Часть 1 (1/1)

Дженсена Эклза не существует.Можно постучаться к каждому жителю в подъезде его дома, и никто не поймет, о ком вы спрашиваете. Возможно, кто-то, да и то только после подробного описания внешности, может быть, сложит два и два и сообразит, что это, наверное, тот самый бирюк из квартиры 13В, который никогда не смотрит в глаза и после первой попытки с ним поздороваться выдает какие-то неразборчивые звуки. И ничего, кроме этих непонятных заиканий, от него ни разу не слышали. Поэтому после третьего или четвертого раза с ним попросту переставали здороваться и выбрасывали из памяти этого человека.Вы можете также спросить про него и в музее, где он работает. Только на вас посмотрят с удивлением. А еще, если повезет, вы можете наткнуться на одного из охранников, работающих в ночную смену. Кто-то из них, возможно, вспомнит уборщика, глаза которого всегда опущены и который за десять лет ни слова не произнес.Его друзей вы не найдете по той простой причине, что у него их нет. А любая попытка вычислить хоть одного члена его семьи будет пустой тратой времени. Потому что у него нет семьи. Практически единственный человек, который знает, что Дженсен Эклз существует, это сам Дженсен Эклз. И то, если быть честным, большую часть времени даже он в этом сомневается.Дженсену Эклзу тридцать лет, и никто во всем мире его не видит. Он невидимка, тень среди нормальных людей, имеющих друзей, любимых и семьи.И не сказать чтобы он не старался общаться с людьми — нет, он пытался, и не раз. Просто у него это плохо получается. Из его горла вырываются какие-то обрывочные звуки, и ничего, кроме каких-то хрипов, он, кажется, не в силах из себя выдавить. Даже если бы он вдруг мог говорить, что он мог бы сказать??Привет, я Дженсен Эклз! Мои родители умерли, когда я был совсем маленьким, поэтому я их абсолютно не помню. Служба защиты детей меня отдала в приемную семью пожилых садистов-параноиков, которые были уверены, что Советский Союз в любой момент может сбросить бомбу на нашу страну. Так что практически все мое детство прошло в "бомбоубежище", роль которого играл обычный подвал дома, выкрашенный специальной "анти-радиационной" краской сиреневого цвета.Плюс ко всему эти люди, дабы я, не дай бог, не стал "красным", били меня смертным боем. И сразу же, как только увидели письмо о зачислении в колледж, выперли меня на улицу. Это ведь было не письмо из колледжа, а "секретное послание" от "красных ублюдков"! Как же я мог после этого с ними жить, если я оказался "завербованным"?Вот почему у меня нет никаких социальных навыков. Я понятия не имею, как нужно взаимодействовать с окружающими меня людьми. Я ничего не понимаю в современной культуре, потому что смотреть телевизор мне было запрещено. Единственное, что было позволено смотреть, это старые пропагандистские фильмы. Так что как бы я ни старался чему-то научиться, что-то упущенное за эти годы приобрести, все равно всегда будет очевидно — я человек ущербный и вам в моем обществе будет точно неуютно?.Нет, может, он и неадекватный член общества, но даже он сам понимает, что такие вещи говорить вслух нежелательно.Вот и живет как может изо дня в день и старается обойтись тем малым, что у него есть. Вот такой он, Дженсен Эклз, которого никто не замечает. И так будет продолжаться до тех пор, пока у него хватит сил тянуть это существование, пока он не плюнет на все, воспользовавшись револьвером 38 калибра, который ждет своего часа в прикроватной тумбочке.Вот почему все это и случается, ведь никто его не видит, никто его и не хватится. Очевидно, что об этом знали заранее. Дженсен приходит в музей всегда в одно время: сразу после закрытия, когда все, кроме охраны, уходят. Таким образом можно избежать разговоров с людьми. Он просто проскальзывает мимо скучающих перед переносным телевизором охранников.Каждый день происходит одно и то же, каждое движение буквально отработано годами. Свою работу он не любит, а кому нравится быть уборщиком? Однако это самое лучшее, что он может себе позволить.В старших классах учитель по рисованию научил их печатать самостоятельно черно-белые фотографии. Это был первый урок, который стал для него самым близким к пониманию религиозного опыта. Внезапно ему открылось, что мир вокруг содержит в себе больше, чем одну реальность, и увидеть их можно только через объектив фотокамеры.Его приемный отец, мистер Блу (Дженсен до сих пор не знает, настоящая ли это их фамилия или псевдоним), был натуральным барахольщиком — всегда тащил домой какие-то ?полезные? вещи.?Потому как неизвестно, что может пригодиться, когда бомба упадет. Помни об этом, Дженсен, мальчик мой!?У него была целая комната, где все стены сверху донизу были заставлены полками, наполненными до краев ?полезными вещами?. Одна из них и, вероятно, единственная действительно полезная вещь, что была там, это старый фотоаппарт Kodak Brownie. Ему, наверное, было лет тридцать, но работал он исправно, и что самое главное — мистер Блу позволял им пользоваться.Потом он, конечно, проклял тот момент, когда проявил каплю доброты. Винил этот разбитый фотоаппарат в том, что Дженсен такой неправильный. Он же предал их с этой камерой! И не без помощи своего учителя рисования поступил в Школу искусств в Нью-Йорке.Как оказалось, мистеру Блу было из-за чего психовать. Ведь Дженсен ушел (или его выставили, тут все зависит от того, кто об этом рассказывает). И самое главное, ушел от них по-настоящему, да к тому же еще не просто так, а поехал учиться в колледж!По крайней мере, на какое-то время. Дело в том, что узнать, насколько ты ущербный, невозможно до тех пор, пока не столкнешься с другими людьми… а там было нормальных людей просто огромное количество.Он пытался, действительно пытался. Но очень скоро его слабая надежда на самоуважение и окрыляющее чувство счастья от того, что он наконец-то стал свободен, превратились в пыль и развеялись по ветру. Так он оказался на своем нынешнем месте.Да, Дженсен по-прежнему хочет быть фотографом. Фотография делает его ближе к тем людям, которые на ней изображены. Он как будто с ними общается практически без непосредственного контакта. Но это всего лишь хобби. Ведь нельзя стать настоящим фотографом, не взаимодействуя с людьми в реальности. Поэтому он и приходит сюда подметать полы, протирать скамьи, мыть туалеты. Этим он занимается, и это он ненавидит всей душой. Однако ничего лучше такой, как он человек, не может для себя просить.Задним числом он понимает, что если бы не дергался по поводу развязавшегося шнурка и не вылез из-под стола, где прятался, то его, вполне вероятно, никто бы и не заметил.Но его увидели.Ночь, когда его жизнь перевернулась, на самом деле была идентичной всем его остальным ночным дежурствам. Вообще, очень примечательно то, что в первый раз, когда его кто-то по-настоящему видит, это делает вор. Сам Дженсен ничего подозрительного не замечает, не слышит, как они входят и обчищают крыло Ренессанса. Только подойдя к стойке охранников и заметив отсутствие оных, он задумывается и немного удивляется. А когда замечает темные мониторы видеонаблюдения и небольшое пятнышко крови на сияющем чистотой столе, понимает, что эта ночь может закончиться совсем плохо.Если бы он хорошенько поразмыслил тогда, если бы его не сковал страх, то он рванул бы к выходу или, по крайней мере, спрятался бы получше, а не просто залез под стол. Но ничего такого он не думал. И не сделал. Он просто скрючился там же под столом охранника, обхватил колени руками и изо всех сил постарался стать как можно меньше. В тот самый момент, когда он слышит приближающиеся к нему тихие голоса, он вдруг обращает внимание на свой развязанный шнурок, кончик которого выглядывает из-под его укрытия. Не задумываясь, он реагирует — высовывает руку и тянет шнурок обратно. Приглушенный разговор резко обрывается, и ему становится ясно — это была большая ошибка!Проходит пару секунд тишины. Его сердце скачет в горле с громким стуком: тук-тук-тук-тук-тук…— Ну, здравствуй. Ты что-то сегодня рано, а, Дженсен?Он крепко зажмуривает глаза, сует голову глубже между колен, уговаривая себя, что если он их не увидит, то и свидетелем не сможет быть, а если не сможет быть свидетелем, то они его не тронут.Разговор возобновляется.— Ну вот, и что нам теперь делать?— Просто вырубить и кинуть к охранникам. Он нас все равно не видел.— Не факт. Вот блядь! Он же мог тут уже давно крутиться, а мы не заметили. Зато мы точно знаем, что копы уже в пути.— Джаред? — этот голос был чуть грубее, и в интонации звучал вопрос. Словно в ответ ждали решения возникшей проблемы.— Единственное, что мы можем сделать, это… Так, Чад, смотайся в раздевалку, поищи там какую-нибудь тряпку, найдешь — тащи сюда.— Дженсен, посмотри на меня.Он не шевелится и по-прежнему держит голову между ног. Тогда огромная ладонь ложится ему на шею, поднимает голову… и он встречается взглядом с карими глазами напротив.— У меня для тебя плохая и хорошая новости, Дженсен. Плохая — это то, что ты выбрал не тот день, чтобы побыть прилежным работником, а хорошая — у тебя с сегодняшнего дня отпуск.Поначалу Дженсен ничего не понимает. Даже когда сильные руки вытаскивают его из-под стола, повязывают на глаза черную тряпку. Даже когда на его рот наклеивают скотч, а кисти рук сковывают наручниками, он по-прежнему ничего не понимает. До него не доходит суть происходящего, пока те же самые сильные руки с легкостью не закидывают его на крепкое плечо. Вот теперь-то он подумывает, что, возможно, только гипотетически, он встрял в неприятности гораздо глубже, нежели думал поначалу.Лицо обдувает ночной воздух. Он чувствует, как человек под ним делает пару шагов и они снова оказываются в помещении. Его аккуратно сгружают на мягкий матрас. Знакомый звук автомобильного двигателя. В это мгновение как никогда он осознает: независимо, куда они едут, он, без сомнения и совершенно очевидно, в полнейшем дерьме.