Часть 3 (1/1)

Капитан чехословацкой армии Индржих Лукаш преподавал в офицерской школе в Праге, а кроме того, трижды в неделю вел занятия на топографических курсах и работал над собственным учебным пособием для пехотных офицеров. Он был на хорошем счету, в скандальные истории не попадал и давно женился бы на какой-нибудь милой пани, если бы, выбрав одну, не начинал тут же скучать по всем остальным милым пани, гостившим в его скромном жилище. На постоянной же основе Лукаш делил квартиру с безобразной дворнягой, которую щенком подобрал у Карлова моста и за пазухой притащил домой, чем едва не довел до обморока седую почтенную домовладелицу. На породистых собак он смотрел с содроганием. Простреленное легкое зажило, но к перемене погоды у капитана ломило в груди и случались приступы кашля, поэтому еще во время войны его признали негодным к полевой службе. На фронт он не возвращался.

Капитан часто получал письма. Балоун присылал ему открытки, на которых с превеликим трудом выводил пару корявых строк; он совсем не знал грамоты, но зато аккуратно поздравлял Лукаша, ставшего крестным отцом его четвёртого ребенка, со всеми праздниками. Обстоятельно сообщал о себе, своих домочадцах и аптечной торговле Ванек. Юрайда, вернувшись к прежней профессии, уговорил всех своих товарищей подписаться на оккультный журнал и к каждому новому номеру обязательно прикладывал философское эссе собственного сочинения. И лишь о Швейке, вместе с Мареком попавшем в плен где-то на русском фронте, не было ни слуху, ни духу. Марек, в России успевший повоевать с белыми на стороне большевиков и отличиться в качестве фронтового корреспондента, вернулся в Прагу один. В лагере для военнопленных он подхватил дизентерию и месяц провалялся в заразном бараке, а когда выбрался наружу, оказалось, что Швейк попросту исчез, будто провалился сквозь перепаханную войной землю, и никто не слышал о нем?— ни живом, ни мертвом. Лукаш, заручившись поддержкой сослуживцев, попытался выяснить его судьбу, но поиски продвигались вяло и не приносили утешительных вестей. Выждав с полгода, Марек явился к бывшему командиру помянуть бессмертную Швейкову душу, и оба они напились до такой степени, что Марек, не поднимая головы от стола, принялся посредством формальной логики опровергать всякое, в том числе и души, бессмертие, а Лукаш старательно записывал, хоть сам он и придерживался противоположных воззрений, а карандаш в его руке выделывал немыслимые зигзаги. О Швейке они больше не говорили.***…Капитан Лукаш возвращался со службы, обдумывая по пути задания итоговой письменной работы для слушателей топографических курсов. Он увлекся, перепутал номера трамвая и, сам того не замечая, шел теперь по направлению к своей прежней квартире. Обнаружив наконец свою ошибку, капитан остановился, снял фуражку, сердито потер взмокший затылок и только собрался надеть ее обратно, как вдруг издалека кого-то окликнули:—?Господин обер-лейтенант!.. —?и Лукаш, который давно перестал быть обер-лейтенантом, вздрогнул и обернулся на знакомый голос.По противоположной стороне улицы за ним бежал, нелепо размахивая длинными рукавами, щуплый, оборванный, не по-летнему одетый вихрастый парень с походным мешком за спиной и в расстегнутой русской шинели. Лукаш выронил фуражку на тротуар, а парень бегом пересек мостовую, замер, взглянул несмело, шагнул вперед?— и долго стоял молча, уткнувшись лбом в капитаново плечо.