Пролог (1/1)

Не сошел с ума, и вполне осознанно?—Я вдыхаю этот яд вместе с воздухом.Туман не уходит с возрастом.Я ищу, я кричу охрипшим голосом.Эти полосы черно-белые.Я нашел любовь, но потерял в нее веру.Она жива и она еще дышит.И я чувствую: *** ?Это было наше место, помнишь?..?Новый порыв теплого, удивительно мягкого ветра вновь устремился навстречу юноше.Срывая на своем пути хрустальные лепестки силлецветов, поднимая их в воздух и задорно подбрасывая, словно опытный фокусник, он заставлял их кружиться в неведомом танце, вырисовывать в воздухе затейливые узоры и руны и даже составлять из них целые слова, известные лишь только кому-то свыше. Он давал им взлетать высоко-высоко, почти к самым небесам, теряться в пушистых облаках и очерчивать тончайшую линию горизонта. Он позволял им парить, легко-легко, подобно птицам, а после бездушно обрезал эти невидимые крылья и с усмешкой наблюдал за тем, как лепестки камнем срываются вниз. Но он не бросал их, вовсе нет?— тут же подхватывал снова, буквально за несколько миллиметров до земли, и они терпеливо начинали свой таинственный вальс с самого первого такта.Они порхали вокруг мальчика роем искристых сапфировых бабочек, сплетались в целый водоворот синевы, в неудержимый торнадо, и все неустанно продолжали манить его куда-то вперед: в эту туманную, никому не известную даль, откуда лишь эхом доносился тихий девичий голос.Голос, которого Атрей никогда еще прежде не слышал.Голос участливый и нежный, голос ласковый и чистый, поистине… ангельский?— он так настойчиво звал его за собой, так тянул навстречу чему-то неизведанному и неясному, уводя его все дальше и дальше от родного дома.

Безнадежно чужое и странно знакомое сопрано.Оно наполняло собой каждый миллиметр этого необъятного леса, каждый его закоулок, каждую крохотную норку или забытую всеми тропинку. Оно резво забиралось и куда-то под рукава, и даже под самую кожу, и его тихая песня разливалась сладким бальзамом по тоненьким ручейкам узловатых вен.Этот голос слышался отовсюду и будто бы жил уже в нем самом.В его слабом, исхудалом теле, заключенный в кандалы и посаженный в позолоченную клетку, он обитал как пленник, как единственный узник маленькой крепости, не имеющий ни единой возможности когда-нибудь вырваться на свободу.Атрей бездумно плелся вперед, по освещенной лишь лунным светом тропинке, и даже не глядел себе под ноги, ведомый лишь этой таинственной песнью.Это было так странно… Ведь он знал наизусть почти каждый такт, почти каждую ноту или поставленную в конце репризу и вместе с тем не помнил ни единой строчки. Выучив каждое слово на память, зазубрив до самой последней точки, до треклятого тона, он не мог пропеть и куплета. Но почему?.. Почему?..Кто-то словно игрался с ним, как с маленьким несмышленым мальчишкой, кто-то словно пытался заставить его о чем-то забыть?— а может забыть обо всем и сразу, забыть навсегда и напрочь?— стереть эти странные сны в порошок без остатка и крохотной доли, бросить в жадный огонь эти письма из горького прошлого, а вместе с ними иссечь и ворох этих удушающих воспоминаний?— тех самых, запретных, запечатанных кем-то под тысячью неизвестных рун. Тем самых…которых у Атрея никогда не было.Но душа противилась этим гадким играм. Вся пылая в остром негодовании, она хотела лишь одного, отчаянно желала лишь одного…Мы дарили их друг другу и обещали, что никогда не расстанемся, ты помнишь, Атрей? Ты ведь помнишь Силлецветы… Белые, словно снежинки, почти прозрачные цветы! При ярком солнечном свете они казались практически незаметными: теряясь средь пышных и пестрых бутонов, закрываясь от проворных лучиков солнца, они порою даже полностью теряли свой окрас, становились кристально чистыми, почти неразличимыми, и буквально таяли в теплых ладонях, стекая вниз по пальцам капельками дождевой воды. Но когда закат сменялся сумерками, когда искорки-звезды рассыпались по небу мозаикой, а луна занимала свое почетное место на небосводе, они вдруг начинали сиять ярким небесно-синим цветом, словно целый день старательно впитывали в себя этот прекрасный оттенок.Такими они были и теперь.Удивительными.Абсолютно волшебными.Атрей присел на корточки и легким, скорым движением отделил от земли стебелек. Даже в его руках бутон не переставал сиять, быть может искрил лишь сильнее, словно узнавал в юноше ту же энергию, что и придавала ему это невообразимое синее свечение. Этот свет лился из самой сердцевины цветка, устремлялся вверх по жилкам тончайших листьев и достигал пальцев, оплетая узелок за узелком каждую черную метку на руке лучника, каждое его тату, каждую руну, что была высечена углем на коже. Этот свет добирался и до самого сердца, проникал в каждую его клетку, в каждый сосуд и постепенно заполнял все пространство какой-то необъяснимой магией. Он словно пытался о чем-то сказать Атрею, о чем-то неумолимо важном и сокровенном, быть может, о каком-то очень большом секрете, сохранившимся лишь в безумной красоте этих странных синих цветов.Но мальчик ничего не замечал. Он не понимал эти тайных знаков, не видел дороги перед собственными глазами и продолжал лишь безрассудно следовать навстречу этому бесконечному каламбуру звуков.И чем сильнее он хотел не думать об этой мелодии, чем сильнее хотел вычеркнуть ее из памяти, тем громче она становилась, и тем сильнее разгоралось в его юной душе нестерпимое желание увидеть его обладательницу.А кружащие над ним лепестки, подобно дождю из самоцветов, падали вниз крупными каплями, осыпались на его тонкие плечи, путались в прядях вечно взлохмаченных рыжих волос и устало оседали на ладонях, как пышные хлопья самого первого снега.Снежинка за снежинкой.Лепесток за лепестком.Они летели все и дальше и дальше вниз…?Мы впервые встретились той самой зимой… Помнишь??Юноша помотал головой.Ветер обдавал лицо и руки мягкими порывами, все больше и больше наполняя тело каким-то неведомым теплом, какой-то неясной, беспричинной легкостью, и в этом круговороте чувств Атрею как нарочно мерещились чужие прикосновения: словно чьи-то пальцы порою перебирали его прическу или выводили причудливые узоры на его ладонях, словно пряди чьих-то волос щекотали его щеки или чьи-то мягкие губы украдкой оставляли влажный след возле его острых, точеных скул.Словно кто-то действительно был рядом с ним, здесь и сейчас, совсем-совсем близко…Кто-то такой ощутимый, такой близкий, такой до ужаса ему знакомый… Но кто?.. Кто же?..Неужели, та самая девушка, что так сладко пела ему?..Неужели, она?..?Я здесь, я с тобой, неужели ты не чувствуешь??Благоразумие оставляло Атрея слишком быстро.Он шел все дальше и дальше, будто зачарованный, не слыша ни здравого смысла, ни голоса разума, и с каждым новым его шагом этот загадочный голос становился лишь только громче, только смелее, и скоро уже отчетливо звал его по имени. А затем и таинственная песня вдруг сменилась звонким детским смехом, и яркое видение вспыхнуло прямо перед его глазами. ?— Не поймаешь, не поймаешь! —?образ маленькой девочки ловко петлял между деревьями и кустарниками, между огромными валунами и камнями, ветвями давно накренивших ив. И даже когда она порою полностью пропадала из виду, терялась за новым поворотом, ее веселый голосок все равно доносился до него и в который раз напоминал о своем местонахождении.Да, она определенно любила играть в догонялки.Ее прежде аккуратно уложенные волосы весело подпрыгивали на худеньких плечах, ее темные глаза горели яркими-яркими огоньками, а сама она кружила озорным мотыльком, смеясь заливисто и звонко, хохоча почти во всю силу без всякого стеснения и радуясь этой новой победе так, как радуются только самые счастливые люди на свете. И Атрей чувствовал нечто необъяснимое?— что-то между дежавю и абсолютной растерянностью, словно теплота и нежность смешались в один напиток, но почему-то на языке оставалась лишь горечь?— и что-то зудело прямо у него под ребрами, с болью тянуло, ерзало, отзывалось прямо в юное сердце. ?— Ну же, Атрей, не отставай!Она так уверенно звала его за собой.И он почему-то не мог не идти за ней следом.Видения появлялись перед его глазами вспышками ослепительного света, такие яркие и ощутимые, что до них буквально можно было дотянуться рукой, едва коснуться, чтобы почувствовать этот трепет под подушечками пальцев. И Атрей безвольно тонул них, в этих воспоминаниях, в этих нечаянных картинках, ожидавших его почти на каждом шагу. Он слышал лишь короткие обрывки фраз на пару с недопетыми куплетами старых песен, он слышал смех и плач, что лились из каждого уголка, ловил с отчаянием остатки собственных обещаний?— никогда не исполненных, давно потерянных в ленте времен. Обещаний, которых он никогда не давал, но почему-то они все еще жили в его памяти. ?— Давай, поторопись, осталось совсем немного! ?— Постой!Атрей уже не шел навстречу этому голосу, он бежал изо всех своих сил и надеялся просто куда-то успеть, просто не потерять бы ее средь шепота весеннего ветра. Земля так скоро исчезала под его ногами, рассыпалась почти по крупицам, по маленьким камешкам, и не оставалось никакой уверенности в том, что он вдруг не провалится в пустоту. Плотная белая белена окутала его фигуру, словно теплое покрывало, замотала в крепкий кокон, и лишь синие цветы, как осколки чистого неба, теперь служили ему ориентиром. Но он не прекращал движения. Он бежал лишь быстрее, он бежал в пустоту безо всякого страха, сбивая ноги в кровь, царапая руки об острые ветви, и сердце его стучало так неимоверно сильно, будто бы точно знало, что там, в конце этого долгого пути, туман обязательно рассеется, и он наконец сможет увидеть должен был догнать ее. Он ее наяву.Он все еще ждал и верил.Но действительно ли стоило кого-то ждать?..?Однажды мы пообещали, что найдем друг друга.Избороздим все просторы огромных девяти миров, откроем каждую дверь, каждый проход, пройдем тысячи или даже миллионы испытаний лишь для того, чтобы снова быть вместе.Так же, как раньше?Ее голос неожиданно раздался прямо в его голове, словно она уже жила внутри него, управляя остатками мыслей и чувств.почувствовать. ?— Я ничего не помню о тебе,?— честно признался ей Атрей, все еще не открывая глаз. —?И о нас…тоже. Но я очень хотел бы вспомнить! Узнать, кто же ты! —?О, Атрей… —?и?голос, о котором он так мечтал, вдруг раздался совсем рядом. Он уже не пел и не смеялся, он по-настоящему говорил с ним и с такой сладостью произносил его имя, отчетливо и вслух, что земля будто бы вновь начинала уходить из-под ног. —?Атрей, милый… Ты уже знаешь, кто я.Он ощутил, как чья-то рука мягко потрепала его по волосам.Таким привычным ласковым движением, едва касаясь, словно она проделывала это уже очень много раз. Ее ладони скользнули по его рыжей шевелюре, осторожно перебирая каждую прядь, пропуская сквозь пальцы, а затем спустились чуть ниже и провели тонкую плавную линию вдоль его лица и до самого подбородка. И каждое ее движение отзывалось в нем крохотными электрическими разрядами, и все его существо, каждая клеточка тела, тянулись навстречу ее прикосновениям.Он уже чувствовал это однажды. ?— Тебе просто нужно еще немного времени, чтобы вспомнить,?— ее слова звучали как самое дурацкое утешение. —?Вспомнить все, что было с нами, Атрей, вспомнить каждый момент, что я показала тебе! И, поверь мне… Ты обязательно найдешь ответ. А затем… Найдешь и меня.Мелкая дрожь прошлась по его спине, волнение проплыло меж позвонков и затерялось в его собственных руках, лихорадочно пытающихся найти себе место. Атрей не посмел открыть своих глаз: он так сильно боялся спугнуть ее; хотя сильнее всего, наверное, он боялся найти возле себя пустоту. ?— Я хочу… Хочу вспомнить,?— ее тепло обволакивало его, и он терялся в собственных словах, даже в собственных мыслях, беспорядочно ерошил волосы руками, словно действительно считал, что отчаянность его желаний поможет вспомнить то, о чем он никогда не знал. —?Но… Как? Как же я могу, если я ничего о тебе не знаю?.. Я ведь даже не знаю, настоящая ли ты, правдивы ли все эти воспоминания?! Вдруг все это?— лишь твоя дурацкая игра? Один бесконечный сон, из которого я никак не могу выбраться?.. ?— Даже если это невзаправду, Атрей... Разве это не хороший сон? Разве ты не хотел бы остаться здесь?Он понимал, что соврет, если ответит отрицательно.

Он хотел. Всегда хотел.И она знала об этом слишком хорошо, чтобы так легко поверить ему на слова. Словно уже не единожды распарывала его тело не по швам и небрежно вытряхивала содержимое, выворачивала его наизнанку, читала

?— Назови мне хотя бы свое имя… ?— Ты уже его знаешь. ?— Дай мне хотя бы одну подсказку,?— он настаивал,?— Скажи, с чего мне начать… Укажи мне путь!Она оставила мимолетный поцелуй на его щеке, не дав даже полноценно закончить фразу.И его лицо, казалось, прежде такое спокойное и непоколебимое, вдруг стало краснее и ярче летнего заката. Его щеки загорелись, вспыхнули скоро и резко, подобно лесному пожару, а сам он залился краской едва ли не до самых ушей. Миллионы разрядов скопом прошлись по его коже, один за одним, а вслед за ними устремилась и целая волна эмоций, огромный кипящий вулкан, наполненный лавой, что поднялся к самым легким и сжег все дотла, заставляя его навсегда позабыть об умении дышать. И остались лишь жадные вдохи, лишь безумно губами ловить кислород…Время застыло.Только для них двоих. —?Именно Вспомнить все. —?Кажется, это была его тридцать седьмая смерть за последние два года.*** ?— Нет!.. Нет!..Атрей рывком вскочил с постели, тяжело дыша.Его сердце стучало так громко, что заглушало даже вой бушующего снаружи ветра, холодный пот лился с него потоками, дрожь сковала все тело, и юноша едва смог найти в себе силы, чтобы хотя бы попробовать подняться на ноги. Хватаясь за лежащие рядом предметы в попытке отыскать опору, он то и дело ронял что-то на пол, неистово крушил, ломал все вокруг, поднимал целую волну раздражающе громких звуков, чем наверняка нарушал покой мирно спящего напротив Кратоса.Но все эти старания так и не возымели успеха: Атрей кубарем скатился с кровати, утягивая за собой и теплую шкуру, под которой спал, и медленно пополз к двери, чувствуя, как все внутри него раз за разом ломается лишь сильнее с каждым новым его движением. Его бешено трясло, его знобило, но он упрямо продолжал тащить себя вперед, хотя и не видел практически ничего перед собственными глазами, кроме весело пляшущих черных кругов или резко загорающихся белых вспышек.Он больше не знал, как дышать, ведь легкие вдруг оказались изрезаны в клочья, и вместо спокойных вдохов и выдохов воздух теперь сотрясали лишь звучные хрипы, все больше напоминающие сдавленный крик.Атрею было страшно.Безумно страшно.Все вокруг казалось таким опасным, таким пугающим; все вокруг будто могло навредить ему, причинить боль, может даже убить, и ему так нужно было выбраться отсюда?— прямо сейчас, в этот самый миг?— куда-нибудь на свежий воздух, на улицу, а лучше сбежать на край света подальше от этих ужасных теней на стенах и вечно кричащих голосов в голове.Юноша едва смог приподняться, чтобы дотянуться рукой до злополучной ручки и сквозь небольшое приоткрытое пространство выползти из душной хижины. Но он не успел даже прикрыть за собой дверь и твердо ступить на древесный порог, как новый порыв ледяного, почти хельхеймского ветра ударил прямо ему в лицо, как ноги снова подкосились, и ослабшее, пустое тело безвольно свалилось на укрытую снегом землю.Он, как поломанная вдребезги игрушка, лежал ничком среди снежных покровов, окрапленных лишь ядовито-черной кровью. Его нещадно рвало?— хотя, казалось бы, чем еще? —?ведь он не мог есть уже больше недели и только для спокойствия отца показательно брал самую большую тарелку, скреб ложкой по деревянной посуде, а после выливал все ее содержимое где-то за домом, то и дело морщась от отвращения.Атрей запустил пальцы в рыхлые сугробы, сгреб в кулаки побольше снега и сжимал до тех пор, пока руки не стали болезненно-красными. Он ударил ими по земле?— один раз, два, может три?— но легче не стало, и он стиснул зубы покрепче, надеясь запереть эту дикую злость глубоко внутри себя. Хотя, какую злость? Лишь жалкую ее пародию. Атрей уже не кричал и не плакал, нет?— лишь глухо, протяжно стонал себе под нос, позволяя этой боли расти почти в геометрической прогрессии.В последние годы ему все чаще снились подобные сны.В них он никогда не видел себя настоящего?— только эту приторную, до раздражения счастливую копию?— это был парень, полный жизни и чувств, парень, который часто улыбался и смеялся, который по-настоящему жил и дышал. Это был парень, который, возможно, любил кого-то очень сильно. Этот размытый, забытый всеми образ, который так давно уже канул в длинную ленту веков… Полубог и сам уже не помнил себя таким. Он не помнил жизни, в который не было боли и страха, не было крови на стертых ладонях и этих ужасных, до безумия реальных снов.Но стоит признать: они всегда начинались сказочно.Это большое, необъятное поле, усеянное чудесными синими цветами, бархатные мотивы ветра, подпевающие незнакомому сопрано, и искристое звездное небо прямо над его головой?— такая идеальная картинка из любимых маминых сказок, неправда ли? Лучник помнил, как смотрел в чужие глаза, как очерчивал взглядом контуры чьей-то маленькой фигуры и ловил, словно солнечные блики, чьи-то яркие счастливые улыбки. Он помнил прикосновения?— легкие-легкие, почти невесомые?— и это странное ощущение, что неустанно росло прямо у него в груди. Быть может, это и было то самое счастье, о котором он всегда мечтал? Он не мог знать наверняка: так просто помнилось душе. Так очень хотелось верить. Ведь хоть где-то он все же должен был быть счастливым.

Но вот истинная проблема крылась в том, что в этих снах… Атрей узнавал лишь себя одного.Он не помнил ни о какой девушке и был практически точно уверен, что за все свои восемнадцать лет он не встречал никого похожего. Да не то что похожего?— он вообще никого не встречал. А особенно, какую-то там девчонку!Он не помнил даже ее имени. Не помнил ни черт лица, ни цвета глаз или прическу, не помнил абсолютно ничего, ведь все эти мелочи почему-то так скоро стирались из памяти. Хотя он столько раз пытался нарисовать ее, столько раз пытался повторить на бумаге отдельные черты ее смутно знакомого образа, но ничего не выходило. Спустя несколько минут после пробуждения юноша уже совершенно ничего не помнил. Словно кто-то нарочно не хотел возрождать в его памяти ворох этих запретных воспоминаний.Но Атрей знал наверняка: этой девочки никогда не было в его жизни и быть не могло, но что-то внутри него, такое едкое и противное, больно царапалось о ребра, скреблось и с желанием рвалось наружу?— давай же, попробуй вспомнить!И иногда он даже поддавался.Доверялся без задней мысли этим запутанным снам и мыслям, пытался вспомнить то, о чем никогда не знал, продолжал искать ее снова и снова, даже когда это рвение превращалось в безумие. Он тянулся к ней, как к чему-то неведомому, ощущая каждым атомом собственного тела ее тепло. И это чувство… Чувство, что неустанно росло внутри его сердца, такое удивительное и воздушное! Оно просто не могло быть обманчивым! Может, Атрей все же… Знал любил ее когда-то? Может, она и вправду совсем не выдуманная?Хриплый кашель вновь продрал его слабое горло. Парень рвано откашлялся в рукава, не без ухмылки отмечая, что красный цвет давно уже стал неотъемлемой частью его утренней рутины.Это было даже забавно.Сама судьба подсказала ему ответ.Нет.Конечно же нет, Атрей.Но…как же ее звали?..А ее глаза? Они точно были темного цвета! Но какие? Зеленые?.. Может, карие?..А волосы? Атрей, ты же точно помнишь, какими были ее волосы!Хватит.Забудь об этом.Забудь сейчас же и прекрати убеждать себя в обратном!?Это просто сны, слышишь? —?внушал он самому себе,?— Просто бессмысленные кошмары… А она… Она лишь очередная галлюцинация! Очень реальная, очень правдивая галлюцинация! Но на самом деле ее не существует!.. Ее никогда не существовало! Ты выдумал себе фальшивую подружку, чтобы не быть таким одиноким. Ты просто выдумал ее, Атрей, ты ВСЕ выдумал! Да… Все так и есть! Все именно так и есть! ?.Атрей укрыл лицо мокрыми от снега ладонями, а затем судорожно взъерошил пальцами и без того влажные и лохматые волосы. Он проделывал это снова и снова, пока ледяные капли окончательно не стерли с его тела последствия неудачных ночных блужданий. Голова гудела от мыслей и нелепых догадок, слабые легкие едва выдерживали резкие перепады температур и внезапные приступы паники, а сердце… Его сердце, кажется, и вовсе уже было готово разорваться на части.Юноша едва нашел в себе силы, чтобы отползти назад, к порогу, и спиною прижаться к скрипучей двери. Он сжал зубы покрепче, откинул голову и устало прикрыл глаза, наслаждаясь такими редкими мгновениями тишины. Одной лишь рукой, даже не глядя, он расстегнул две верхние пуговицы своей старой рубашки и ослабил ленты на правом запястье. Они легко соскользнули вниз, опали на белый снег и оголили долгую, черную линию на его руке, что струилась почти до самого локтя. Прорезанная рунами и какими-то неясными знаками, она бежала вверх по его руке параллельно ручейкам вен, а затем неожиданно обрывалась?— так резко, так внезапно, как обрываются обыкновенно части затерянных карт или тропы, ведущие к самому краю. Будто бы славный художник не довел кисть до конца белоснежной страницы, не закончил набросок, которому, вполне возможно, суждено было стать известной картиной. И мальчишке оставили только небрежный эскиз?— ты твори, Атрей, рисуй жизнь свою, цветущую яркими астрами?— но кисть не вручили в ладони, не отдали красок, а потому черновик этот, очевидно, не превратился в шедевр?— на веки вечные остался лишь забытой кем-то потускневшей картинкой. Атрей не помнил, откуда это взялось на его руке, не помнил, как это протянулось почти до конца предплечья и обвязало запястья и пальцы. Идеально правильное, вычерченное дюйм в дюйм по самым лучшим спартанским традициям, это тату будто бы служило целой картой?— здесь каждый рубиновый порез, прерывающий отрезок, имел свое собственное, неизменно особенное значение?— словно засечка на дереве или заметка карандашом в уголке пожелтевшей страницы, это был знак, который рассказывал юноше о каждом испытании, что пришлось повстречать на этом трудном пути, о каждой секунде, когда судьба вновь и вновь решала проверить его душу на прочность.Атрей не знал, почему теперь этот угольный путь в никуда приносил ему столько боли.Словно хронический ожог, каждое утро после дурного сна он снова и снова напоминал ему о себе. Будто пытался дать какую-то неведомую подсказку, сказать о чем-то, напомнить. Но вот снова?— о чем же именно?..Серое солнце, уже давно потерявшее все свои краски, медленно поднялось из-за полосы горизонта. Окруженное таким же серым, таким же бесцветным небом, оно почти незаметно осветило Диколесье своими тоскливыми лучами.Атрей нервно помассировал виски, пытаясь унять головную боль.Он услышал, как за дверью скрипнула чужая постель, как тяжелые отцовские шаги мерно измерили древесный пол, и всегда бодрый голос Мимира пожелал ему доброго утра. Солнце встало на положенное место, никудышно осветив оставшуюся часть лесной опушки, снег заискрился чуть ярче, а линия на его руке вновь отдала тягучей болью.Начинался новый день.Еще один паршивый новый день.