Часть 3 (1/1)

Он поднял брови, когда, взломав при помощи Кинко замок, я вошел в каюту, но, вопреки моим тайным опасениям, не сделал попытки ни броситься на меня, ни прорваться к двери.— Корабль тонет, — сказал я, и майор спокойно кивнул. Действительно, он знал это и без меня.— У вас есть выбор, — продолжил я, — либо... либо остаться здесь, либо позволить мне связать вам руки и отправиться с нами. Но предупреждаю вас, любая злокозненная попытка...Он снова кивнул, не дав мне договорить.— Я понял вас, господин Бомбарнак. Вас больше, а я достаточно ценю свою жизнь, чтобы препятствовать собственному спасению. Весьма великодушно с вашей стороны.И он протянул вперед руки.Они уже были связаны.Веревки, явно затянутые еще до того, как его поместили в эту каюту, глубоко впивались в потемневшую кожу.Я моргнул.— Для вашей же безопасности будет лучше, если руки мне свяжут сзади, — светским тоном посоветовал майор.— Мне достаточно тех мер безопасности, которые счел нужными господин Фарускиар, — я был рад возможности избежать обязанностей палача, заковывающего пленников, и уж точно не собирался прислушиваться к советам этого человека.— Разумеется, — снова кивнул майор. — Но где же сам этот господин? Уже сбежал, спасая свою шкуру?Я вспыхнул от ярости, но счел за лучшее не отвечать.***Сколь ни мала была спасательная лодчонка, вокруг майора в ней моментально образовалось пустое пространство. Мы неосознанно сторонились его, как прокаженного, как чумы.Когда я вывел заключенного на палубу, последние матросы — о, что за трусы! — уже скрывались в зарослях на берегу. К счастью, третья лодка оставалась на месте. Возле нее с исключительно важным видом часового на карауле прохаживался барон.На весла сели Кинко и — к моему огромному удивлению — сэр Фрэнсис Травельян. Этот неприятный джентльмен, как оказалось, находился в превосходной физической форме. Веслами он работал, все так же не выпуская сигары из уголка рта и сохраняя на лице выражение ?А чего ж вы хотели от китайских мореходов??Супруги Катерна забились в угол дальней скамьи на корме лодки, и мадам тихо всхлипывала от пережитого, пряча лицо на гуди мужа, а тот пытался утешить ее грубоватыми и несвежими шутками. Почтенный лицедей хорохорился, но видно было, что и он чувствует себя совершенно не в своей тарелке.— И что теперь с нами будет? — угрюмо спросил барон Вейсшнитцердерфер, и все взгляды отчего-то устремились ко мне.Мне стало не по себе. Еще большее неудобство я ощутил, поймав насмешливый и внимательный взгляд майора.— Сейчас мы доберемся до берега, — с уверенностью, которой у меня вовсе не было, отвечал я, — постараемся отыскать наш экипаж и вместе с ними будем пробираться к Пекину. Осталось уже недалеко.— Сотни полторы верст, — тоном знатока подхватил майор. — Места тут равнинные, а за плоскогорьем начнутся и первые поселения. Вот только я бы на вашем месте понадеялся, что ваши китайские друзья успели улепетнуть достаточно далеко, и этих бандитских рож на пути вам не встретится. Да не забывайте выставлять часовых на привалах.Я холодно отвечал, что не нуждаюсь в его советах. Действительно, сколь бы дикой ни была эта местность, часовые нам не помогут, ведь самый опасный бандит уже находился среди нас.Лодка ткнулась скошенным носом в прибрежный ил. Мы бросили прощальный взгляд на накренившуюся на отмели джонку. Мадам Катерна всхлипнула как-то совсем уж отчаянно.— А как же китайские миллионы? — сиплым от слез голосом вдруг спросила она. — Неужели они тоже пойдут на речное дно?Я вздрогнул. Не следовало ей всуе поминать эти проклятые деньги. Сколько зла они уже нам принесли!— Джонка не затонет полностью, — сказал я. — Китайцы знают толк в кораблестроительстве. Каждый отсек трюма в их судах надежно отделен от других, и одна лишь пробоина не пустит кораблик на дно. Здесь на отмели джонка в полной безопасности. Грузовой трюм крепко заперт, ключ у меня, и, клянусь, я отдам его только в руки властей в Пекине.Все путешественники с восхищенным недоумением уставились на меня, госпожа Катерна ахнула.— Не следовало бы вам говорить вслух о ключе, господин Бомбарнак, — произнес майор Нольтиц за моей спиной. Я развернулся, едва не подпрыгнув.Он стоял неподвижно, руки по-прежнему были связаны.— Благодарю за заботу, — ответил я, не решаясь признаться даже себе, как испугался. — Я не собираюсь спускать глаз ни с вас, ни с ключа, так что, уверен, мы доберемся до Пекина в безопасности.***Ни солдат, ни матросов с джонки мы и правда не встретили, ни единого. День прошел тяжело. Солнце в небе палило по-прежнему, местность была скалистая, большую часть дня путь наш шел на подъем. Дорог не было, карт у нас — тоже, и в выборе направления пришлось полностью положиться на советы майора. Вздумай он завести нас в ловушку — и мы оказались бы беззащитными перед ним, точно котята.На ночлег остановились уже при первых звездах, измученные до крайности. Скалы с юго-востока надежно защищали нашу стоянку от пронизывающего ночного ветра, но с севера площадка обрывалась в пропасть. Весь день майор, точно опасаясь чего-то, умолял нас уйти как можно дальше от реки. После скудного ужина он настоятельно повторил свой совет выставить часовых. Жребий дежурить первым выпал Катерна. Я с трудом умудрялся держать глаза открытыми и, вопреки своему обыкновению, уснул тотчас же, как моя голова коснулась камня, служившего мне подушкой. Пробуждение мое было ужасным.Меня разбудил внезапный толчок. Был он скорее метафизической природы, потому что, как я позже узнал, подкрадываться подобные люди умеют в совершенстве. Просто смутное предчувствие опасности, накопившись, трансформировалось в неясное ощущение, похожее на рывок, на падение во сне, и я открыл глаза.В вышине горели необычайно ясные в этой местности звезды, а надо мной склонялось чужое лицо, закутанное до самых глаз в темную ткань. Я не успел, признаюсь, ни удивиться, ни испугаться, когда вдруг завизжала отчаянно госпожа Катерна, темная тень метнулась прямо через меня, лицо исчезло, послышался звук борьбы, почти мгновенно сменившийся жутким затянувшимся воем.Растеряв последние остатки сна, я вскочил на ноги. У самого края обрыва стоял майор Нольтиц. Один. С развязанными руками. И тяжело, хрипло дышал.Каролина Катерна подбежала, вцепившись в мой локоть. Зашевелились другие обитатели лагеря, а я все стоял, пытаясь осмыслить случившуюся трагедию.— Как вы сумели освободить руки?!— Развязал, — майор спокойно развел руками, словно желая продемонстрировать их свободу.— Как… Да вы же убили этого человека!!! — взорвался я.Супруги Катерна, барон, сэр Фрэнсис Травельян, Кинко — взволнованно столпились вокруг меня. Перед нами стоял освобожденный убийца, человек безусловно опасный, но мне уже было все равно.— Вы убили его!Вопреки моим ожиданиям, майор не рванулся бежать и не бросился на нас. Он, напротив, ссутулился, словно став ниже ростом.— Разумеется, иначе он убил бы вас, — сказал он устало.— Что за гнусные выдумки!— Вы же так бесстрашно хвастались вчера ключом…— Да что вы..!— Господин Клодиус, это правда, — мадам Катерна осторожно подергала меня за рукав. — У того человека был большой нож. Я увидела и закричала.Я задохнулся, не зная, что ей ответить.— Человек? — опасливо спросил Кинко. — Здесь был чужой человек?Сэр Фрэнсис Травельян только молча пыхнул сигарой, которую уже успел раскурить.— Человек! — пробормотал барон Вейсшнитцердерфер. — О, доннерветтер, только этого и не хватало, чтобы еще больше нас задержать! Кто это был, господин Бомбарнак?— Не знаю, — подавленно отвечал я, — у него было закрыто лицо.— Закрыто лицо?— Да, до самых глаз…Ужасная мысль пронзила мое сознание. Глаза! Я успел узнать эти глаза.— Я успел узнать эти глаза, — сказал я, поднимая голову и глядя прямо на майора. — Это был Гангир!Позади кто-то ахнул.— Вам показалось, — спокойно отвечал майор.— Вы убили его! Наверняка, в качестве мести!— В таком случае, объясните, что делал ваш драгоценный Гангир у вашей постели ночью с ножом, когда ему следовало бы находиться за десятки миль отсюда?Я осекся. Доля правды в этом была.— Ключ-то еще на месте? — без тени насмешки спросил майор.Я схватился за пазуху. Ключ был у меня.Майор с выражением покорности и смирения протянул мне сложенные руки.— Можете снова связать.— Невыносимый человек, — буркнул я и кивнул Кинко, который тут же нашел веревку. — Как вы освободились?— Говорю же вам, просто развязал веревку. Я подумал, что мне могут понадобиться руки, если вы вновь попадете в неприятности, господин Бомбарнак.Слова признательности всячески сопротивлялись, застревая у меня на языке.— Я не буду благодарить, — наконец выговорил я хмуро. — Я ведь до сих пор не уверен, спасли вы меня или совершили злодейство.Майор пожал плечами:— Даже в первом случае я всего лишь вернул старый долг. Кажется, нам пора трогаться? Солнце уже взошло.***На второй день мы шагали уже на пределе сил. Никто из нас не был закален в дальних походах, никто не рассчитывал на пешее путешествие. Костюмы наши пообтрепались за сутки в пустыне, непривычная к бездорожью обувь грозила, развалившись, остаться на китайской земле. К тому же среди нас была дама, и пусть она мужественно терпела лишения наравне с мужчинами и, если и жаловалась, то быть может, только шепотом на ухо мужу, но у меня разрывалось сердце, глядя, как похудело и осунулось за последние сутки ее прежде пухленькое и всегда живое личико.Припасы наши также подходили к концу. Если к следующему утру мы не доберемся до Пекина или не найдем хотя бы какую-нибудь деревню, нас ждала голодная смерть. Но местность, по которой мы проходили, как назло, была пустынной на многие мили вокруг.Я отчаянно корил себя за то, что, затеяв все это плавание на джонке, ради увлекательного репортажа и удовольствия моих собственных читателей, я невольно обрек пошедших за мной людей на такие мучения. Потом я вспоминал, кому в действительности принадлежала идея с джонкой, и негодование на майора Нольтица поднималось в моей душе с новой силой.Он же шел, совершенно невозмутимый, так, словно привык проходить десятки миль в день, словно жара не доставляла ему неудобств, словно впившиеся в запястья веревки не причиняли жгучую боль, а ноги не были стесаны в кровь об острые камни.Что, если майор специально ведет нас в пустыню? — вдруг настигла меня ужасная мысль, и я споткнулся. Что, если он специально выбирает путь потруднее, вдали от удобных дорог и деревень, где мы могли бы получить помощь? Что, если он ведет нас сюда лишь для одного: чтобы мы ослабели и умерли в муках посреди китайского плоскогорья? Но за что этот человек так ненавидит нас? Неужели в своей черной душе он замыслил отомстить нам лишь за то, что волею случая мы оказались его попутчиками? Что может быть ему нужно? И тут я вспомнил о ключе.— Майор! — окликнул я его. Мы двое шли впереди, чуть оторвавшись от основного отряда. Он, как я уже упоминал, был неутомим, я же чувствовал свою ответственность за то, чтобы он всегда находился под присмотром, и потому не отставал.Позади нас почти догонял Кинко. Дальше шел сэр Фрэнсис Травельян с неизменной сигарой и неизменным же выражением лица. Вслед за ним, поддерживая друг друга, ковыляли супруги Катерна. Последним отдувался барон, с трудом перебирая толстенькими ногами.Майор Нольтиц вздрогнул, когда я обратился к нему.— Что вам угодно?— Если хотите, я отдам вам ключ. Прямо сейчас.Майор остановился.— Что это вам пришло в голову?— Вам ведь нужно не что иное, как эти сокровища. Извольте, я отдам вам ключ, Вы вернетесь к реке, получите все, чего так хотели, и оставите нас наконец.Он смотрел на меня так, как смотрят на человека, получившего тепловой удар.— Господин Бомбарнак, — спросил он медленно, — вы хотите, чтобы я сейчас вернулся к реке? Один?— Д-да, — не слишком уверенно сказал я.— Оставив вас здесь?— Да!— Но… А что, если вы натолкнетесь на военный патруль? Не сможете отыскать дорогу к Пекину? Заблудитесь на плоскогорье и останетесь без еды и воды?— А разве не в этом была ваша цель? — со злостью выпалил я, не в силах более притворяться.— О господи, — пробормотал он, поднимая связанные руки к вискам. — Совсем не… Пригнитесь!!!— Что?..Я не успел договорить. Сильный удар по лицу практически впечатал меня в рыжеватую пыль.— Ложитесь! — услышал я над собой крик майора. — Со скал стреляют!Разумеется, я не мог не поднять голову. Кто, скажите мне, согласился бы лежать неподвижно, находясь под обстрелом — теперь, когда майор перестал говорить, а я — злиться, звуки выстрелов были хорошо слышны — и даже не попытаться разглядеть нападавших? Только не доблестный корреспондент газеты ?XX век?, славной своей историей!Словом, я поднял голову — и увидел. Они катились с холмов, словно муравьи, — люди в темных, не стеснявших движения одеждах. Мне показалось, что их были целые полчища, а у нас — всего-то пять карабинов, захваченных с джонки, да револьверы! И у всех, как у одного, нападавших лица были закрыты тканью, точно так, как было закрыто лицо у человека, приходившего ко мне ночью.Я обернулся. Невдалеке от меня госпожа Катерна так же уткнулась головой в песок, накрывшись плащом. Ее супруг стоял над ней, уже выставив перед собой револьверы. Лицо его искажала гримаса: глаза прищурены, губы сложились в угрюмый оскал. Это снова был не комедиант, а моряк, нет, пират, настоящий пират!Барон Вейсшнитцердерфер, растянувшись на животе, с пыхтением отвязывал ружье от своего дорожного мешка. Сэр Фрэнсис Травельян, стоя на одном колене, хладнокровно заряжал карабин, а чуть позади него почтительно замер Кинко с двумя заряженными ружьями наготове. Закончив зарядку, сэр Фрэнсис все с той же сосредоточенной полуусмешкой начал вставать на ноги.— Не подниматься! — где-то надо мной заорал майор. — Всем наземь!И его безжалостная рука снова вдавила меня лицом в песок. Вот негодяй! Я хотел было вскочить, возмутиться, показать, на что способен, но тут чудовищный грохот сотряс землю, словно взлетел на воздух целый пороховой склад. Прямо рядом со мной рванулся к небу целый фонтан из камней и пыли. Мир погрузился в натужную, звенящую тишину. И стало темно.***Как я после узнал, в этот раз без сознания я провел двое суток. Первым, кого я увидел, раскрыв глаза, снова был добрый Кинко, преданно сидевший возле моего изголовья. Лицо его сияло тихой, умиротворенной радостью, из чего я мог сделать вывод, что судьба оказалась милостива к моим друзьям. Он-то мне все и рассказал.Разбойники — одна из многочисленных шаек, что подкарауливают путешественников, решившихся пересечь плоскогорье без надежной охраны, попытались оглушить нас гранатой, чтобы обобрать без помех. Волею случая ближе всех к месту взрыва находился ваш покорный слуга.— Господина майора тоже ранило, — поведал мне Кинко, — в голову. Но, видать, не слишком-то сильно, потому что он тут же вскочил и бросился в драку. И дрался как лев!Они все сражались как храбрецы, мои добрые спутники. Как жаль, что я, хоть и был там, не смог стать с ними плечом к плечу. Как бы мало их ни было, ни один не дрогнул. Еще бы, ведь правда была на их стороне!— Господину Катерна опять прострелили шляпу, — рассказывал Кинко. — Господин барон теперь ходит с расквашенным носом, а сэр Френсис — хромает на правую ногу.Только позже я узнал, что скромный малый начисто умолчал о том, что лишь ему одному англичанин обязан тем, что у него все еще есть нога, а быть может, и жизнь. Кинко храбро бросился на разбойника, уже занесшего над сэром Фрэнсисом кривую восточную саблю и, рискуя жизнью, прикрыл его собой.Майор Нольтиц тоже сражался за нас и сражался храбро. Как сказал воодушевленный Кинко, если б его была воля решать, он бы простил майору все былые прегрешения за участие в этой битве. Ведь именно майор, обнаружив разбойника, уже склонившегося над бездыханным телом Клодиуса Бомбарнака, зарубил того его собственной саблей. Именно он, обнаружив, что я еще дышу, вынес меня за пределы боя и оказал медицинскую помощь. Наконец, именно он, прорвавшись затем в гущу схватки, своими руками прервал жизнь предводителя разбойников.Ах, как бы мне хотелось, чтобы это не один хищник попросту загрыз другого! Зачем только бог всех корреспондентов послал мне на пути этого ужасного человека? Опять я ему обязан!— И что же? — спросил я у моего рассказчика. — Бой был окончен? Разбойники дрогнули и побежали?— Вовсе нет, — всплеснул руками Кинко, — напротив, они дрались еще яростней.— Но как же вам удалось спастись, мой добрый Кинко? — в нетерпении спросил я.— Как? Да очень просто! Пришли солдаты.— Солдаты?! — изумился я. — Откуда им было взяться посреди пустыни?— Этого я не знаю, господин Бомбарнак, — покаялся Кинко, — но только они вдруг посыпались, как горох, изо всех щелей, эти низкорослые, желтолицые, знаете, китайские солдаты, и было их несметное множество. Разбойников попросту задавили числом, те не успели ни вздохнуть, ни охнуть, ни убежать. Нас под конвоем проводили до города — поверите ли, господин Бомбарнак, эта часть пути оказалась самой быстрой и самой спокойной из всех? Уже только здесь, в Пекине, с нами стали говорить, выяснять, кто мы, да проверять документы…Молодой человек запнулся, и я вспомнил, что как раз с документами и была связана для него главная опасность.Но вот он, Кинко, живой, свободный и невредимый сидит возле меня! А значит, страшного не случилось, и я поспешил поскорей миновать неприятную тему.— Что, Кинко, встретила ли тебя мадмуазель Зинка Клорк?Щеки молодого румына расцвели пунцовым, и он, сияя от сдержанного, еще смущенного юного счастья, поведал, как взволнована была мадмуазель Зинка, когда в багажном вагоне поезда, прибывшего в Пекин с огромным опозданием, не оказалось заказанного ею груза. Как она примчалась ни свет ни заря к дверям полицейского управления, едва заслышав о появлении в Пекине группы путников — потерявшихся пассажиров этого самого экспресса. Как пережила вместе с ним все тяготы полицейского разбирательства, и неминуемую угрозу тюрьмы, и радость нечаянного освобождения. И что ожидали лишь моего пробуждения, чтоб сыграть свадьбу.— Как, Кинко? — ахнул я. — Неужели тебе угрожали тюрьмой?— Еще бы, господин Клодиус, — вздохнул добрый малый. — Ведь я же не мог предъявить ни билета на поезд, ни въездной визы, мое имя не значилось в списках пассажиров, а значит, я прибыл в Китай тайком, нарушил закон о границах и нанес непоправимый ущерб финансовому положению железнодорожной компании.— Кто же вступился за тебя?И тут Кинко рассказал невероятнейшую историю. Оказывается, сэр Фрэнсис Травельян, наш невозмутимый, всегда молчащий сэр Фрэнсис Травельян, неизменно высокомерный и ко всему и вся относившийся с недоверием, от которого за все время нашего путешествия никто не слышал не то что доброго слова, а и слова вообще, это самый сэр Фрэнсис, услыхав, в чем обвиняют доблестного Кинко, хмыкнул, перекинул сигару из одного угла рта в другой, кивком попросил себе перо и бумагу, снял шляпу и уселся писать.Он писал очень долго, не сходя с места несколько часов, и по завершении своего труда подал полиции и руководству компании увесистый том, весь исписанный мелким бисерным почерком. Неизвестно, какую характеристику он дал Кинко в своем монументальнейшем документе, какие доводы приводил и на какие его — или свои — заслуги упирал, но только когда все заинтересованные лица ознакомились с содержанием документа — что заняло вчетверо больше времени, чем его написание — с Кинко тут же были сняты наручники. Они с Зинкой не знали, как и благодарить сэра Фрэнсиса, полагая его своим спасителем и чуть ли не чудотворцем, но тот только снова хмыкнул, небрежно и неглубоко поклонился и все с тем же выражением лица, не оглядываясь, зашагал прочь.После веселого рассказа Кинко в комнате воцарилось молчание. Мне ужасно не нравился вопрос, который я хотел задать, но задать его было нужно.— Кинко, — с сомнением спросил я, — а что там майор?— Майор Нольтиц? — Кинко помрачнел. — Его забрали солдаты. Сразу же после того.— Солдаты? — что ж, этого следовало ожидать. — Китайские?— Нет, русские.— Русские солдаты? — поразился я. — Здесь, в Пекине?— Да, — подтвердил Кинко, — город наводнен русскими военными. Ждут визита какого-то важного лица. Своего соотечественника они и забрали.Что ж, могу только поаплодировать доблестным соотечественникам майора Нольтица и благополучному завершению истории с разбойником Ки Цзаном. Больше он не будет тревожить мирные поезда, и другие путешественники смогут добраться до Пекина гораздо быстрее, чем это удалось нам. Китайский богдыхан и русский император получат свои сокровища. Двуличный предатель дождется заслуженной кары. А я напишу потрясающий репортаж, который был бы намного менее ярким, не будь в числе его героев Нольтица — Ки Цзана. Как славно складывается все!— Ты не знаешь, Кинко, где его держат? — спросил я, помедлив.Кинко не знал.***Голова у меня крепкая, как у всякого француза, так что уже через пару дней мне разрешили вставать и вскоре позволили покинуть госпиталь. Госпиталь был иностранным, то есть построенным на деньги и для нужд проживающих в городе европейцев, и половина врачей в нем были русскими, что навевало неприятные воспоминания. Собственно, воспоминания эти и были единственным, что отравляло для меня радость тех дней: счастливое воссоединение с друзьями, веселую суету подготовки к свадьбе Кинко и Зинки, да даже мой репортаж! Мне никак не удавалось собраться с мыслями, чтобы упорядочить свои воспоминания о путешествии. Да мне попросту не хотелось о них писать! Среди воссоединившихся друзей не хватало одного. И пусть по его собственной подлой вине этот человек другом мне больше не был, мысли мои нет-нет, да и возвращались к майору.В конце концов, имел ли я, лично я, право на него сердиться? Да, он предал меня и почти покалечил, но потом спас мне жизнь. А потом — снова спас, да раз — я ему, так что тут мы были полностью квиты. Касались ли меня китайские миллионы? Нет, не касались. Даже мои репортажи должны были стать ярче благодаря ему, ведь именно в майоре Нольтице я нашел для них недостающее звено, яркого героя. А точнее, злодея. И вот теперь он в тюрьме, а я не могу себе позволить жить спокойно.Кинко, успевший познакомиться со всей этой структурой лишь на пару часов, говорил, что китайские тюрьмы ужасны. Вряд ли русские тюрьмы в Китае сильно отличались от них. А ведь майор — благородный человек. Но разве не заслужил он своей нынешней участи? Чего же в таком случае я хочу? Что же мне делать?!Подумав о Кинко, я вдруг вспомнил о сэре Фрэнсисе Травельяне. Тот ведь очень помог несчастному парню, просто расписав все, что он сделал для нас и для общества за время пути. Это не отменяло вины Кинко перед железнодорожной компанией, но дало судьям новую пищу для размышлений. А ведь майор, каким бы злодеем он ни был, тоже многое сделал для нас, и кто мог рассказать об этом лучше меня? Ведь эти сведения, пожалуй, могли бы оказать влияние на его судьбу, и преступлением с моей стороны будет их утаивать.Решено, я отправлюсь в российское посольство, расскажу все, что знаю, и если толика правды может хоть немного помочь несчастному, пусть справедливость восторжествует!Осуществить мое намерение оказалось не так-то просто. Российское посольство охранялось не хуже, чем врата Ада, и я, умевший найти подход к любому, у кого мне понадобилось бы взять интервью, раз за разом натыкался на равнодушную непреклонность секретаря посольства.— Его превосходительство не принимает, — скрипучим голосом повторял этот надменный усатый господин. — И не станет принимать просителей до конца недели. Даже по вопросам сугубой важности. Потому как те вопросы, которыми господин посланник занимается на этой неделе, имеют важность чрезвычайную.— Что здесь стряслось, Серафим Степанович?Служащий вздрогнул и мгновенно вытянулся во фрунт. Я поднял глаза. По лестнице спускался молодой человек в форме какого-то из младших военных чинов: я не очень хорошо знаю воинские звания русских. Был он хорош собой и явный щеголь — судя по тому, с каким изяществом сидел на нем новенький военный мундир, да к тому же не нуждался в деньгах, судя по тому, из какой ткани этот мундир был сшит. Открытое лицо его выражало приветливость и живое любопытство, и я решился.— Сударь, — взмолился я так убедительно, как только мог, прежде, чем секретарь успел раскрыть рот, — мне крайне, жизненно необходимо переговорить с посланником. Это вопрос жизни и смерти!Секретарь подавился непроизнесенным приветствием и позеленел.— Вот как? — молодой офицер, похоже, был удивлен моим напором. — Его превосходительства сейчас нет, но, если хотите, вас выслушаю я. Я ему своего рода помощник... по военным вопросам и обладаю некоторыми полномочиями.Секретарь нервно икнул и под пристальным взглядом начальника вытянулся еще больше.Военные вопросы! Вполне возможно, это именно то, что мне нужно.Я с радостью согласился. Мой великодушный спаситель — секретарь называл его Николай Александрович и обращался с истинным раболепием — приказал выделить нам отдельное помещение и уточнил, о чем пойдет речь. Услышав, что я собираюсь говорить о судьбе майора Нольтица, он поскучнел, словно тема была ему неприятной, но обещания выслушать обратно не взял.К чести молодого офицера, он уделил мне столько времени, сколько потребовал мой не слишком короткий рассказ. Он слушал меня с живым вниманием, с искренним, непосредственным любопытством, и лицо его прояснялось по мере рассказа. Когда я закончил, он от души пожал мне руку.— То, что вы рассказали, господин Бомбарнак, поистине потрясающе! Я словно прослушал новый авантюрный роман одного из выдающихся французских новеллистов. Не занимаетесь ли вы, помимо журналистского, еще и литературным трудом?Я заверил, что тяжелая доля писателя мне до сих пор была чужда, и с нетерпением ожидал решения по моему делу.— Признаюсь сразу, — продолжил свою мысль мой собеседник, — многое из того, что вы рассказали, было мне неизвестно. Полагаю, что этих подробностей не знал и посланник. Обещаю донести до него наш разговор слово в слово.Я долго не решался задать вопрос.— Повлияет ли как-нибудь рассказанное мною на судьбу господина Нольтица?Собеседник мой не мог на это ответить, но признался, что после моего рассказа сам начал смотреть на дело майора по-другому.— Однако вы чрезвычайно скромны, господин Бомбарнак, — неожиданно заметил он. — Вы пришли сюда, чтобы похвалить храбрость майора Нольтица, но из вашего рассказа следует, что и сами вы проявили за время пути мужество ничуть не меньшее.Я смешался и, почувствовав, что краснею, забормотал нечто вроде того, что негоже судить о мужестве человека по его собственным россказням, что каждый в нашем маленьком отряде вынужден был проявить недюжинную храбрость и что мои-то личные качества не влияют, по крайней мере, сейчас на мою судьбу.— Я понял, — рассмеялся молодой человек, смехом впрочем не обидным, а чрезвычайно приятным, — чтобы составить должное представление о ваших подвигах, следует расспросить о них кого-нибудь другого. Что ж, придется так и сделать.— Вот что я могу вам предложить, господин Бомбарнак, — внезапно посерьезнел он, словно приняв решение. — Я займусь вашим делом, а вы, несомненно, будете ждать от меня ответа. Через несколько дней в посольстве будет прием, посвященный... прибытию в Пекин одного государственного лица. Приходите вместе с вашими друзьями, именные приглашения будут вас ждать, и думаю, я могу пообещать, что свой ответ вы получите.Я горячо поблагодарил, распрощался с любезным молодым офицером — мне он представился как капитан Михайлов — и практически удовлетворенный вернулся в гостиницу. По крайней мере, моя совесть была спокойна.***Барон Вейсшнитцердерфер застал меня зарывшимся по самую макушку в европейские газеты. Я должен был выяснить, причем немедленно, что нового произошло в мире за те четыре дня, что я провалялся в госпитале, за те шесть дней, что мы блуждали по скалам и плавали по Хуанхэ, не говоря уже о тех двенадцати, которые потребовались европейской прессе, чтобы догнать восточный экспресс. Что поделаешь, по-китайски я не читал.— Как, барон! — удивился я и обрадовался одновременно. — Разве вы не уехали? Я рассчитывал следующую весточку от вас получить с другого конца земли.— Отсюда уедешь, доннерветтер! — барон, как всегда, успел запыхаться и, как всегда, был не в духе. — Как же, уедешь из этого насквозь пропахшего бюрократизмом города! Эти китайские варвары словно сговорились с этими русскими варварами, чтобы строить козни цивилизованному человеку. Чем это вы занимаетесь, господин Бомбарнак? — барон бесцеремонно засунул свой хоботообразный нос прямо в мои газеты. — Не нашли ли нового расписания трансокеанских теплоходов?— Русские вовсе не варвары, — слегка даже обиделся я. — А мои интересы в газетах гораздо проще. Я всего лишь хочу узнать, что за высокопоставленная особа из Петербурга намеревается посетить Пекин в ближайший момент.— Да вы тут совсем одичали в своих бумажках, — осуждающе грохнул барон. — Восточное путешествие наследника! Весь город только о том и говорит!— Путешествие наследника? — вскричал я.— Вот именно, наследника русского императорского престола. Он должен был прибыть морем из Гонконга сегодня или вчера, и меры безопасности вокруг его персоны таковы, что пока он здесь, всем другим судам запрещен выход в море. Да прокляты будут варвары и бюрократы! — барон воинственно потряс кулаком, что смотрелось комично при его короткой и плотной фигуре. — Попадись мне только этот российский принц. Я бы ему объяснил, как мешает развитию мировой географической науки его восточная роскошь.Какая-то мысль мелькнула на краю моего сознания, но у нее не было достаточно времени, чтобы задержаться.— Так вы хотели бы видеть царевича? — сказал я со смехом. — Что ж, у вас будет такая возможность. Мы приглашены на торжества по случаю его прибытия.— Как это — приглашены? Кто же нас пригласил?— Мои русские друзья! — самоуверенно заявил я.— А у вас есть русские друзья? — подозрительно спросил барон. — Помимо недоброй памяти майора Нольтица?Положительно, мое общение с бароном Вейсшнитцердерфером сегодня не задалось.***Особняк русского посольства в квартале Дунцзяоминьсян, что недалеко от императорского дворца, (само это название имеет весьма поэтичный перевод ?Восточный переулок речного риса?) сиял огнями.Спутники мои тоже сияли, увлеченные торжественностью момента. На мадам Катерна было новое платье, несомненно, достойное парижской сцены — впрочем, в скором времени ему предстояло блистать на сцене пекинской. Супруг ее также был одет весьма живописно — в уже знакомый мне оливковый сюртук с металлическими пуговицами, цветастый жилет и шелковые перчатки. Галстук его украшал огромный ?бриллиант?, а пунцовые панталоны идеально гармонировали по цвету со шнурами на платье его милой женушки, чем доставляли ей немалое удовольствие.Мадмуазель Зинка Клорк была удивительно хороша во всем блеске своей молодой прелести, и мой добрый Кинко лучился счастьем рядом с ней. Вот те двое, для кого наше путешествие закончилось так, как должны заканчиваться классические романы!Барон Вейсшнитцердерфер сосредоточенно пыхтел у меня над ухом, не отходя ни на шаг, но за весь вечер он ни разу не упомянул ни о закрытии портов, ни о расписании тихоокеанских пароходов, а значит, либо был полностью доволен жизнью, либо, на худой конец, слишком взволнован.Сэра Фрэнсиса Травельяна курьер посольства, намеревавшийся вручить ему приглашение, так и не нашел, и, хоть мне и было жаль, что англичанин не увидит праздника, я малодушно порадовался тому, что не увижу его самого. Признаться, этот надменный господин всегда навевал на меня тоску и мысли о собственном несовершенстве.В толпе приглашенных, среди чиновников российских ведомств в Пекине, знатных китайцев и иностранных дипломатов, я встретил начальника поезда Попова и наших старых знакомых: легкомысленного, как истинный парижанин, Пан Шао и его наставника доктора Тио Кина. Мы сердечно приветствовали друг друга. Прежние попутчики рассказали нам с бароном о том, что экспресс благополучно добрался до Пекина и что мистер Фульк Эфринель и мисс Горация Блуэтт, доигравшие свадьбу, не успел поезд отъехать от Чарклыка, развелись, едва только прибыли в Пекин, из-за разногласий в финансовых вопросах. Подоспевший господин Катерна со всей свойственной ему артистичностью поведал о наших приключениях на Хуанхэ, чем вызвал восторженные охи и ахи.Словом, все были счастливы, один я никак не мог успокоиться. Ведь я так и не получил ответа. Были ли мои хлопоты напрасными? Какая судьба ждала майора Нольтица? Я оставил своих спутников радоваться встрече и побрел по нарядным залам, лавируя в разноцветной толпе, в надежде отыскать Николая Александровича и не отставать от него, пока он не ответит на мой вопрос прямо и ясно. В конце концов, еще никогда не удавалось уйти от меня человеку, если он обладал знаниями, необходимыми мне для статьи. Однако моего знакомого не оказалось ни среди молодых офицеров, блестевших золотом шнуров и эполет, ни среди суровых посольских, затянутых в форменные мундиры.В парадной зале собирались говорить речь, и я протолкался туда, неожиданно оказавшись возле самого возвышения, предназначенного для выступающих. По другую сторону от него я заметил барона, а возле него и остальных моих товарищей, но пробраться к ним у меня уже возможности не было.На возвышение поднялся посланник Российской Империи в Китае — представительный сухопарый господин лет шестидесяти с красивыми седыми усами, несомненно составлявшими предмет его гордости. Он говорил, что обычно говорят в таких случаях официальные лица: о братской близости двух империй и о великой оказанной нам всем чести. Я не слушал. Мало ли я слышал в своей жизни таких речей?Мысли мои бесцельно блуждали, перескакивая с одного интересовавшего меня предмета на другой. В конце концов, должен ли я так беспокоиться? Я сделал все, что было в моих силах, — а теперь предоставим майора заслуженной им судьбе: воздайте кесарю кесарево. Не следует ли мне броситься в ноги представителю русского императорского дома? По крайней мере, из этого вышел бы отличный скандал! ?А вы слышали, что учудил корреспондент ?XX века? Клодиус Бомбарнак, когда находился в командировке в Китае?? Между прочим, визит в Пекин наследника российского престола, о котором я, разумеется, уже уведомил мою редакцию телеграммой, мог явиться достойным и ярким завершением моего репортажа. Надо только придумать несколько сильных строк. А, как же не хочется ничего придумывать! Куда мог подеваться Николай Александрович? Не специально ли он прячется от меня?Знакомый голос вдруг заставил меня поднять голову. Герой моих мыслей, внезапно нашедшийся, стоял прямо передо мной, на возвышении, рядом с посланником, заметно потерявшим представительность на его фоне, и говорил речь, и в речи своей обращался к подданным своего державного отца и к славным жителям соседнего государства.Картина мира рассыпалась у меня в голове и снова собралась из переменивших положение камешков калейдоскопа. Наследник! Наследник престола российского был у меня в руках, и вместо того, чтобы взять у него интервью о мировой политике, нет, о том, каков ему показался Китай, нет, о том, что он думает о завершении строительства российско-китайской железной дороги — я потратил свой шанс на что? О бог всех журналистов, мой редактор меня убьет!Впрочем, мнение российского императорского дома о Трансазиатской железной дороге я мог узнать прямо сейчас — если бы был в состоянии записывать — ведь именно о ней его высочество и говорил. Он говорил о том, какое важное значение для двух наций имело завершение великой магистрали. Он говорил о том, какие усилия предпринимаются пограничными службами России и Китая для обеспечения безопасности путей — о, тут я мог бы многое добавить к его рассказу!Он говорил о том, что принимаемые меры приносят свой результат и что путешествие по дороге вполне безопасно. Говорил о бесславном конце шайки знаменитого Ки Цзана — ах, эта шайка! Теперь я с тоской вспоминал о том нападении, как о меньшем из случившихся с нами зол.Говорил, что и сам намерен воспользоваться Трансазиатской магистралью, потому как завершил морскую часть своего путешествия, посетив сопредельные страны, и теперь продолжит свой путь по суше, чтобы повидать многочисленные провинции своей обширнейшей родины.Говорил и о том, что как раз по железной дороге его отец-самодержец счел возможным передать сыну средства, необходимые для второй части пути...Что? Еще одна императорская казна?…и о том, что теперь же, в нашем присутствии, намерен наградить человека, сделавшего все возможное и невозможное для того, чтобы эти деньги дошли до адресата в целости и сохранности.И тут мой мир снова рассыпался на куски.У него была перевязана голова — белый бинт пересекал лоб и висок. Походный китель выделялся светлым пятном на фоне ярких мундиров свитских. Движения были скованны и неловки, когда он медленно опустился на одно колено перед сыном своего императора, и царевич своими руками продел в петлицу четырехконечный рубиновый крестик.Кажется, в толпе собравшихся кто-то вздохнул. А картинка моего калейдоскопа все никак не желала собираться на место. Нарядную залу, лица, мундиры — все застилал туман, в ушах звенело, и сквозь этот звон я с трудом расслышал собственное имя.Мое имя?Майор Нольтиц, поднимаясь с колен, вздрогнул, обернулся и встретился со мной глазами. Я шагнул вперед.— Господин Клодиус Бомбарнак! — повторил кто-то, и я наконец услышал.Наследник русского престола желал наградить господина Клодиуса Бомбарнака, журналиста из Франции, — меня? за что? — за беспримерную храбрость, выказанную этим господином ради спасения своих спутников от бандитов, покушавшихся на императорские деньги.Я? Беспримерную храбрость? Кого-то спасал? Я? О бог всех журналистов, ведь я не мог наговорить подобного во время аудиенции два дня назад?Это была медаль, маленькая и круглая, на красно-черной ленте, с портретом правящего монарха на лицевой стороне и короткой надписью по-русски на реверсе. Туман перед моими глазами начал рассеиваться, и я увидел в толпе госпожу Катерна: она плакала и хлопала в ладоши. Потом пришла способность говорить.— Благодарю, ваше императорское высочество, — выдавил я, надеюсь, что не слишком невпопад.На губах наследника играла лукавая улыбка.— Довольны ли вы тем, как разрешилось ваше дело, господин Бомбарнак?Доволен ли? Да я в этот миг был готов обожать весь мир!— Да! Благодарю, благодарю… — и тут меня осенило.— Что же, я рад…— Ваше императорское высочество, — выпалил я, — я могу просить вас об еще одной милости? Только одной и только если она не слишком обременит вас.Принц насмешливо поднял бровь. В конце концов, наследник державы, протянувшейся на половину мира, тоже человек, и ему не чуждо человеческое любопытство.— Я умоляю вас об интервью! — заторопился я, стараясь вложить в эти слова все свое умение убеждать. — Об одном-единственном интервью. Поверьте, я не задержу вас надолго! Всего...Царевич вновь улыбнулся, опасливо покосился на одного из свитских, видно, этот суровый господин и заведовал его сношениями с прессой — о, Цербер! — и заговорщицки подмигнул мне.— Я пришлю за вами, господин Бомбарнак.О да! Небеса сегодня были благосклонны ко мне.С возвышения я спускался на ватных ногах, зацепился туфлей о последнюю ступеньку и непременно б упал, если бы кто-то из гостей тут же не подал мне руку. Я поднял голову — это был майор. Холодные серые глаза его смотрели прямо в мои.Я открыл рот. Закрыл его. И снова открыл. Слова не шли. Какие слова могли выразить, как чудовищно я был не прав?— Значит, это все-таки была императорская казна? — выговорил я наконец вовсе не то, что собирался.— Да, — майор, казалось, был рад ухватиться за предложенную мной тему, — только российская, а не китайская. Часть пути они находились в одном багажном вагоне, но после нападения на поезд я понял, что не успею в Пекин к прибытию цесаревича. Дальнейшее вам известно.Мы шли через толпу, и она расступалась, словно волны Красного моря. В моей руке откуда-то взялся бокал, и я сжимал его, рискуя раздавить стекло.— А Фарускиар? — зачем-то спросил я.Майор Нольтиц вздохнул.— Вы ведь все равно мне не поверите.— Теперь поверю! — пообещал я от всей души. — Но если хотите, можете передать мне эти слова через его императорское высочество.Майор рассмеялся, и я выдохнул от облегчения. Если он смеется над моими шутками, может быть, он согласится простить мне мои грехи?— Фарускиар и Гангир действительно принадлежали к одной из банд, промышлявших в Северной Гоби, — объяснил майор. — Я не знаю, был ли один из них самим Ки Цзаном, но мне совершенно точно известно, что Фарускиар втерся в доверие к руководству Компании, когда она была вынуждена договариваться с разбойниками, мне точно известно, что его интересовали именно деньги, и мне точно известно, что он и его помощник пытались вас убить.Я опустил голову. Слова благодарности все еще не шли с языка.— Я глупец… Значит, Фарускиар был среди напавших на нас на плоскогорье?Майор устало покачал головой.— Лично — нет. Командовал с холмов.— А что же сокровища? — неожиданно спохватился я. — Неужели они все еще посреди Хуанхэ?— Вовсе нет, — майор Нольтиц нахмурился, — их давно уже доставили в город. Я… был настолько бестактен, что забрал у вас ключ, когда вы были без чувств.Я прикоснулся к шнурку на шее. Точно, о ключе-то я и забыл! Да бог с ним, с ключом…— Вы спасли мне жизнь! — выдохнул я наконец.— Как и вы мне.— Я… — начал я и замолк.— Я ужасно виноват перед вами, — одновременно сказали мы оба.— Ну уж нет! — отрезал я. — Я виноват сильнее. Как я мог? Но я же ничего не знал!— Вы ничего не знали, — подтвердил майор. — Так что у вас есть полное право чувствовать себя оскорбленным и обманутым.Я застыл. Нет, некоторые вещи никогда не улягутся у меня в голове. Равно как и образ мышления некоторых персон.— Невозможный и невыносимый человек, — возмутился я, — неужели вы не понимаете, какое я сейчас испытываю облегчение!Он смотрел на меня и не мог сдержать осторожной улыбки. Как и я, впрочем.— Что ж, значит, теперь вы позволите мне пожать вам руку?— Только если вы позволите мне обнять вас в ответ!***?Редакция ?XX века? горда и рада сообщить своим читателям, что один из наших корреспондентов, а именно господин Клодиус Бомбарнак, неоднократно прославившийся самыми захватывающими репортажами со всех частей света, был удостоен государственной награды Российской Империи – медали ?За спасение погибавших?. Произошло это в результате увлекательнейшей и поразительной череды событий, о которой...?Я поднял голову от листа и потер затекшую шею. Впрочем, это все подождет. Ведь я намерен был оставаться в Пекине еще, по крайней мере, несколько дней, в течение которых я должен побывать на свадьбе Зинки и Кинко, проводить барона Вейсшнитцердерфера на Иокогамский пароход (мы все надеемся, что его кругосветное путешествие не затянется на сто тридцать девять дней вместо запланированных тридцати девяти), взять интервью у чрезвычайно высокопоставленной особы, а также договориться с одним человеком, что однажды я обязательно вернусь в Пекин, чтобы написать очерк об открывающемся военном госпитале, а он непременно навестит меня в Париже.Репортаж подождет, нет, что там, серия репортажей! А быть может, я даже решусь написать книгу о наших приключениях во время путешествия по Великой Трансазиатской магистрали и реке Хуанхэ. Но это завтра, а сегодня меня ждет мой стаканчик бурбона и увлекательная беседа в самой приятной компании. Согласитесь, Клодиус Бомбарнак — исключительно удачливый человек!