Часть 1. Полнолуние (1/1)

POV. Ки

Говорят, что случайностей не бывает. Так ли это, ведомо, наверное, лишь баснословному мирозданию, которое явно не понимает простых человеческих шуток, да и не особо спешит обзаводиться чуть более светлым чувством юмора, чем то, что ему присуще от начала времен. А, как следовало бы догадаться, чувство юмора у мироздания наичернейшее, в чем я уже неоднократно убеждалась на собственной, так сказать, шкуре. День выдался вполне солнечным, бархатисто теплым и по-настоящему приятным, если бы не мое испорченное с утра настроение, виной которому послужили как раз спутники дня – солнечные лучи, нагло пробивавшиеся сквозь сорванные с окон жалюзи или, точнее будет сказать, их жалких останков, что теперь молили о быстрой кончине, жалобно поскрипывая в тишине комнаты, потревоженные легким и теплым июльским ветерком.

Пожалуй, все выглядело бы вполне прилично, если бы не присутствие в этом месте кромешного хаоса, подчеркнутого следами крови, когтей и моим собственным телом, что так портило картину всеобъемлющего белого пространства моей же квартиры, что притаилась где-то в серой утробе небольшой высотки на окраине городского сектора, между седьмым и последним девятым этажами. Арифметике учили всех, так что не сложно догадаться, что номер моего этажа был восемь, впрочем, квартира - в ту же степь, носила целых две этих расчудесных цифры. Кому-то может показаться, что это полная чушь, концентрировать внимание на нумерологии или просто придавать значения цифрам. Но не мне. Восьмерка - мое любимое и счастливое для меня число. Хотя со стороны это и кажется чистой воды суеверием, что, кстати, совсем меня не красит. Особенно этот факт мнится нелепым, учитывая наличие в моей жизни самой настоящей ведьмы, которую я гордо именую просто «сестра», и того не маловажного пункта, что сама я в общем-то и не человек. Уже. Сейчас комната отражала свет в каждой точке моего воспаленного сознания, подобно бесконечному количеству призм, выставленных таким образом, чтобы отражать сияние друг в друга, увеличивая и концентрируя его наличие в геометрической прогрессии. Эта комната была абсолютно белой. Белые стены, потолок, сорванные жалюзи, двери, окна, даже пол и матрас, на котором в полумертвом состоянии почивала моя персона. Кругом все белое, кроме меня. Я лежала на кровати и смотрела в потолок. Взгляд покрасневших глаз начал скользить по стенам и остановился на перекидном календаре, висящем на стене. Абсолютно белые листы, с красными цифрами и буквами. Последние три дня обведены в нем красным маркером. Красный хорошо смотрится на белом, мне это всегда нравилось, но не до такой степени, чтобы вкладывать деньги во все это, казалось бы, пафосное белое пространство. Это не так. Новая квартира продавалась в чистовой отделке, где все было белым, меня это тогда так впечатлило, что я даже не стала делать ремонт и перекрашивать стены, как все нормальные люди, хотя вот как раз их-то в этом доме почти и не жило вовсе. Впрочем, всем остальным никто не запрещал хозяйничать в своих квартирах как им было удобно. Я попыталась остановить поток медленных, но при этом каких-то хаотичных мыслей и воспоминаний. Сейчас даже лишние мысли причиняли головную боль. Три самых тяжелых ночи лунного цикла наконец-то прошли, и я снова ничего не могла вспомнить. На мгновение прикрыла глаза, пыталась вспомнить хоть что нибудь, и вновь как будто пелена перед глазами опускалась. Пустота и болезненный туман... Едва найдя в себе силы, я попыталась приподняться на локтях. Но попытка оказалась неудачной, я упала обратно совершенно без сил, благо хоть падать было не высоко. Приподняв руку, стараюсь сфокусировать зрение на собственной ладони. Кровь. Уже засохшая, темная. Я даже не знаю, чья на этот раз. Тяжелый, сипящий вздох вырывался из груди, и рука безвольно упала обратно на кровать, поднимая в воздух несколько десятков маленьких легких белых перьев. Взгляд медленно проводил их полет, и где-то в глубине меня начала закипать злость. Опять. Опять она приходила ночью. И опять исчезла на рассвете. — Твою мать… снова… — Произнесла я хриплым голосом в пустоту, ощущая, как пересохло горло, в котором будто временно умостился филиал пустыни Сахары и жжет, отдавая привкусом железа. Я злилась. Бессильно, тупо, без шанса на выход этой самой злости на столько, что не могла даже ударить по кровати рукой. Настолько ослабевает мое тело после полнолуний, что каждая мышца под утро деревенеет и наливается свинцом, оставляя ощущение дикой тяжести. В такие моменты мне кажется, что я вешу целую тонну и вот-вот проломлю пол под собой, да заодно наведаюсь в гости к вампирам на седьмом этаже, которых я видела всего один раз. У нас, можно сказать, по расовому признаку взаимная неприязнь, хоть официально мы не ссорились и даже не знаем имен друг друга. Я снова закрыла глаза, пытаясь собраться с мыслями, которые так и норовили разбежаться в стороны, словно юркие ящерки. Хватаешь одну, а она убегает, оставляя в руке твоего сознания оторванный хвост, и вот ты уже не можешь вспомнить, о чем только что думал. Я устало вздохнула и повернула голову набок, пытаясь осмотреться хоть немного. Простыни тоже были заляпаны кровью, на полу виднелись кровавые следы босых ног. Скорее всего, моих. Я вновь смотрела на свою руку, притянув ее к лицу поближе. Ногти сломаны, под ними комки запекшейся крови. Вновь предпринятая мной попытка приподняться, опереться о стену, главное - заставить тело двигаться хоть чуть-чуть, кое-как оказывается успешной. Всего пара движений - и можно будет нормально сесть, или хотя бы попытаться. Кажется, прошла вечность, прежде чем мне это все-таки удалось. Каждая мышца горела огнем, похоже, в этот раз я еще и вывернула сустав правой ступни. Шея отказывалась поворачиваться и вообще сгибаться, а живот ныл так, будто принял на себя не один десяток ударов сапогами или одну единственную пулю. «Лишь бы не серебряную» – с тоской и злобной усмешкой подумала я, а мой внутренний голос прозвучал интонациями, до ужаса похожими на голос моей сестры, что мне здорово не понравилось. Зверским усилием воли мне удалось сдержать позыв желудка извергнуть из себя все, что в нем оказалось за последние несколько ночей. Отдышавшись, пытаюсь разглядеть все вокруг еще раз, на этот раз ищу всего один предмет. Телефон нашелся почти рядом, буквально в десятке сантиметров от матраса, на котором мне посчастливилось сегодня оказаться. Я как-то перестала пытаться покупать себе мебель. Все равно она приходила в плачевное состояние буквально на следующее полнолуние, так что проще было и вовсе ее не иметь, хотя обидно, конечно, было больше всего за отсутствие нормальной кровати. Но тут уже, что называется, против природы не попрешь. Непослушными пальцами я взяла несчастную технику с треснутым экранчиком и попыталась набрать один-единственный номер, который сейчас был нужен – впрочем, больших трудов это особенно не стоило. Ее номер был первым в списке. Мне сегодня везло. Наверное. Гудки кажутся вечными. Наконец на другом конце послышался слегка шипящий женский голос, в интонациях которого сквозило столько яда, что в пору было травить им стада слонов. — Очнулась наконец? Сейчас приеду. Не делай глупостей. — Трубку повесили. Мне даже не пришлось ничего говорить. И теперь оставалось только ждать. Я закрыла глаза и, кажется, отключилась, провалившись в глухую черноту бессознательного. Очнулась от того, что меня бесцеремонно толкнули в плечо, заставив многострадальное тело вновь принять горизонтальное положение. Надо мной нависла черноволосая девушка в овальных очках с тонкой дужкой, медицинском халате и неприлично коротком черном платье под ним, да еще и с красивым вырезом, что наверняка многих заставлял задуматься о том, не прикинуться ли больным, ради пары минут близости с этими выдающимися формами. Что на деле оказывалось крайне опасно для здоровья попавшихся на эту уловку существ, но, впервые лицезрев эту женщину, мало кто мог догадаться об этом неприятном факте. Будь я сейчас поживее, я бы улыбнулась и отпустила бы пару колкостей в адрес шикарной груди моей сестры. А это была именно она. Ее глаза с алой радужкой сверлили меня с неприкрытой злобой. Кажется, я даже смогла криво улыбнуться. Она нахмурилась и встала рядом, выпрямившись. Скрестила руки на груди. Ее любимый жест. Длинные пряди прямых, черных волос красиво упали на плечи и в вырез. Она придирчиво осматривала меня и комнату вокруг, чуть поджав припухлые губы, что означало ее недовольство. — Дура несносная... По новостям с утра орут, что кто-то снова проник в людской заповедник через зеркальную стену. Убил, растерзал, оставил только кости. Тебе никого не напоминает? Ки, ты с ума сошла совсем?! — Она злобно косится на меня, а я продолжаю улыбаться – кажется, провоцировать ее только мне в этом городе не страшно. Ведь я – ее сестра, и мне можно, даже несмотря на то, что она конечно же категорически против такой наглости с моей стороны. — Они всего лишь мясо... — Тихо произнесла я хрипящим голосом. — Дай воды, садистка... — Она мученически закатила глаза куда то к потолку и рассержено что-то бормоча себе под нос, направилась в кухню. Через минуту она уже вернулась назад, со стаканом заветной жидкости, в котором пенилась какая-то таблетка. Я вопросительно посмотрела на нее, но она меня торжественно проигнорировала. Сестра наклонилась ко мне, схватила меня за мои короткие черные, такие же, как и у нее, волосы, и приподняла голову, поднося стакан к пересохшим губам; я не чувствовала боли от того, что меня тянут за волосы, как ни странно. А я пила, даже несмотря на то, что вода словно лезвием резала мое горло, и в результате все-таки закашлялась. Она отпустила мою голову, убирая недопитый стакан, и я опять упала на кровать. Чувствовала, как внутри течет холодная вода с привкусом металла, приводя понемногу мой организм, в конец ошалевший от такого зверского с ним обращения, в относительное сознание. Cестра держала в руке стакан и смотрела на меня в упор, размышляя над чем-то с нескрываемым на лице раздражением. Ее пальцы, такие тонкие и аккуратные, перевернули стакан над моей головой и вылили на мое лицо остатки жидкости. Я хватала ртом воздух, потому что ощущение такое, словно захлебываешься. Стакан тут же полетел в сторону, брошенный ее рукой в порыве злости, и разбился о стену, разлетаясь на сотню крошечных осколков и оставляя капли влаги на стене. — Тварь, а... — Прошипела моя сестра, стаскивая с плеч свой белоснежный медицинский халат, на котором я отродясь не видела ни пятнышка, и потянулась к своей сумке, оставленной около моего матраса. Отшвырнув в сторону несколько упаковок с какими-то травами и еще черт пойми с чем, она достала шприц и ампулу с красноватой жидкостью внутри. Я пыталась отрицательно покачать головой, ведь знала, что будет дальше, но шею свело намертво, и я не могла ей даже пошевелить самостоятельно. — Не надо... — Шептала я, отмечая, что голос возвращается в норму, становясь более похожим на мой родной, хоть и достаточно тихий. Она отломила кончик стеклянной ампулы и набрала жидкость в шприц. Я безысходно наблюдала за ее действиями, уже смирившись с тем, что она снова собирается это сделать. Я ненавижу когда она вкалывает мне чистый адреналин, но, к моему сожалению, это почти единственное, что способно привести меня быстро в живое состояние. — Надо… Еще как надо! — Ее голос звучал с такой неподдельной угрозой, что мне казалось – вот сейчас она меня попросту убьет и даже глазом не моргнет. Сестра положила шприц на матрас рядом с моей головой, и, достав из кармана халата резинку для волос, собрала их в тугой хвост, дабы они не мешали ей.

— Знаешь, сестра, мне нравятся женщины в очках... — Попыталась криво улыбнуться и хоть немного разрядить обстановку, обреченно наблюдая, как она снова взяла в руки шприц и села на меня сверху. В одной руке - шприц, другой она сняла очки и положила их на пол рядом с матрасом. Ее глаза цвета свежей крови внимательно смотрели на меня, и в них уже почти нет этой злобы, только какой-то болезненный садистский интерес. Меня пробила нервная дрожь, едва заметная, в такие моменты я ее боюсь, и понимаю, почему боится большая часть ее пациентов, да и сотрудников, наверное, тоже. Ее рука сдавила мой подбородок и повернула голову набок, обнажив шею. Я зажмурилась от резкой боли, и потому не успела заметить и почувствовать, как игла входит под кожу, чуть ниже уха, прямо в сонную артерию. Мои глаза резко открылись, по венам начал растекаться адский жар, казалось, что моя кожа начинает гореть, что внутренние органы сжимаются в конвульсиях, а сердце бьется где-то в горле, отстукивая такой бешеный ритм, что вот-вот взорвется, позвоночник выгибается, и мне кажется, я чувствую каждую его косточку. Из горла вырвалось хриплое рычание, которое переросло в стоны боли. Это я кричу? Не понимаю, мое сознание как будто отделилось и слышит все со стороны, словно через толщу воды. Еще несколько минут агонии, и жар начал спадать, сердце учащенно билось уже на положенном ему месте, в висках стучало, руки непроизвольно сжимались в кулаки и разжимались вновь. Казалось, теперь я могу шевелиться более или менее нормально, хоть в чем-то плюс.

Сестра все еще сидела на мне, держа мое лицо за подбородок одной рукой, больно сдавив пальцами. И откуда в этих хрупких с виду пальцах столько недюжинной силы? Впрочем, чего еще ожидать от ведьмы... Едва мой взгляд стал более или менее осмысленным, она удовлетворенно кивнула и встала, не задерживаясь ни на одну лишнюю секунду. На моем животе еще чувствовался теплый след, оставленный ее ногами. Низ живота тут же требовательно свело, хотя я и держу себя в руках. Все же некоторые звериные инстинкты иногда мешают нормально мыслить. Я снова ухмыльнулась, и, заткнув свое похотливое животное «я», медленно села на кровати, подбирая под себя ноги, и наблюдала за ней, торопливо собирающейся обратно на работу. — Дэн... — Произнесла я, но она лишь отмахнулась, дескать «отстань, болезная, и без тебя тошно» — Дэнев. — Требовательно повысила голос, зовя ее полным именем. Она обернулась, все так же злобно сверля меня взглядом, уперев руки в бока. — Чего тебе, идиотка? Я и так прилетела сюда через весь город. Между прочим, вызов был, пришлось другую машину отправить. — Она сердито выпрямилась, отчитывая меня и упрекая тем, что оставила свою любимую работу ради такой бесполезной меня, что еще и имеет наглости тут глупости нести, отрывая ее величество от исполнения священного долга. Я улыбнулась.

— Спасибо. Что б я без тебя делала. — Сказала ей, наблюдая, как она поднимает свои очки с кровати и аккуратно надевает их обратно на свой прямой и немного заостренный нос. Дэнев замерла на секунду, но снова нахмурилась, явно задумавшись о чем-то своем. — Что, что... Сдохла бы, как и большая часть оборотней этого города, без лекарств. — Она вдруг резко ко мне наклонилась и посмотрела в упор в мои, уже обычные, серые глаза. Как у любого человека. Только зрачки были вертикальными, что выдавало во мне оборотную сущность. Слава богу, это не наследственное, и Дэн не оборотень. Нет. Она хуже. Она медсестра скорой помощи. Ведьма. В этом проклятом городе нечисти. Я и она - выходцы из другого мира. Только здесь меня встретили неприятности, и я изменилась, а Дэн смогла остаться собой, вот и мучается теперь со мной, как с дитем малым, каждое полнолуние. Сердится, ненавидит, любит, как единственного родного человека в этом проклятом городе, где нечисти столько, сколько звезд на небе, а людей почти нет. Для мяса есть «заповедник» — параллельный мир, в котором они живут и составляют про нас сказки и легенды. А мы их периодически подъедаем. Я улыбнулась своим мыслям. Дэн же расценив это по своему, залепила мне звонкую пощечину, словно в попытке стереть с моего лица эту нахальную - и не к месту - улыбку. — Хватит тут лыбиться. Не тебе пред мастером теперь оправдываться. Так что будь добра, закрой свой поганый рот и займись собой уже. Вечером чтобы была в мемориальном зале. Цикл закончился, всех собирают. — Она резко притянула меня к себе, дернув за волосы рукой, и поцеловала в губы, укусив за нижнюю до крови. Отпрянув, сестра заглянула в мои глаза, все так же, с ненавистью. — Опоздаешь или рискнешь не прийти — я тебя убью. — Жестко констатировала она, встав, развернулась на каблуках и твердой походкой удалилась из этой квартиры, громко хлопнув дверью напоследок. Вздохнув и поразмыслив над бренностью собственного бытия, я наконец поднялась с матраса, попутно подметив, что его наличие здорово экономило мои нервы и деньги, да и вообще на полу спать удобнее, ибо места больше в разы. Теперь можно было и оглядеться нормально, что называется, с актуального людям угла зрения. Заметив белые перья, разбросанные по кровати и на полу, вперемешку с кровавыми следами и каплями, я снова нахмурилась. Силы, вернувшиеся ко мне ценой лихой встряски организма адреналином, скапливались, перетекая под кожей тугими мышцами и желая выхода для копившейся внутри злости. Я с размаху стукнула кулаком в дверь душевой, к которой как раз подошла. Несчастное дерево треснуло, обозначив свое негодование россыпью мелких трещинок по собственной поверхности, как злополучное напоминание мне же о том, куда стоит прикладывать силу, а куда нет. Я рассеянно провела пальцами по трещинам, чуть ли не подсознательно извиняясь.

«И что на меня нашло?» - мелькнула мысль, но взгляд снова споткнулся о белые перышки, раскиданные по всему дому, и брови вновь не преминули сойтись поближе к переносице, явно намереваясь срастись воедино, обеспечив меня хмурой физиономией на всю оставшуюся жизнь. Я зло скрипнула зубами. Она всегда так делала. Эта маленькая дрянь. Приходила ко мне в полнолуние ночью, когда я ничего потом не вспомню, когда я себя не контролирую. Я не знала, что у нее за силы, но с ней я оставалась в почти человеческом облике, как ей удавались такие финты, мне даже думать не хотелось. Она сдерживала зверя во мне своим присутствием, не давая ему поглотить мое тело. Не давая покрыться шерстью и разнести все к чертовой матери на милю вокруг, хватая всех за горло, кого увижу. Я знала о ней крайне немного, но не имею ни малейшего понятия, чего она добивается своими приходами. Всегда исчезает рано утром, оставив после себя только белые перья. И нет, она не ангел. Ангелов с таким отвратительным характером еще поискать нужно, где-нибудь в преисподней, да на девятом круге, где похолоднее будет, только там, наверное, отливают такие невозмутимые лица и холодные глаза, да только теплого оттенка. Вчера она, судя по всему, не успела поймать меня вовремя, и я все-таки кого-то загрызла. Только не знаю, кого, и где тело, да это и не важно. Я устало открыла дверь в душ и включила воду. Вода всегда расслабляет и приводит мысли в нужное русло - во всяком случае, мне всегда так казалось. С трудом удалось смыть кровь с рук и плеч, грязь со ступней, отмыть слипшиеся от чужой крови волосы, что, надо сказать, не сразу получилось. Наконец, закончив все процедуры, призванные вернуть мне человеческий облик или хотя бы что-то на него похожее, я покинула сие отдохновительное заведение, с упрямой мыслью об уборке собственного жилища, что меня вовсе не радовала, но настойчиво напоминала о себе, сродни зуду где-то под кожей.

Вперив взгляд в сущий бардак, что теперь казался еще большим, чем был раньше, а заодно прикинув стоимость новых жалюзи и все-таки поломанной местами редкой мебели, я тяжело вздохнула, озадаченно почесав затылок рукой. Подойдя к окну, я опустила взгляд вниз: мои пальцы сами собой подобрали с подоконника белое перо, и я поднесла его к лицу, внимательно разглядывая и словно пытаясь параллельно уловить едва ощутимый запах его хозяйки. — Я поймаю тебя, птичка. И заставлю все объяснить. — Глухо прорычала я себе под нос, в то время, как в сердце еще теплился образ невысокой брюнетки с длинными волосами, пустым взглядом ярко-желтых глаз, одетой в какие-то странные шмотки, изрисованные черепами, в тяжелых ботинках на громадной подошве, и сумкой с фотоаппаратом через плечо. Под ее глазами залегли тени нескольких веков. Но выглядела она лет на пятнадцать или чуток поболее, но явно не дотягивает до уровня взрослого человека. И плевать, что ей лет больше, чем мне раз так в тридцать наверное. Плевать. — Найду, и тебе не скрыться. — Уже задумчиво произнесла я в окно, которое все-таки открыла, впуская в дом больше света и теплого летнего воздуха.