Уровень 6. Я люблю тебя, даже если ты меня пугаешь (1/1)

Антон упивается жалостью к себе — а еще акульей кровью, запасы которой у него почему-то не кончаются. Когда и как он успевает их пополнять, он сам не знает, потому что всё время пребывает в бессознательном состоянии, лишь иногда выныривая (Арсений бы оценил каламбур) в реальность.Он не следит за Арсением через зелье, он вообще за ним никак не следит: пытается себя убедить, что Арсений — это его алкогольная галлюцинация, что его никогда и не было. Вот только небольшой трезубец до сих пор лежит на полке около котла, напоминая о правде — и убрать его рука не поднимается. Впрочем, у него ни на что рука не поднимается, потому что после ежедневных двух литров акульей крови все конечности немеют.Но даже и без трезубца Антон бы думал об Арсении постоянно, каждую секунду своего существования, даже во сне, если ему вообще удается поспать. Он вспоминает его обсидиановые глаза, его длинные ресницы и пушистую челку, его забавный нос кнопкой и ямочки на щеках. Он вспоминает, как Арсений смеялся над его дурацкими, не очень-то и смешными шутками, как тот постоянно крутил головой от любопытства, с каким восторгом смотрел на ряды вешалок в магазинах одежды, с каким удовольствием ел мороженое.Он вспоминает, как Арсений жарко дышал ему в шею, как крепко обнимал, царапая плечи ногтями, как отрывисто стонал и как терся носом о его щеку. Ощущение, что всё это было в прошлой жизни и не с ним, а эти воспоминания чужие, и Антон их просто нашел, как старые видеокассеты в пыльном углу гаража.Теперь он понимает, почему осьминоги не способны жить без своей второй половинки: жизнь без Арсения и правда теряет всякий смысл. Он пытается рассуждать трезво, говорит себе: ?Это не любовь, ты его совсем не знаешь, вы знакомы всего ничего? — но это не помогает. Существование превращается в пассивное ожидание конца, и Антон всё острее чувствует влечение к смерти. С Ирой такого не было, так что природу не обманешь: то было ненастоящим — он безвозвратно влюблен в Арсения.В голове каруселью крутятся его слова: ?ты трус?, ?иногда риск оправдан?, ?ты не виноват?. К концу третьей недели пребывания в море даже алкоголь перестает заглушать это эхо в голове, и Антон решается на самый отчаянный поступок в своей жизни — выпить зелье восстановления памяти.На самом деле ?ластик памяти? — никакой не ластик, а всего лишь заплатка, блок. Истинные воспоминания не исчезают — они по-прежнему дремлют на границе сознания. И в памяти Антона столько заплаток и блоков, что для их снятия нужно выпить такую дозу антидота, что ее хватило бы на кита. В какой-то момент он даже переживает, а не убьет ли его это, и вдруг принимает с холодным спокойствием: так будет даже лучше. Его смерть решит сразу несколько проблем: он никого больше не подвергнет опасности, не сломает ничью жизнь — и, главное, Арсений будет защищен, даже если с Егором у них ничего не получится.Антон по привычке осматривает жилье в поисках молчаливой поддержки Камня, но ожидаемо его не находит. И почти не жалеет об этом: на земле, в безопасности и комфорте, ему гораздо лучше.Зелье на вкус соленое, как слезы, но Антон выпивает всю бутылку — она так долго ждала своего часа на полке, что покрылась похожими на мох водорослями.Воспоминания не взрываются бомбой в голове, они всплывают поочередно, как окна на подвисшем компьютере, и Антон под их тяжестью ложится на дно, просматривая каждое: все его ошибки, на первый взгляд нелепые и несерьезные, которые привели к печальным последствиям. Он делает русалке грудь побольше — а та из-за нее не может пролезть в проход в подземной пещере и становится жертвой акулы. Другой он меняет цвет чешуи на хвосте — и он тоже привлекает хищников. Антон привораживает русалку по просьбе кальмара — и тот случайно душит ее во время секса. Так много глупых, случайных смертей, которые вовсе не случайны. Его магия — это яд, отравляющий всё живое.Он вспоминает, как сделал маленькому Егору воздушного змея, а тот побежал за ним и навернулся с обрыва: пробил легкое и сломал руку в трех местах, месяц провалялся в больнице. После того случая Антон и начал поиски зелья, которое способно если не стереть, то хотя бы подавить его воспоминания — ему так жаль. Он мог бы, хотел бы поверить, что это не его вина — только он всегда знал, что его магия приносит лишь боль и страдания. И он всё же не отказывался от нее, продолжал ее использовать, просто потому что магия — это то единственное, что делает его им. А значит и винить, кроме себя, некого.Своим весом воспоминания придавливают его к земле, но Антон неожиданно осознает, что может их выдержать. Они как тяжелая могильная плита, которая мешает дышать, но не убивает — и, возможно, еще не поздно исправить хоть что-то?Лежа на дне, в песке, он смотрит на потолок своей пещеры, через дыру в котором пробивается тусклый свет, и слабым движением руки заставляет контракт Арсения появиться в воздухе. Он по-прежнему действует, условия не выполнены, хотя срок его подходит к концу — до истечения месяца остается три дня. Антон холодеет: что если что-то случилось с Арсением? Или с Егором? Почему они тянут так долго, если, очевидно, они созданы друг для друга?Он рывком всплывает с пола, дергается к котлу, но тормозит на полпути: Арсений бы не хотел, чтобы за ним следили через зелье. Но что тогда остается? Едкий голосок в голове подсказывает, что надо выбраться на сушу снова — другой, холодный и суровый, голос твердит, что Антон просто хочет выйти и увидеть Арсения еще раз.Сопротивляться этому желанию сложно: пусть Антон без труда может представить себе Арсения как живого, он скучает по нему до бессонных ночей и дрожащих рук. Он бы всё отдал, чтобы увидеть его вновь, хотя и отдавать ему нечего — у него нет ничего, кроме магии. Да только от нее не отделаешься, как бы ни хотелось, она словно неоперабельная опухоль: умирает лишь вместе с тобой.Антон слаб. Хоть по природе он и осьминог, но по сознанию обычный человек — слабый и жалкий, желание увидеть Арсения — сильнее его. Так что он берет из сумки, висящей в воздушном пузыре, одежду и обувь — и плывет наверх. Зелья и книги по заклинаниям ему не нужны, он же всего на минуту: выяснит, почему Арсений с Егором до сих пор не переспали, и всё. Может быть, еще попрощается. Он же не попрощался.Чтобы выплыть прямо к вилле, нужно сделать огромный крюк, обогнуть чуть ли не половину полуострова, и Антон порядком устает — на берег выходит уже на дрожащих ногах. Ночью пляж пустой, здесь ни души, так что он неспешно одевается и бредет к дому, на свет горящих окон. Со стороны вилла кажется такой огромной и неприступной, почти как замок, и на секунду Антону мерещится, что он и правда в сказке. Арсений, разумеется, принцесса, Егор — принц, а он сам — чудовище, которое по всем сказочным канонам должно умереть.Раньше он мало думал о смерти… Откуда эта фраза? Что-то знакомое, вертится в голове, но от недосыпа он стал туго соображать. Так вот, раньше он мало думал о смерти, но сейчас он чувствует ее холодное дыхание. Ему кажется, что она его зовет, тянет к нему бледные скрученные руки, а он и не бежит прочь — смиренно ждет, когда она его схватит.Все двери опять открыты, потому что Егор дурак и ничего не боится, так что Антон беспрепятственно заходит внутрь. В холле всё так же, словно он и не пропадал на три недели, только у двери теперь валяется собачья шлейка и горка резиновых игрушек — и сам Камень начинает лаять со стороны гостиной, бежит встречать гостя.— Кто там? — слышится еще и голос Егора, но Антон не отвечает.Камень выбегает в холл первым и, увидев Антона, начинает радостно лаять, прыгает рядом с высунутым языком. Как будто тот его не бросил — совсем ничего не понимает, глупое создание. Егор выходит следом, и на лице его отражается максимум удивления — не ожидал, видимо, что Антон вернется через три недели. Ждал его через три года.— Антон? — уточняет он, будто глазам своим не верит. — Ты вернулся? Где ты был? Почему ты мокрый?— Там дождь, — отвечает Антон, хотя никакого дождя на улице нет.— Арсений будет в бешенстве. Ты ушел, ничего не сказав, даже мне ничего не написал. И Эд хотел с тобой поговорить, он…— Где Арс?Отвечать Егору не приходится, потому что с верха лестницы гремит уже знакомый Антону стук каблуков. А затем показывается и сам Арсений: сначала эти убийственные красные туфли, потом ноги, обтянутые кожаными брюками, которые они покупали вместе в том торговом центре. После футболка с красным крестом на груди — ее Антон не помнит — и наконец вид полностью, очень рассерженное выражение лица в комплекте.Несмотря на очевидную ярость, Арсений идет медленно и величественно, и это пугает — особенно когда он приближается, возвышаясь на своих ходулях. Но даже если бы Арсений вышел с винтовкой и коллекцией ножей на поясе, Антон бы не мог не отметить, какой же он красивый. Он стал выглядеть еще лучше, его загорелая кожа почти светится в тусклом свете холла, отросшая челка подпрыгивает на каждом шаге — жизнь на земле идет ему на пользу.— Я… не буду вам мешать, — бубнит Егор, спиной пятясь обратно в гостиную. В отличие от него, Камень никакого напряжения не чувствует и продолжает счастливо бегать вокруг Антона — прыгает, стараясь дотянуться и лизнуть руки.— Отлично выглядишь, — выдает Антон первое, что приходит ему в голову. Вернее, первым было ?Я соскучился?, но оно было отметено сразу, да и Арсений вряд ли оценит такое признание: они провели вместе один день, о какой скуке речь?— А ты — ужасно, — парирует тот.— И на каблуках ходить научился. Видимо, тебе вкатило?— Я тебе сейчас каблуком вкачу, — хмурится Арсений. — Зачем пришел?— Как твоя лодыжка?— Прекрасно, зажила.— Ты знаешь, что это тоже было наказанием мне за то, что я использовал, — Антон понижает голос, чтобы Егор случайно не расслышал: — магию на туфлях?Арсений закатывает глаза так, что наверняка видит собственный мозг, и холодно произносит:— Это было мне наказанием за то, что понесся за тобой. Так зачем ты пришел? — повторяет он.— Что у вас с Егором? Почему вы до сих пор не переспали?— Следишь за мной? — Арсений складывает руки на груди в защитном жесте. Эта дуэль вопросов точно ничем хорошим не кончится.— Нет, но контракт еще не выполнен. Чего ты ждешь? Осталось три дня.Крошечная часть внутри Антона надеется, что дело в нем самом, но на самом деле ничего хорошего в таком раскладе нет. Какой бы ни была причина, Антон не позволит Арсению отдать свою волю.— Ты вовремя, — хмыкает вдруг тот и поворачивается к нему спиной, щелкает пальцами. — Пойдем в комнату.Антон ничего не понимает, но идет за ним — Камень стопорится на лестнице, потому что не умеет подниматься по высоким ступенькам, остается тоскливо скулить внизу.Дом кажется одновременно родным и незнакомым, а холодность Арсения пугает ни на шутку: лучше бы тот реально ему врезал, чем вот так вел за собой, размеренно стуча каблуками и ничего не объясняя. И даже фантастический вид на его задницу не сильно снимает напряжение, хотя Антон все три недели не притрагивался к себе — не было настроения.Стоит им зайти в комнату, как Арсений захлопывает дверь и приказывает:— Раздевайся.— Что, прости?Антон не разулся на пороге, у него в кроссовках полно песка, а футболка и шорты мокрые, вся кожа соленая — и он бы рад раздеться и помыться, но как-то не время и не место. Он снова вспоминает тот мем с собаками, только огромная собака в этот раз Арсений, особенно на каблуках, а маленькая и плачущая — опять Антон, он себя так по жизни чувствует.— Снимай одежду, — поясняет Арсений. — У меня нет опыта в человеческом теле, не хочу облажаться, так что потренируюсь на тебе.Антон может лишь стоять и хлопать глазами. Впрочем, зрению это не помогает — здесь темно, поэтому он не сразу понимает, что Арсений привел его в его же комнату. Судя по расправленной кровати, открытому и горящему ноутбуку на рабочем столе и куче одежды на стуле в углу, Арсений живет здесь. Почему не в гостевой спальне?— Почему ты…— Мне что, на морском сказать? — Арсений поднимает бровь — экран ноутбука освещает его, как софит, чертит лицо острыми тенями. — Раздевайся, ложись в кровать.Предложение соблазнительное, и Антон бы хотел напоследок заняться с Арсением сексом, но сможет ли он после этого уйти? Как бы там ни было, ситуация по-прежнему пугающая: мотивы Арсения пугающие.Хотя нет, Антон больше не хочет заниматься с ним сексом — он хочет заниматься любовью. Люди правы: у этого чуть другой смысл.— Арс, что с тобой? — осторожно спрашивает он. — Егору всё равно, был у тебя секс или нет. Он даже спрашивать не будет, спишет всё на волнение, и вообще…Арсений не дослушивает — с силой толкает в грудь так, что Антон по инерции делает несколько шагов, а потом еще раз, пока он не упирается в кровать.— Ты злишься, — выдыхает Антон беспомощно.— Какое точное наблюдение. Ты вынудил меня переспать с тобой, теперь я делаю то же самое. Справедливо, не так ли?Антон опускает голову: это действительно справедливо. Та ночь с Арсением была лучшей в его жизни, но она досталась ему нечестно. Поэтому неважно, что руководит Арсением — он ему должен, каким бы неправильным всё ни казалось.Не поднимая взгляда, он медленно стягивает футболку, снимает кроссовки, наступая на пятки, стягивает шорты и трусы — повинуемый слабым толчком ладони Арсения, садится на кровать. Так тихо, что он слышит спокойное, как всегда, размеренное дыхание Арсения и собственный стук сердец. Кажется, будто бьются они нестройно, разными ритмами, хоть это и невозможно.Он немного даже надеется, что Арсений сейчас рассмеется и крикнет: ?Лох!?, а затем бросит его одного, голого и униженного. Но Арсений так не делает — он ставит ногу Антону на колено, и тот аккуратно снимает с него туфлю, поглаживая большим пальцем косточку на лодыжке.— Егор же дома, — бормочет он как последнее спасение, но Арсений лишь хмыкает и меняет ногу. Антон освобождает от обуви и ее, проводит пальцами по стопе, вызывая смешок — и наконец всё перестает казаться таким жутким.— Расслабься, ладно? — неожиданно мягко говорит Арсений, становясь ближе во всех смыслах, и Антон в самом деле расслабляется — ну, почти. Влажными от волнения руками он не с первого раза цепляет пуговицу на арсеньевских брюках, расстегивает ширинку, прижимается губами к коже над кромкой трусов.Арсений сверху шумно выдыхает и запускает пальцы ему в мокрые волосы, наверняка путается в них — но Антон хотел бы навсегда остаться в этом моменте. Если он решится умереть, именно это воспоминание будет у него перед глазами, он уверен.Он приспускает тесные брюки вместе с трусами, целует голую и гладкую кожу — видимо, Арсений слишком привык к тому, что у русалок волосы на теле не растут, и бреется. Антон задирает его футболку и проводит носом по линии до пупка, снова влажно целует. От бронзовой, усыпанной родинками кожи пахнет чем-то сладким, словно мороженым или сладкой ватой, и он глубоко вдыхает этот запах, запоминает его.Арсений сам стягивает с себя футболку, избавляется от брюк и нижнего белья, а затем, хмыкнув, снова встает в туфли — Антон вопросительно поднимает брови, мол, ты чего.— Увереннее в них себя чувствую, — поясняет тот. — Тебе не нравится?— Мне бы понравилось, даже если бы ты надел костюм клоуна, — признается Антон, протягивая к нему руки — и Арсений входит в эти объятия, усаживается ему на колени. В комнате прохладно из-за открытого окна, а он такой горячий, что Антон прижимает его к себе крепче, чтобы согреться. Или, может, не поэтому.— Ты тяжелый, — брякает он, водя губами по подставленному плечу — плохо соображает от разрастающейся в груди нежности. Он целует длинную шею, прижимается губами к бьющейся венке: пульс быстрый, значит Арсений только выглядит спокойным.Тот вдруг давит ему ладонями на плечи, укладывая спиной на кровать, и нависает сверху — смотрит в глаза, мягко улыбается и вроде бы уже не злится. Его глаза словно светятся в темноте, и Антон готов поклясться, что ничего красивее в жизни не видел — опять. Его так и подбивает это озвучить, но это неуместно, как и тысячи других фраз в голове — и главная в этом рейтинге ?Вроде я люблю тебя?. Вроде — потому что Антон сам не может поверить, что его так угораздило.Хотя нет, без вроде.Вся его жизнь, вся череда ошибок вела его к Арсению — чтобы он хотя бы на краткий миг мог понять, что такое счастье. Даже чудовища заслуживают хотя бы чуть-чуть.— О чем ты думаешь? — серьезно спрашивает Арсений, касаясь его носа кончиком своего — морской поцелуй.— О тебе.— Еще бы ты думал не обо мне, — хмыкает тот. — Сейчас тебе грустно?Антон не испытывает грусти: он прошел все стадии смирения, и теперь плывет по течению, как и полагается морскому существу — правда, мертвому.— Нет, не грустно.И тогда Арсений целует его — тягуче и плавно, сразу проникая языком в рот, будто не мог дождаться этого момента. Антон послушно открывает рот, ласкает его язык своим, посасывает, тянется ему навстречу и выгибается, стараясь потереться о него стремительно твердеющим членом. Арсений целуется хорошо — видимо, с Егором научился, и эта мысль не вызывает ни печали, ни ревности.В человеческом теле у Антона был опыт лишь с Ирой, но с тех пор словно три тысячи лет прошло, поэтому он неловко лежит бревном, толком не зная, что делать. Тонны просмотренного за жизнь порно дает простор для вариантов, но что Арсению понравится?Тот отрывается от его губ и переходит на шею — кусает, поняв всю прелесть неопасных человеческих зубов, оттягивает нежную кожу, тут же зализывает укусы. Он шумно и горячо дышит, и Антону становится жарко, хотя окно по-прежнему открыто нараспашку, и ночной воздух беспрепятственно течет в комнату.Арсений спускается ниже, лижет яремную впадинку, ямки под ключицами, целует грудь и слегка отстраняется, с явным интересом рассматривая сосок — хотя соски у русалок, сесаелий и людей абсолютно одинаковые. Но Арсений мягко дотрагивается до него подушечкой пальца, трет по кругу, слегка пощипывает, разгоняя дрожь удовольствия по телу. Затем наклоняется и касается соска теперь уже кончиком языка, лижет, посасывает, чуть сжимает губами — Антона снова выгибает, пальцы на автомате сжимают кусок смятого одеяла. От постели тоже пахнет Арсением: он действительно живет в его комнате, спит в его кровати.— Не отвлекайся, — недовольно просит тот, будто прочитав его мысли, и вдруг садится ровно. Он кладет ладонь ему на грудь, на грудную мышцу, и сжимает, будто жамкает. — Так приятно?— Мне приятно всё, что тебе захочется сделать. — Хотя это и не слишком возбуждает само по себе. Но это же Арсений: здорово просто находиться с ним рядом.Тот закатывает глаза и с такой силой щиплет его за бок, что Антон дергается и морщится, прикрываясь руками.— Ладно, не всё, — хрипит он, хмуро глядя на Арсения. Тот по одной убирает его руки и крайне выразительно смотрит на член.— Говори, как тебе нравится, я же не умею читать мысли. А ты умеешь?— С помощью заклинания могу, но оно сложное, и я ни разу не пробовал. Хотя я бы хотел знать, что происходит в твоей голове. Думаю, там какая-то прекрасная планета, где всё непонятно.— Мне с детства говорили, что я странный. — Арсений пожимает плечами, а после осторожно касается его члена — так, словно тот может наброситься за него и задушить. К сожалению (или к счастью), член у Антона не такой длинный, как щупальце, и в целом вполне себе обычный.Арсений медленно ведет пальцем по стволу, оттягивает крайнюю плоть, обнажая головку, очерчивает ее по кругу — завороженно наблюдает, как на щелке появляется немного смазки. Антон хочет что-то ему ответить, например, ?Ты не странный?, но он весь сосредотачивается на том, чтобы не забывать дышать.У Арсения тоже стоит, и Антон тянется к его члену, но получает шлепок по руке — так что опускает ее обратно на одеяло.— Подожди, — говорит Арсений и плавно стекает на пол, встает на колени перед кроватью — и у Антона не метафорически перехватывает дыхание. — Я видел, что в кино член берут в рот. В жизни так тоже делают? Или это только в фильмах?— Ты смотрел порно? Арсений, необязательно… — Слова проглатываются вместе со стоном, потому что Арсений высовывает язык и тягуче лижет от яиц до головки, слизывает смазку со щелки и причмокивает, словно пробуя ее на вкус.— Соленый, — заключает он.— Я же из моря… Давай в душ схожу?Арсений качает головой и плотно обхватывает головку губами, насаживается ртом, но быстро отстраняется и хмурится, выталкивая член языком:— Я весь не засуну. Как в фильмах это делают?— Порноактеры учатся этому. Это их работа, — бормочет Антон, приподнимаясь на локтях, чтобы лучше видеть. — Не старайся повторить, просто… главное, чтобы тебе нравилось.Арсений кивает и вновь высовывает язык, мокро блестящий в слабом лунном освещении, еле просачивающимся через плотные шторы. Сначала он вылизывает член старательно и послушно, как по методичке для хороших мальчиков, но затем увлекается и трется губами и щекой, берет в рот, слюна течет у него по подбородку. У Антона пальцы на ногах поджимаются от удовольствия, в груди пожар — мама, я в огне, скинь попить.Он не хочет, чтобы всё так быстро заканчивалось, поэтому притягивает Арсения к себе, пальцами вытирает слюну с его лица и целует — во рту и правда солоноватый привкус, словно тот соль лизал. Арсений целуется резче, сбивчиво, часто дышит через рот, опаляя губы горячим дыханием — он возбужден, и Антон наконец осмеливается обнять его, погладить по спине, сжать в ладонях упругие ягодицы.Арсений стонет ему в рот, прижимается к нему тазом и крепко обнимает за шею, а Антон уже не понимает, это его собственные сердца так громко стучат — или это чужое, крошечное и одно на всё тело. Одним движением он укладывает Арсения на кровать, целует его шею, осыпает поцелуями плечи и наконец прижимается губами к груди — и в них отдает сердцебиением, как маленьким молоточком, будто какой-то судья выносит Антону вердикт: ?Очень. Сильно. Любит?.— Давай, — не то скулит, не то стонет Арсений, выгибаясь, елозит каблуками по простыни. Но Антон его не слушает, он мокро целует его в живот, лижет ямку пупка и наконец берет в рот его член — черт, он мечтал об этом с того дня, как впервые его увидел. Арсений сильно течет: русалки всегда сильно мокнут, чтобы водой не размывало, и какие-то черты сохраняются даже в человеческом теле.Смазка смешивается со слюной, всё это стекает с губ по члену, пошло хлюпает — и этот звук смешивается с тонкими стонами Арсения. Антон лихорадочно гладит его по бедрам, и Арсений сводит ноги, упирается каблуками ему в лопатки — больно царапает, но эта боль лишь усиливает возбуждение.— Стой, — резко выдыхает Арсений, отпихивая его голову — Антон со звучным ?чпок? выпускает член изо рта и пальцами вытирает губы. — Я… Очень хочу, — он лезет под подушку и вытаскивает флакон со смазкой, протягивает его Антону, — вот.— Ты… к сексу с Егором готовился? — глухо спрашивает тот, принимая флакон — нетрудно понять, что он уже опустошен на треть.— Значит, ты не следил за мной, — произносит Арсений как-то разочарованно. — Я… использовал ее сам. Так удобнее, и мне… — Даже в полумраке видно, как горят его щеки, и Антон не выдерживает и наклоняется, коротко целует в каждую.— Честно говоря, — Антон закусывает губу, — у меня не было секса с людьми… Ну, с мужчинами. Я знаю всё только в теории.— Мне растянуть себя самому? — неожиданно откровенно уточняет Арсений, облизывая губы. — Я это уже делал. Мне понравилось.Это признание становится искрой, которое поджигает Антона с концами — у него перед глазами на секунду белеет от возбуждения, а член скоро точно взорвется. Стоит только представить, как Арсений лежал вот так же на кровати и неторопливо растягивал себя, а затем срывался и трахал себя пальцами…— Можно посмотреть? — сипло просит Антон, дрожащей рукой протягивая ему смазку обратно.Арсений в ответ лишь улыбается, молча беря смазку и щелкая флип-топом, льет на пальцы сразу столько, что часть соскальзывает и шлепается на простынь. Антон сглатывает и медленно отстраняется, взглядом охватывая картину целиком.Арсений сгибает ноги и расставляет их шире, приподнимается на каблуках и заводит руку за спину — сложно представить, что ему так удобно, но… это же Арсений, у него альтернативный взгляд на удобство. Антон задыхается, наблюдая за тем, как тот широко мажет себя смазкой между ягодиц, а потом сходу вставляет в себя два пальца и прикрывает глаза.Он не двигает рукой, а сам насаживается на пальцы, Антон смотрит на то, как напрягаются мышцы на его бедрах, как вырисовывается пресс, и просто горит. Он сжимает кулаки, чтобы не прикасаться к члену, со лба течет пот — у Арсения лицо тоже в испарине, и он вытирает ее свободной рукой.— Мне нра… вится, когда ты… смотришь, — перемежая со стонами и почти по слогам произносит Арсений, облизывает губы, глядя в глаза, и его зрачки такие большие, что он как будто вот-вот станет русалкой.— Мне нравится смотреть, — вторит ему Антон, сглатывая — во рту так много слюны, что ей можно наполнить целый бассейн.Арсений всё быстрее скачет на собственных пальцах, его член качается в такт движениям, и с него течет смазка — до чего же красиво. От желания уже шумит в ушах, Антон никогда не был так возбужден, он даже не знал, что такое вообще бывает. Кажется, что он может кончить без рук, просто глядя на то, как Арсений себя растягивает.Но тот убирает руку и вытирает ее о простынь, ложится на спину, призывно раскидывая ноги в стороны — взгляда от глаз не отрывает, смотрит жадно и жарко.— Кончишь в меня, — не то просит, не то приказывает он хриплым голосом, за который порноактеры наверняка готовы убить. Как хорошо, что Антон всё-таки не забрал его голос.— Но тебе было неприятно в прошлый раз, — недоуменно отвечает он, едва соображая — мысли кипят так же, как и тело. — И вообще так лучше не делать. Нужны… это… презервативы.— Брезгуешь? — уточняет Арсений непонимающе: ну да, он был готов есть с пола упавшее мороженое, ему брезгливость вообще незнакома.— Нет. Если ты не хочешь, то в жопу резинки.Арсений смеется от каламбура и тянет к нему руки — Антон послушно обнимает и целует его в нос. Если перед смертью на самом деле показывается альбом из воспоминаний, он определенно увидит этот кадр. Он увидит много всего — и всё будет связано с Арсением.— Спасибо, — сам не зная, за что (за всё сразу) говорит он, а потом рукой направляет в Арсения член и плавно толкается. Арсений выгибается навстречу и стонет, царапая плечи ногтями — прошлые следы неделю сходили, но Антон рад был их видеть и тосковал по ним, когда они прошли.Он двигается медленно, стараясь растянуть удовольствие, но Арсений такой скользкий, тугой и горячий, что долго продержаться невозможно — и он невольно ускоряется, глядя в темные глаза со зрачками на всю радужку. Арсений стонет всё громче, иногда срываясь на скулеж, выгибается радугой и болезненно упирается каблуками в поясницу.Антон выпрямляется, осторожно складывает его ноги себе на плечи и целует так полюбившуюся косточку на лодыжке, гладит голени с сильными икрами, параллельно вбиваясь в Арсения до пятен перед глазами. Пот течет рекой, старая кровать под ними шатается и стукается изголовьем о стену, будто вот-вот сломается, как в ?Сумерках?, все мышцы напряжены.Арсений стонет на одной протяжной ноте, рвано дрочит себе сразу двумя руками и всё так же смотрит в глаза — улыбается так, словно действительно счастлив. Антону тяжело даже дышать, не говоря уже о том, чтобы говорить, но он всё-таки наклоняется к Арсению, складывая его пополам, и выдыхает:— Ты очень красивый.Глаза Арсения распахиваются в удивлении, рот складывается буквой ?О?, а Антон ничего не объясняет и просто целует, скользя языком по услужливо открытым губам. Он уже не понимает, это Арсений стонет или он сам, но это неважно, это в принципе неважно, в мире вообще больше нет ничего важного, кроме этого мгновения.Антон кончает первым, но не отстраняется, а продолжает трахать Арсения — и тот спустя несколько мгновений зажмуривается и брызгает спермой в кулак. На автомате Антон делает еще несколько движений, а потом устало валится, наверняка придавливая Арсения к кровати своей тяжеленной тушей, и благодарно целует в шею.Они долго лежат так, восстанавливая дыхание, а когда Антон приходит в себя, до него доходит весь абсурд ситуации. Он занимался сексом с Арсением, потому что тот сам приказал, в то время как Егор находится в этом же доме. Может, он всё еще пьян, и это ему привиделось?— По-моему, в кровати песок, — жалуется вдруг Арсений.— Прости, это с меня.— С тебя уже песок сыпется? — Он притворно горестно вздыхает. — А с виду такой молодой.— Я отлично сохранился. — Антон с трудом, на треморных руках приподнимается и падает на место рядом с Арсением — опадающий член выскальзывает со смущающим звуком. — Ты объяснишь, что это было?— Это был секс, — спокойно объясняет Арсений. — Или я что-то сделал не так, и на самом деле мы играли в шашки?— Арсений.Тот цокает и закатывает глаза, а затем нащупывает на полу футболку Антона и совершенно без стеснения вытирает ею живот и задницу — неспешно так, специально заставляет ждать и мучиться. Когда он заканчивает, то кидает этот грязный липкий комок Антону на живот, ложится набок и спокойно произносит:— Я очень злился на тебя. Настолько, что мне хотелось превратиться в русалку и перегрызть тебе шею. Так что надо было снять напряжение.— Но Егор…— Да боже, — Арсений опять закатывает глаза, — мы просто друзья. Егор хороший, с ним весело, но я его не люблю. Я не хочу с ним встречаться и сексом заниматься тоже не хочу… Ах, я не сказал об этом?— Арсений! — Антон резко садится на кровати, скидывая с себя оскверненную футболку. — Так нельзя, ты просто…— Тостер? — весело подсказывает тот. — Это из видео по ?Гарри Поттеру?, они называются как-то… лупы?— Пупы, — на автомате подсказывает Антон, и Арсений тут же продолжает:— Точно! Я, кстати, самого ?Гарри Поттера? до сих пор не посмотрел, посмотрим вместе?Антон хмурится сильнее.— Арсений, ты не понимаешь, — говорит он, — ты должен быть с Егором, иначе контракт не будет выполнен.— Я знаю, — серьезно, словно действительно осознает все риски, отвечает Арсений. — Но ты был прав, мои чувства к нему были лишь оправданием стать человеком. Или это я был прав?.. В общем, Егор милый, но я даже пытаться не хочу влюблять его в себя, это жестоко и бессмысленно.— Ты можешь хотя бы переспать с ним, вдруг это сработает, — не отчаивается Антон вдолбить Арсению, что всё это необходимо. Тот слишком спокоен; возможно, это всё реакция на стресс? Он в стадии отрицания? Черт, сейчас бы пригодился Егор — он гораздо тоньше чувствует людей.— Не буду я спать с Егором, — фыркает Арсений. — Я не хочу его.— А меня хочешь? — глупо спрашивает Антон — самое время задать этот вопрос после того, как они переспали, причем уже во второй раз. Но у него в голове не укладывается, как можно его хотеть, а Егора — нет. Егора. Человека, который выглядит так, словно его писал Рафаэль.Арсений поднимает бровь.— Уже не уверен, — произносит он с нарочитым сомнением. — И не заводи про то, что я должен спать с Егором, он мне не нравится. Теперь не нравится, к сожалению. Или к счастью, не знаю.— А я нравлюсь? — Кажется, с каждым вопросом Антон выглядит в его глазах всё тупее, но он ничего не может с этим поделать: слова сами вылетают из его огромного лягушачьего рта.Арсений долго смотрит на него и молчит, будто наматывает его нервы на кулак — сердца пропускают по удару, а ладони потеют так, что приходится незаметно вытереть их об одеяло.— Да, — наконец выдыхает Арсений, отводя взгляд, — уж не знаю, почему. Сейчас ты больше меня бесишь. Но я много думал о тебе в последние недели… И почему ты так долго? — Он стреляет в него глазами. — Я уже хотел идти в море, а ведь мне нельзя из-за отца.— В смысле?— Ты же знаешь, что царь в курсе всего, что происходит в море, но земля ему неподвластна, здесь и магия не действует, ты сам сказал. Поэтому тут я в безопасности.— Теперь понимаю, — кивает Антон. — Но если ты не хочешь быть с Егором, то есть только одно решение.— Нет, даже не думай.— Но…— Нет, — Арсений затыкает ему рот — в прямом смысле прижимает ладонь к губам. — Я серьезно: выкинь из головы. Позволь мне решить эту проблему, хорошо? Не думай о контракте.— Я не могу не думать о нем, это не шутки, — бубнит Антон ему в ладонь, а затем высовывает язык и смачно лижет — Арсений морщится и убирает руку.— А ты попробуй, — Арсений вытирает ладонь о простынь и переворачивается на спину, поднимает ногу — лакированная туфля отсвечивает в полумраке, как светоотражатель, — думай обо мне.— Это и есть мысли о тебе, — Антон устало трет лицо ладонями: он чертовски устал объяснять, что контракт — это важно, — почему ты не понимаешь?— Хорошо, давай так, — сдается Арсений. — До истечения твоего дурацкого контракта целых три дня. Давай завтра сделаем вид, что этого всего нет, и проживем обычный день? Займемся чем-нибудь классным.— Например?— Не знаю, на твой выбор. Но, — Арсений хмыкает, — в программе должно быть что-то, кроме секса.— А там может быть секс? — Голос почему-то подпрыгивает, как на батуте, и Антон прочищает горло: — То есть… это… охуеть.— Именно такую реакцию я и ждал. — Арсений явно не слишком впечатлен его навыками красноречия. — Ты пока подумай, а я схожу в душ, а то у меня из задницы течет. У людей, конечно, всё довольно мерзко устроено.— Тебе помочь?— Вымыть задницу? Нет, спасибо, я справлюсь. Буду благодарен, если ты сменишь постельное белье, а то тут всё в песке и царапается.Сказав это, он встает и, величественно постукивая каблуками, идет в смежную с комнатой ванную, и по его бедру действительно стекает сперма… Антон провожает его взглядом, а потом, вздохнув, встает и принимается стягивать простынь.Ему сложно определиться, счастлив он или страдает — всё в душе смешалось не по законам Джеймса Бонда. То, что он неожиданно нравится Арсению, это как получить Порше на двенадцать лет: охуеть как круто, только что с ним делать? С Арсением, конечно, в этом плане всё ясно, на нем даже ездить можно, но… нельзя. Позволить любимому человеку стать безвольной тенью прошлого себя? Никогда, Антон готов отдать за это собственную жизнь.Он и отдаст.Думая обо всем этом, он меняет пододеяльник и наволочки, стелет новую простынь. Вообще секс с Арсением был так хорош, что Антон готов не только заправить кровать, но и сложить лебедя из полотенца, но, пожалуй, это слишком.Арсений всё не выходит — видимо, превратился в русалку и плещется в джакузи, так что Антон осторожно, чтобы не встретиться случайно с Егором или Эдом, идет в ванную на этаже, принимает душ и возвращается… Но вода по ту сторону двери всё еще звучит.— Эй, — Антон стучит о косяк, — Арс, у тебя всё нормально?— Да! — незамедлительно раздается его голос. Отвечает не на морском, значит, уже не в ванне и обсох — так что он там делает? — Ложись спать, ты же устал.— А мне лечь в этой комнате или в гостевой? — Антон по натуре такой терпила, что если бы ему сказали лечь на траву около беседки, он бы просто забрался под куст попышнее. В конце концов, какая разница, где спать, важнее — с кем. А если спать одному, так разницы вообще нет.Шум воды резко стихает, так что голос Арсения звучит особенно выразительно:— Ты дурак? Это же твоя комната, спи в ней.— А ты?— Лягу с тобой, — определенно, это не вопрос.— А, ладно. Хорошо. Я понял.Антон достает из шкафа трусы с эмблемой Человека-паука, оставшиеся еще с подросткового возраста, надевает и ложится в свежую постель. Он стойко планирует дождаться Арсения, чтобы опять затянуть песню про контракт, но усталость едет на него строительным катком: мышцы расслабляются, глаза слипаются, сердца стучат всё размереннее… Последнее, что он помнит перед падением в сон, это как рядом прогибается матрас и как к нему прижимается что-то большое, теплое и мокрое.