знает где за две монетки – это да, оно им нужно, просто непременно!– Заткнись, дура!

–Плюшевые игрушки и мяч! Лиза будет просто счастлива получить от своего папаши такой подарок на деньги от саксофона!Топот усилился. Вскоре послышался разрушительный треск. Боб, предположив, что дело дошло до рукоприкладств, хотел было ворваться внутрь, но кухню внезапно охватила тишина. Ни криков, ни стонов. Удара не произошло. Вдруг – лязг упавшей сковороды.– У нас совсем не осталось денег!– Я отыграюсь!– Как же учеба Лизы?! Тебе плевать на нее?!– Я отыграюсь!– У нас скоро не будет денег даже на то, чтобы купить поесть!– Кончай ныть, истеричка! Я же сказал: я отыграюсь!Женский голос тихо расплакался. "Я отыграюсь" повторилось за этот месяц вот уже триста шестьдесят пять раз. Папа отыграется. Он купит тебе еще одного плюшевого единорожка.Больше Тервиллигер терпеть не мог. Он рассерженно вцепился в ладонь Лизы и выволок ее, без сопротивления в ответ, на улицу. Вечер был настолько темным, что нельзя было разглядеть даже собственных рук; Боб кое-как добрался до машины, открыл передние сидения, усадил туда молчащий фантом, который когда-то являлся веселой девочкой, и уселся за руль сам. Нависла болезненная тишина.Непонятно было, кто был больше всего разбит: Роберт Тервиллигер или Лиза Симпсон. Взрослый мог бы быть разбитым, если бы не взрослость, требующая от него стойкости и последовательности в освоении и разрешении навалившейся ситуации. В данном случае – она ему совсем не вредила. Даже больше – она его совершенно не касалась, да только касалась она сейчас девочки, чья детская реальность сейчас медленно и мучительно дробится на части, спотыкаясь о валы воспоминаний того, что она услышала несколько минут назад. Поэтому сейчас Тервиллигеру было страшно оставлять Лизу там, забытую всеми как в академии, так и в родительском доме.–Боб.

Он устало поглядел в пустоту.– Да?– Я причиняю много неудобств, да?Этими словами когда-то владел Роберт Тервиллигер. Он помнил эти слова еще будучи круглолицым мальчиком, чья мать покончила со своей мечтой только для того, чтобы отдавать все свое время на ненужное материнство. Что впоследствии сделал он? Украл ее мечту и посмел сделать себя счастливым. Нет, без сомнений, он никогда не был одним из тех, кто причиняет неудобства – и все потому, что его не было слишком много!–Не думай об этом, –холодно отсек он, словно самому себе, но, промахнувшись с тоном, тотчас смягчился: –Милая моя девочка, ну что за глупости. Как ты можешь кому-нибудь причинять какие-то неудобства. Здесь совершенно нет твоей вины – ты совсем еще ребенок.

Взволнованный мужчина слепо обыскал карманы своих брюк и наконец выудил из них долгожданный ключ.– Я отвезу тебя в кафе. Хочешь? Или, может быть, к Барту? Куда-нибудь отсюда подальше, а когда все наладится – привезу обратно. – Предложение пестрило заманчивостью. Куда угодно, с тобой, без тебя, мой взрослый друг, – но только не к маме и папе. Лиза уж точно знала: если она снова войдет в этот дом, то погрузится в густейший поток пространственного напряжения, в котором она захлебывается, как в застывающей грязи, вот уже несколько месяцев из-за лудомании Гомера. Если она войдет в этот дом, то отец бесследно исчезнет, как настоящий призрак, испугавший маму до тихих истерик в пустой кухне. Она будет бояться своих громких всхлипываний и неосторожных движений, потому что они могут стать продолжением антиколыбельной для малышки Мэгги, умудрявшейся спать невинным сном в соседней комнате.Лиза войдет к матери, а она, подняв опухшее, покрасневшее лицо, швырнет ей в ноги ту самую плюшевую игрушку, которую папа купил взамен ее любимого саксофона. Откуп. Оправдание. Завуалированное "прости меня". "Вот. Погляди, что твой папа тебе купил" – скажет она, зная, что среднюю дочь это ни на одно мгновение не подбодрит. А еще папа купил много-много бисквитов с шоколадным кремом – скорее всего для четырнадцатилетнего прыщавого от сладостей Барта, потому что Лиза, попробовав хотя бы кусочек, может получить сильнейший удар по ее нездоровому желудку. Как же Лиза любила это плохое самочувствие, состоящее из тошноты, желудочной боли и мигрени: мама вьется вокруг с микстурами, таблетками и стаканами воды; теплый свет лампы около кровати оставляет темные следы за дверцей шкафа и под ножками стула; отец, находящийся в дверном проеме, подбадривает дух дурацкими историями о индейцах и их плюмажах, и стоящий рядом с ним Барт, который скажет с наигранным равнодушием: "Лиз, ну хватит притворяться" – но ведь тоже прибываючи в волненьях, не так ли! Сон, а как сон становится слаще сквозь двойную боль и дурмань – зная, что ты есть, и совершенно не одна, а тебя любят, и никогда-никогда не бросят! Как же приятно было ей, десятилетней девочке, такое комфортное, домашнее плохое самочувствие! О, мой взрослый друг, как же я люблю быть дома, но как же я не хочу быть там!–Нет, –голос с дрожью, холодная сталь. – Барту все равно.–Все равно? Он ведь твой старший брат.–Ему не до меня. Не хочу портить ему ночевку.

– Не вини себя, Лиза. – Из темноты вздрогнул всхлип. – Только не плачь, пожалуйста. Все обязательно пройдет, вот увидишь, милая моя. Послушай, я ведь прочел Вордсворта, я прочел его:

"Я брёл, как облачко весной,Один, меж долом и горой;И вдруг увидел пред собою- "–"Нарциссов желтых целый рой", – девочка глубоко вздохнула. –Мое любимое.

–Умница, ну не жемчужина ли? – И он подбадривающе похлопал её по плечу. – Не забывай про дуэт, Лиза. Все будет хорошо.

Темнота будто на мгновение сверкнула яркой горизонтальной полоской; Тервиллигер опешил, когда Лиза, сказав тихонько "спасибо", стиснула его в крепкое объятие, как это обычно делают дети, расположенные к искренности своих слов и чувств. Маленькие руки, сжатые в кольцо, подмяли его еще сырой вельветовый пиджак. Оправившись от легкого удивления, он аккуратно приобнял ее в ответ.Когда Боб замолчал, Лизе показалось, что он вдруг пропал вместе с густой мрачностью в салоне его машины. Но взрослый друг был на месте – внезапно засуетившись, он вынудил успокоившуюся Симпсон отпустить его.

– Вот, возьми. – Девочка удивленно подняла руку, чтобы взять протянутое ей, но Тервиллигер, осторожно нащупав ее куртку, сунул нечто бумажное ей в карман.

– Что это?–Записка, –ответил он спокойно, а потом добавил: – Важная записка от Крастовски. Он просил меня тебе её передать. Распорядись, как нужно.

Затем во дворе загорелся свет, и к машине подошла слегка пошатывающаяся от нервного истощения Мардж. Узнав от Тервиллигера, что дочь пробыла в академии целых два часа после ее закрытия, мать вроде бы ужаснулась, но не более: объяснений о произошедшем Боб Тервиллигер так и не дождался, выразив все так, будто ничего из ряда вон выходящего и не происходило. Бледная женщина вела себя очень подавленно, совершенно безэмоционально, – однако, последовательно расспрашивая Роберта сначала о Лизе, а затем о мюзикле, по-прежнему производила впечатление сильной и здравомыслящей женщины, сохранившей в себе все свое благородство несмотря ни на что. Эти черты, скорее всего, Лиза переняла именно у Марджори.

Роберт впервые за всю свою жизнь проникся искренним сочувствием к этой женщине – такого сочувствия он не испытывал даже по отношению к собственной матери, которая, на секундочку, была несчастна в браке примерно так же, как и Мардж."Большое тебе спасибо, Боб. Приезжай как-нибудь еще. Доброго тебе вечера" – и с этим кратким ответом на его вопросительные ожидания, Мардж настойчиво вывела Лизу из машины, и они вдвоем, печальная мать и печальная дочь, побрели сквозь тоненькую пелену серебряного тумана к дому. Девочка развернулась и помахала замерзшей ручкой Тервиллигеру на прощание; Тервиллигер, окинув ее взглядом и задумчиво улыбнувшись, завел свой серый шевроле, включил передние фары, швырнувшие конусообразный свет на дорогу, и уехал, погрузившись в воспоминания в воспоминаниях.Но только тогда, когда средняя Симпсон, отказавшись от ужина и пожелав уставшей матери спокойной ночи, поднялась в свою комнату, чтобы прочесть письмо, заменившее ее отчаяние на щекотливое любопытство, – только тогда она поняла, что все было куда проще всяких сказок, стихов и математических формул.

Важная записка из ее кармана вдруг превратилась в сложенные вдвое долларовые купюры — они никак не могли принадлежать Крастовски.А существует ли замок из цельного изумруда и вовсе?