Часть 10 (1/1)
Отвлекшись, в последние дни я прекратила следить за остальными, но теперь могла продолжить. Все были довольно мрачные и подавленные, хотя видно это было, пожалуй, только по профессору. Сергей и Вера просто ещё глубже ушли в себя, отгородившись от окружающих. Казалось, были бы здесь у каждого отдельные комнаты, то они запирались бы в них, выходя только для того, чтобы забрать еду или отправиться на работу.
Ситуация начинала давить и на меня. Одно дело, когда ты в бою, но знаешь, что спину тебе прикрывают, и что ты хоть и в опасности, но в команде, а другое дело так – когда каждый сам за себя. К тому же, у меня был опыт, а они отправились толком не зная, на что подписываются. Правда подробностей я тоже не знала, но мои поступки уже с натяжкой можно было отнести к глупости, не то что тогда, в университете.Вспомнив о прошлом, я непроизвольно поморщилась. Сейчас, возвращать всё это совершенно не хотелось да в прочем и в другое время я была бы не в восторге от своих ошибок, как и все нормальные люди. Но, как и все дурные мысли, яркие картинки никак не хотели идти из головы.
Мне было двадцать лет. Конец третьего курса, пьянки с друзьями, ночевки друг у друга, прогулки по ночному городу, так влекущие теплом июня… и, как результат, отчисление. Я металась, пыталась договориться с преподавателями, несла деньги, но от меня только отмахивались – видимо, я слишком достала их за прежние два года. Это была уже вторая попытка избавиться от меня, на сей раз удачная.
Я хотела тогда получить какую-то поддержку от друзей, в конце концов, гуляли и пили мы вместе, хотя они успели все же подмазать, да и учились в других ВУЗах, с более лояльными правилами. К сожалению, хоть это и было закономерно, тепла и похлопывания по спине я от них не получила. Пожимали плечами и отмахивались, мол, не мешай, сессия прошла, а ты вон все об учебе. Потом глаза стали открываться и я увидела, что девушки в основном потешались – ну, как же, красивой я никогда не была, а теперь ещё и зарекомендовала себя как не слишком умная. А парням было, в основном, всё равно. Разве что один или два человека решили поговорить, спросить планы или поучить жить непутёвую.
Почему-то очень запали в дурную голову слова одного из них: «Те ещё спасибо надо сказать, что ты не парень – мне нельзя себе позволять так балду гонять, в армию загребут. А тебе что, с девки спросу никакого. Лизнешь задницу родителям, подмажете и восстановишься. Ну, или папика там какого найдешь, они за молоденьких готовы платить».
В этот момент мне захотелось… поменять что-то, или, может, доказать. Только вот кому. Полузнакомому парню или самому себе? Это для меня так и осталось вопросом, да и копаться в себе как-то не очень хотелось после того – было слишком противно. Это одно из таких воспоминаний, после которых хочется застонать и спрятать голову под подушку, а потом попытаться убедить себя, что ничего не было. У меня бы даже получилось, если бы это не имело после себя таких последствий.
Вот так, в общем, и получилось, что девушек в армию не берут, а я нашла то место, где взяли. По идее можно было как-то пробиться в обычную армию, я слышала, что это возможно, но тогда меня тянуло на подвиги и приключения, так что хотелось сразу и в бой.Я нашла что-то экспериментальное, тоже от правительства, но какой-то единичный взвод. Нам ещё выдавали какие-то капсулы, которые ускоряли рост мышц и вообще положительно действовали на организм, ну и обучение с ними проходило быстрее – видимо их и пытались испытывать.
Впрочем, в тот момент детали меня мало волновали, хотелось скорее собрать вещи и туда, где кончаются «детские игры», как я тогда считала. И оказалась слишком сильно права.
Нас забрали не через два года, как обещали, а через пять лет. Похоже, эксперимент мягко говоря, не удался. Капсулы-то действовали как надо, хотя и несли за собой серьезные побочные эффекты – у меня, к примеру, были галлюцинации, двое сошли с ума, у одного просто остановилось сердце. Ну, и прочие по мелочи: рвота, жар, слабость, иногда головокружение и головные боли. Главное, в общем, что действовало. И побочные эффекты исчезали после того как прекратишь колоть препарат.В общем, часть, к которой мы были прикреплены, расформировали, все кто стоял за экспериментом таинственным образом исчезли… а оставшуюся в живых кучку человек согнали в комнату и объявили, что ещё три года назад наши семьи были оповещены о нашей смерти. Вот так. Даже не удосужившись объяснить, почему так произошло, даже не выслушав возмущенных криков – им было плевать, по большому счету. Да и сделать мы ничего толком не могли.Тем, кто всё же выжил, полагались: пенсия в размере десяти тысяч, комната в коммуналке и паспорт с чужой фамилией. И прозрачный намек, что всё будет плохо, если мы попытаемся связаться с кем-то из знакомых.
Мы старались держаться вместе первое время, но постепенно поняли, что лица друг друга только напоминают нам о том, что было там. И в итоге все разбрелись по своим углам.
Все вспоминалось очень сухо и сжато. Будто и не со мной было, а я читала хроники, только вот хроники не вспыхивают в голове яркими пятнами, заставляя вздрогнуть. Что-то стиралось, но некоторые моменты слишком застревали в памяти, только вот именно их я как раз и не хотела вспоминать. Слишком уж было тяжело.Мы все чаще засиживались с Робертом вечерами, он рассказывал что-то из биологии, я слушала в пол уха. Мне было не слишком интересно, в детстве даже не особо любила биологию, но его голос был для меня сродни телевизору. Раньше часто включала его, даже когда не смотрела, он все равно работал и бурчал что-то о погоде и политике – меня просто успокаивал шум.
В дверь теперь стучали чаще. Почти каждый вечер, но стук был не больше раза в день, будто у того, кто там был, стоял лимит на постукивание.
Я стала меньше спать. Разговоры с профессором, к тому же я решила все же проследить за Верой – та каждую ночь ходила к двери. Я не знала, стоит ли сказать ей, что я знаю, стоит ли что-то с этим делать. С одной стороны от этого тянуло смутным ощущением опасности, хотя бы потому, что я совершенно не понимала, что происходит, но с другой я решила не вмешиваться. В конце концов, защищать в этом бункере можно было только эту самую Веру, но если она лезет в петлю сама, то что я могу поделать?
Это были, конечно, отговорки. Сделать здесь много чего можно, и поговорить, и уговорить. Побить, в конце концов, чтобы остатки мозга на место встали, и жить захотелось.
Но я понимала, что в бункере мы все, всё равно, погибнем. Из шести прошло всего три месяца. Ещё три в таком составе выдержать было невозможно – кто-то да сдаст. Даже если мы будем держаться вместе и думать как один организм. Я проходила через это, все равно что-то свое остается, где-то на грани сознания, подсознания или что там ещё в голове есть. И обязательно появится один балованный идиот, ну, или идиотка, как получится, который захочет индивидуальности в критический момент или просто не сможет сдержаться и поддерживать общий баланс и сорвется. Такое случалось даже с тренированными людьми, а уж что говорить о такой разношерстной команде. Я не была уверена ни в одном из них, и уж в себе тем более.
Я оправдывалась. И прекрасно это знала. Но, тем не менее, все так же отворачивалась и уходила в комнату. Возможно, слишком зачерствела, возможно, устала, а может и просто всегда была сволочью, только как-то это умудрялась скрывать. В сущности, это было не важно – важны всегда только поступки, слова это ненужный мусор. Почему-то я знала, что сейчас время ждать. Но чувствовала, что скоро будет время действия.