Часть 2 (1/1)

Когда я попытался открыть глаза, дневной свет меня практически ослепил. Мутило, отчаянно болела голова — в глубине черепной коробки будто бы гулко бил большой колокол, ныло все тело, и во рту ощущался мерзкий химический вкус.— Как вы себя чувствуете, господин Бомбарнак? — окликнул меня знакомый голос, говоривший по-французски с сильным акцентом.Я с трудом разлепил веки и чуть было не подскочил на постели. Возле моей кровати, до предела выпрямив спину, сидел Фарускиар собственной персоной, как всегда солидный и величавый, и, казалось, заполнял собой все пространство крошечной комнатенки.— Господин Бомбарнак, вы можете говорить? — настойчиво повторил все тот же голос, и, скосив глаза влево, я узнал Гангира. — Господин директор хотел бы узнать, что с вами приключилось.— Что… со мной… приключилось? — повторил я, с трудом ворочая языком.Честное слово, на тот момент я сам бы дорого заплатил, чтобы это узнать.— Да, именно. По словам ваших спутников, вы получили тепловой удар оттого, что слишком много любовались пейзажем на солнцепеке. Но, если верить здешним врачам, у вас ссадина на затылке шириной в два пальца, едва уцелевшая черепная кость и все признаки отравления трихлометаном.— Чем? — прохрипел я.— Хлороформом. Его используют, чтобы надолго усыпить человека, сделать его бесчувственным.— Бред, — пробормотал я, — откуда на джонке мог взяться хлороформ?— С 1850-х годов он активно применяется при хирургических операциях, — мягко и вкрадчиво ответил Гангир, — уменьшает чувствительность и утоляет боль. Флакон хлороформа входит в походное снаряжение любого врача.И тут — увы мне! — я вспомнил. То, чего хотел бы никогда не вспоминать.— Майор Нольтиц — предатель! — выпалил я. — Он везет с собой китайские деньги. Одиннадцать ящиков. Он опасен, от него необходимо защитить остальных! Где все, где мои спутники?— Майор Нольтиц ударил вас?Я торопливо кивнул. Фарускиар, ни слова не говоря, встал и стремительно направился к двери.— Подождите, — выкрикнул я. — Я с вами. Я…Я попытался было вскочить, но безнадежно запутался в одеяле и понял, что сил моих не хватит теперь даже на то, чтобы встать. Оба монгола вышли.Позже ко мне пришел мой добрый Кинко, не покинувший меня в беде, и рассказал обо всем, что случилось, пока я был, если можно так выразиться, временно выключен из хода событий.Судя по всему, совершив свое вероломное нападение, майор Нольтиц поспешил тут же поднять тревогу. Этот злейший из злодеев и недостойнейший из негодяев, собрав всех, объявил, что Клодиусу Бомбарнаку стало плохо, очевидно, из-за того, что накануне этот господин чересчур много времени провел на солнце, и что как военный врач он считает необходимым как можно быстрее доставить меня в ближайший госпиталь на берегу. Разумеется, разбойник желал поскорее избавиться от того, кто мог бы его разоблачить! Кинко, единственный, кто знал подоплеку событий, уже тогда заподозрил неладное, но не решился заговорить, боясь, что может как-либо ненароком повредить мне.Меня пытались привести в чувство, но добудиться не смогли. Неудивительно: хлороформ — сильнейший анестетик и, постепенно притупляя все способность пациента реагировать на раздражители, ввергает его в бесчувственное состояние, длящееся до нескольких часов. ?Или, если ошибиться с дозировкой, навечно?, — подумал я, и по спине у меня прополз холодок. Каких богов я должен благодарить за то, что случайная ошибка или внезапное милосердие не позволили злоумышленнику убить меня, когда это было так просто?Как бы то ни было, мое состояние несказанно обеспокоило всех моих спутников, и было принято решение остановиться в первом же порту, чтобы передать Клодиуса Бомбарнака на попечение врачам. Таким портом оказался Баотоу на левом берегу реки — крошечный городишко, обнесенный, тем не менее, новенькой каменной стеной, как будто предназначенной подчеркнуть несуществующее величие. Это, впрочем, я тоже узнал уже позже.Майор Нольтиц — о, злодей! — по словам Кинко, принял в моей судьбе самое живое участие. Он не отходил от моей постели в пути и чуть ли не сам нес меня до госпиталя на руках. Передав меня с рук на руки китайским медикам и выслушав перевод все того же майора о перспективах моего положения, путешественники принялись думать, что делать дальше. Щепетильность требовала остаться со мною, дела звали продолжить путь. Барон Вейсшнитцердерфер настаивал, майор мягко и исподволь склонял остальных поддержать его мнение. Было решено оставить при мне Кинко, а самим же продолжить путь, с каждого телеграфного пункта справляясь о моем состоянии. На том и остановились.Джонка отплыла, сказал Кинко, еще до моего пробуждения, хотя добрейшие супруги Катерна ужасно переживали из-за того, что оставляют меня одного на чужом берегу. И майор тоже, добавил Кинко мрачно. Ну да, конечно! В притворную заботу этого человека я уже ни за что не поверю.К вечеру, когда я уже успел подкрепиться куриным бульоном, в который китайский повар зачем-то разбил сырое яйцо и добавил пряно пахнущих трав, и почувствовал прилив сил, вернулись Фарускиар с Гангиром. Всем полицейским отделениям Китая, расположенным по берегам Хуанхэ, сказали они, было разослано телеграфное распоряжение задержать джонку. Она не пройдет дамбы Кайфэна, заверил меня Гангир.Сам Фарускиар, как лицо ответственное за перевозимые сокровища, вместе со своим помощником Гангиром намеревались преследовать беглецов на быстроходной полицейской лодке. Нам с Кинко они предложили присоединиться к погоне, пообещав обеспечить меня всеми мыслимыми удобствами, и, разумеется, я с радостью ухватился за предложение.***Джонка, принадлежавшая полицейскому управлению Баотоу и любезно вверенная им под начало господина Фарускиара, была существенно меньше размером, чем наша, обладала куда более хищными очертаниями и, видимо, оттого двигалась намного быстрей. И все равно нам нипочем не удалось бы догнать дьявольского майора Нольтица и моих несчастных друзей, сделавшихся его заложниками, если бы Фарускиар не поставил всю китайскую машину власти себе на службу.Из Баотоу телеграфом был передан приказ в Кайфэн, подле которого Хуанхэ пересекается рядом плотин, построенных еще при династии Сун в начале тысячелетия. Плотины были наглухо перекрыты. Попытавшейся причалить к берегу джонке при помощи сигнальных флагов был дан приказ стать на якорь в некотором от него отдалении, а несколько отчаливших от пристани суденышек береговой охраны ощерились карабинными дулами, подтверждая серьезность отданного приказа.Джонка заметалась и замерла. Вид ее, одинокой в окружении мелких, но очень зубастых хищников, был настолько горестно безнадежен, что у меня — а я наблюдал эту картину в подзорную трубу по мере того, как мы приближались — защемило сердце. Почему-то представилось, как, оказавшись в безвыходном положении, майор минирует лодку, чтобы выкупить свою жизнь, расплатившись жизнями других находившихся на борту пассажиров, или как, запершись у себя в каюте, он решается на последнее средство и пускает пулю себе в висок. Я содрогнулся и потряс головой — она отозвалась болезненным гулом. Такой конец стал бы заслуженным воздаянием для предателя и негодяя, но почему-то думать о таком не хотелось.Когда нос полицейского суденышка ткнулся в борт большего корабля и на палубе нас встретил сам майор Нольтиц, спокойный и подтянутый, как обычно, я едва сдержал вздох облегчения.— Господин Фарускиар, — с подчеркнутой, словно насмешливой вежливостью поклонился он. — Какая честь для меня! Господин Бомбарнак, — его тон неожиданно потеплел, и от такого притворства меня передернуло, — очень рад видеть вас в добром здравии.Я не удостоил его ответом.— Мы прибыли на это судно с официальной миссией, — холодным тоном ответил ему Фарускиар, — как представители китайских таможенных властей.Он действительно выставил перед собой чиновника речной таможни из Баотоу, но не дал бедняге даже раскрыть рот.— К властям поступили сведения о том, что на этом судне имеется незаконный груз.Они все собрались на палубе: суетливые Катерна, добрый барон, даже невозмутимый сэр Фрэнсис Травельян соизволил выглянуть из своей каюты. Все они с радостью и участием смотрели на меня и с недоверчивой тревогой — на моих спутников. Я, как мог, постарался успокоить их взглядами. Барон Вейсшнитцердерфер шагнул было вперед, собираясь что-то запальчиво возразить на обвинение Фарускиара, но я жестом остановил его. Группа солдат китайской речной полиции почти беззвучно поднялась на джонку мимо нас. Я и не подозревал, сколько их могло поместиться на крохотном полицейском суденышке.— Я уверен, что все это недоразумение, — жестким тоном ответил майор, и его серые глаза мгновенно стали по-северному ледяными. — Если только не клевета злопыхателей, — он бросил в мою сторону короткий взгляд. — Вы можете осмотреть судно.— Я пр-протестую! — возмущенно каркнул барон и налился багрянцем от ушей до кончика носа.Сэр Фрэнсис Травельян вынул сигару изо рта.— Спокойнее, господа, — постарался разрядить обстановку Гангир, переглянувшийся со своим шефом. — Мы начнем осмотр с грузовых трюмов, возможно, до личных вещей пассажиров дело и не дойдет.— Я прошу всех оставаться на палубе, — веско обронил Фарускиар.Майор Нольтиц коротко поклонился. Барон Вейсшнитцердерфер, фыркая, словно прохудившийся чайник, бормотал себе под нос что-то про ?черт знает что? и ?доннерветтер?. Сэр Фрэнсис Травельян с независимым видом курил. Мадам Катерна крепче прижалась к мужу. Китайский чиновник и пара солдат спустились в трюм.Мы все напряженно прислушивались к раздававшимся снизу звукам. Неожиданно таможенник выкрикнул что-то на китайском, и Гангир тут же перевел, обернувшись ко всем нам.— Одиннадцать ящиков с красными гербовыми печатями.— Это русская почта, — усталым голосом пояснил майор. — Можете проверить гербы.— Есть ли у вас дипломатические документы, гарантирующие право на неприкосновенность почты?Таких документов у майора не было.— В таком случае, — с неприятной ухмылкой сказал Гангир, — мы откроем ящик.Я подумал, что Гангир, хоть он и был служителем закона, очень плохо подходит на роль положительного героя моего репортажа. Как хорошо, что у меня есть его начальник, благородный Фарускиар, величественный, что на словах, что в поступках.Снизу доносились звуки столярных работ, затем китаец снова что-то отрывисто крикнул.— Письма и свертки, — озадаченно перевел Гангир.Не может быть!Майор Нольтиц не сумел скрыть победную улыбку.— Откройте другой ящик, — коротко приказал Фарускиар.Снова письма, пакеты, посылки. Неужели мой добрый Кинко ошибся, и горы золотых монет только привиделись ему? А я, легкомысленный и легковерный болван, не догадался пойти и проверить! Да нет, этого попросту не могло быть.— Откройте…— Ваше превосходительство, — с любезной улыбкой заметил майор, — осмелюсь напомнить, что без судебного постановления у китайской таможни есть полномочия досмотреть не более чем каждое третье место багажа въезжающего иностранца. Еще немного, и законная норма будет превышена.Пошедший красными пятнами Гангир спрыгнул в люк сам. Если закон позволял ему открыть еще только один ящик, помощник Фарускиара хотел сам сделать выбор. Какое-то время из трюма не доносилось ни звука, затем мы услышали его напряженный голос.— Вон тот, второй от стены, — и повторение на китайском.На виске майора Нольтица мелко билась синяя жилка.— Деньги! — в наступившей тишине прозвучал торжествующий голос Гангира. — Золотые монеты.— Это финансовые отправления российских подданных своим родным в Пекине, — с мертвенным спокойствием сказал майор.Фарускиар медленно обернулся к нему.— В какой валюте осуществляются отправления?— Я полагаю, в российских рублях.— Ящик полон новеньких юаней, — заявил Гангир, высунувшись из люка и одним могучим прыжком выбираясь на палубу. — Думаю, и в других — они же.— У вас не было никакого законного способа обрести такую сумму в китайской валюте, — медленно и раздельно проговорил Фарускиар, и я услышал вокруг сухие щелчки взводимых курков, — кроме как ограбив поезд Великой Трансазиатской магистрали.Последующие события остались в моей памяти прежде всего диким криком Каролины Катерна. Одним плавным тягучим движением майор Нольтиц метнулся вперед, к Фарускиару, и сбил того с ног точным и дьявольски сильным ударом в челюсть. Черт возьми, а я-то всегда полагал чемпионами по кулачному бою англичан!Гангир, выхватив пистолет, бросился майору наперерез, но, как видно, взвести курок он не успел. Они схватились, майор каким-то изощренно сложным приемом вывернул плечо своего противника, заставляя бросить оружие, подсек ногу, повалил и прежде, чем карабинеры сообразили, как им стрелять, чтобы попасть в одного, не задев другого, с громким плеском скрылся за бортом.Беспорядочный треск выстрелов будто заставил нас всех очнуться. Китайцы, столпившись у борта, беспорядочно палили в воду.— Что вы делаете, он же умрет! — отчаянно и бессмысленно вопила мадам Катерна.Фарускиар, поднявшись на ноги, с перекошенным лицом отдал по-китайски короткий приказ, и сразу пятерка солдат столбиками попрыгала в воду и, держа высоко над головой карабины, погребла к берегу вслед за удалявшимся беглецом.— Зачем? — с тоской спросил я. — Сокровища же теперь в вашей власти. Может быть, пусть его — уйдет?Фарускиар посмотрел на меня как на умалишенного, отдал еще приказ — и на мачтах джонки начали взлетать флаги. Шлюзы великой плотины медленно открывались перед нами.Ну, по крайней мере, мы теперь доберемся до Пекина под надежной защитой Фарускиара и его солдат. Какое-то неприятное чувство неуспокоенным червячком ворочалось в груди. Ну конечно, хорош же будет мой репортаж, если я так и не узнаю, что сталось с главным злодеем!***Каюта по соседству с моей была пуста, бурбона и разговоров мне сегодня не полагалось. Со вздохом я вызвал Кинко и с его помощью приготовился ко сну: в час, неурочно ранний, и без всяких объяснений с прочими пассажирами джонки. Разбитая голова и последствия хлороформа продолжали меня беспокоить, слабость валила с ног, и на долгие разбирательства попросту не было сил. Едва коснувшись головой знакомой подушки, я провалился в мутный, тяжелый сон без сновидений.Разбудил меня барабанный бой в дверь, отличавшийся даже некоторой мелодичностью. Я открыл глаза и поспешно зажмурился: солнце стояло уже высоко. За дверью каюты меня поджидал Катерна.— Ах, господин Клодиус, — почтенный лицедей, казалось, вот-вот начнет подпрыгивать на месте. — Ах, господин Клодиус, вы просто обязаны выйти на палубу! Его поймали!От особого выражения, с которым господин комедиант произносил слово ?его?, на душе моей сделалось еще более муторно. Не было у меня ровным счетом никакого желания смотреть в глаза этому человеку.— Я не пойду, — хмуро ответил я. — На что я там нужен?— Его сиятельство господин Фарускиар велел быть нам всем, — передал Катерна порученный ему приказ и, понизив голос, осведомился. — Господин Бомбарнак, а неужели же это правда, что майор Нольтиц украл китайскую казну?— Украл, да недалеко ушел, — буркнул я, натягивая сюртук и скептически оглядывая в зеркало свою недовольную физиономию. — Майор Нольтиц, господин Катерна, и был тем самым разбойником Ки Цзаном. А мы, как доверчивые цыплята, слушали все то, что он говорил.Вот оно! То, что третий день не давало мне покоя! Не люблю ощущать себя доверчивым цыпленком. Я журналист! Я должен предвосхищать события и глубоко понимать людей. А надо мной так безжалостно посмеялись.***Майор Нольтиц, стоявший посреди палубы в окружении китайских солдат, выглядел сырым и потрепанным. Лицо его было серо от усталости, одежда замаралась в грязи. Он мог бы вызвать у меня жалость, если бы не должен был вызывать только ненависть у каждого порядочного человека. И в то же время, жалок он не был. Все так же прямо держал он плечи и в глаза благородному Фарускиару, которого, видимо, почитал своим главным противником, тоже смотрел все так же прямо. Вот кто мог стать достойным героем статьи, но посвящать свой репортаж негодяю я не собирался. Не люблю отрицательных персонажей!Я недоумевал, зачем Фарускиару потребовалось собирать нас на палубе, если всего-то и оставалось, что поместить злодея в полагающуюся ему темницу. Надеюсь только, что его не заключат в каюте рядом с моей! Не то чтобы я опасался за прочность перегородок, но это было бы в высшей степени неприятно.Но что это! Похоже, что Фарускиар решил устроить нечто вроде суда. Расположив нас, словно зрителей в зале, а солдат — будто некое подобие присяжных, этот человек, явно знакомый с началами европейского судопроизводства, сам выступил в роли прокурора, на чистейшем французском языке зачитав обвинительные показания, а Гангир, между тем, переводил их на китайский.О, это была речь, достойная Дворца правосудия! Он говорил о естественном договоре и о божественной природе власти, которой богдыхана наделяет само Небо. О неприкосновенности государственного имущества и о неприкосновенности жизни людей, вступивших на земли Поднебесной, если только Сын Неба не повелел иное. Он расписал в красках наше путешествие по Трансазиатской магистрали, в котором он сам принял участие не только как представитель компании, но и как чиновник, имеющий задание проследить за транспортировкой казны, уязвимость которой слишком многих могла ввести в искушение. Помянул и слухи о разбойничьих шайках, которых не могли не привлечь сокровища экспресса, и дерзкое нападение одной из них, которое могло бы оказаться фатальным, если б не доблесть и мужество сражавшихся пассажиров. Затем отдал честь уму и изворотливости самого майора, оказавшегося куда хитрее своих предшественников. Затаив до времени свои темные планы, он сумел добиться доверия пассажиров и служащих поезда, и благодаря тому знал о происходящем в дороге все и вся. Почувствовав угрозу со стороны других шаек, он принял решение оставить ставший небезопасным экспресс и уговорил часть попутчиков на безрассудное — здесь я покраснел, — путешествие на джонке. Усыпив охрану при помощи добавленной в еду настойки опия — китайские специи отлично спрятали горький вкус — он один, командуя носильщиками, переместил несколько ящиков с монетами и драгоценными камнями в трюм джонки, замаскировав их ящиками с почтой. Присутствие на борту мирных иностранцев в какой-то мере защищало судно от возможности обстрела со стороны преследующих его властей. А встретившись в Тяньцзине со своими сообщниками и передав сокровища в надежные руки, майор, наверняка планировал пустить джонку на дно, а вместе с ней и всех, кто оказался случайными свидетелями его преступления…Майор, стоявший посреди образованного нами круга со связанными спереди руками, недобро усмехался в ответ на эту речь. И, несмотря на обуревавший меня ужас, я подумал, что таким он, верно, и запомнится мне: потрепанный, худой и небритый, с осунувшимся лицом и кривой улыбкой, побежденный, но горделиво смеющийся в лицо победителям. Настоящий демонический злодей!Фарускиар закончил речь и спросил, имеет ли обвиняемый что-то сказать в свое оправдание.— Имею, — подсудимый расправил плечи, и глаза его зло сверкнули. — Все это ложь, и все, что вы тут затеяли — фарс, впрочем, в отличие от ваших зрителей вам и самому это прекрасно известно.Фарускиар и глазом не моргнул на это новое оскорбление. Заведя руки за спину, он так же мерно, будто и не давал подсудимому слова, продолжил.— Наказание, предусмотренное законами Китайской Империи за покушение на государственные финансы, — смерть. За кражу золота в объеме, превышающем дневной заработок чиновника среднего класса, — смерть. За покушение на жизнь более чем одного человека — смерть. За покушение на целостность и способность к работе Императорской железной дороги — смерть немедленная и мучительная. Признает ли обвиняемый, что услышал положение о применимых к нему мерах и понял его?Майор спокойно кивнул и вновь поднял голову. По знаку Фарускиара пятерка солдат, держа в руках карабины, шагнула вперед. И до меня вдруг дошел весь ужас происходящего. Это не был суд, это была казнь.— Нет, — жалко прохрипел я, но голос мой сел от волнения, и протеста никто не услышал. Солдаты вскинули ружья на плечо.При всех негативных чертах его натуры, в мужестве этому человеку нельзя было отказать. Он спокойно смотрел в черные жерла наведенных на него ружейных стволов, и даже мускул не дрогнул на его лице. Величественный Фарускиар поднял руку, готовясь подать сигнал, мадам Катерна отвернулась, пряча лицо на плече мужа. Еще миг — и все будет кончено. Но я не мог просто так смотреть, как стреляют в грудь человека, еще недавно называвшегося моим другом. Кем бы он ни был.— Стойте!Ноги отчего-то не гнулись. Я с трудом проковылял вперед и стал между преступником и строем китайцев с ружьями. Это действительно было не страшно, только отчего-то кружилась голова.— Стойте! Так нельзя!— Господин Бомбарнак, отойдите!— Господин Фарускиар, — шум в ушах ужасно мешал, но я все же постарался быть как можно более убедительным, — я уважаю обычаи вашей родины и понимаю, как много зла причинил вам и ей этот человек. Он, конечно, заслуживает наказания. Но как европеец, как человек девятнадцатого века (и корреспондент ?XX века?, — чуть было не скаламбурил я), как благородный и цивилизованный человек, какими, безусловно, мы все тут являемся, я не могу допустить самосуда. Майора Нольтица должны судить китайские власти и наш долг — передать его в руки правосудия. Я прошу вас…Глядя мне прямо в глаза, Фарускиар медленно покачал головой. Я ощутил, как земля уходит у меня из-под ног, словно этим движением он подписывал приговор мне, а не предателю.— Господин Бомбарнак… — услышал я позади себя хриплый и странно напряженный голос майора. — Клодиус… Прошу вас, отойдите.И все же я остался стоять.— Господин Бомбарнак, — медленно, со свойственным ему спокойным достоинством сказал Фарускиар, — вы правильно заметили, что незнакомы ни с обычаями моей родины, ни с системой правосудия Поднебесной империи. Не в моем обычае предоставлять свободу пойманному врагу. И моих полномочий достаточно для такого решения. Отойдите, господин корреспондент, или же…Смертным холодом повеяло от этого ?или?.— Нет, — сглотнув комок в горле, уперся я. — Обычаи или нет, но варварства я не допущу.Подумать только, я осмелился перечить самому блистательному Фарускиару! Но я — представитель цивилизованной нации и прогрессивной газеты — как я смогу смотреть в глаза своим читателям, если позволю совершиться зверству?Фарускиар сощурил глаза, яркие и пронзительные, как у тигра. В этот момент к нему подошел Гангир и что-то быстро сказал на ухо своему начальнику. Тот посмотрел на него, оценивающе взглянул на меня, на майора и вальяжно кивнул.— Что ж, мой помощник только что напомнил мне, что законы гостеприимства велят нам уважать суждения тех, кто прибыл издалека, как бы сильно они ни отличались от наших. Хорошо, я сделаю, как вы просите, господин Бомбарнак, сколько бы труда мне это ни стоило. Майор Нольтиц будет доставлен в Пекин.Повинуясь команде, китайцы опустили ружья.Я почувствовал, как от схлынувшего напряжения у меня подкашиваются ноги, и наверняка бы упал, если бы за плечо меня не поддержал майор своими стянутыми вместе руками. Его била дрожь. Так мы стояли какое-то время, вцепившись друг в друга, охваченные странным чувством, будто оба только что выбрались из могилы.— Благодарю, — с жаром сказал мне майор, видно, наконец, совладав с голосом. — Вы даже представить себе не можете, что именно…Эти простые слова вернули меня к реальности, я наконец осознал, кто держит меня и поспешно освободился. Удивительно, я бы, пожалуй, простил этому человеку и китайское золото и даже попытку меня убить, но не прощу того, что я готов был назвать его другом, а он оказался врагом.— Я поступил так, как должно честному человеку, — холодно отвечал я. — Не из личной симпатии к вам. И когда мы наконец доберемся в Пекин, буду рад распроститься с вами навеки.Он слегка склонил голову и как-то удивительно грустно для прожженного негодяя улыбнулся.— Да, разумеется.Подошли китайские стражи и снова окружили майора плотным кольцом.***Майора Нольтица все-таки заперли в каюте по соседству с моей, так что я позорно ретировался в кают-компанию, где и предавался терзаниям в обществе молчаливого сэра Фрэнсиса Травельяна, посасывавшего свою сигару с видом, будто бы говорившим: ?Ну а что ж вы хотели от китайского правосудия??, и барона Вейсшнитцердерфера, с неизменным горестным ?о, доннерветтер!? сопоставлявшего расписания различных железнодорожных и пароходных компаний.Репортаж у меня не клеился, спать не хотелось, мысли метались. Слава богу, до Тяньцзиня оставалось менее суток! Завтра утром я сойду на твердую землю, найму коляску до столицы и забуду это плавание как страшный сон!Резкий толчок вдруг возвестил нам, что джонка остановила свой легкий бег по желтым водам. Более того, выглянув из окна каюты, я убедился, что мы стоим у причала, а на берегу тянутся припортовые лачуги очередного китайского городка.В недоумении я переглянулся со своими спутниками. Барон тоже ничего не понимал. Сэр Фрэнсис Травельян, ни слова не говоря, поднял стоявший подле него на столе колокольчик и резко встряхнул. Кинко вырос посреди кают-компании, словно из-под земли.В другое время я подивился и посмеялся бы над тем, как странно спелись надменный английский сэр и спасенный им румынский безбилетник, но сейчас я забыл обо всем, набросившись на Кинко с расспросами: ?Что случилось? Почему мы остановились??Взглянув на сэра Фрэнсиса Травельяна и, очевидно, получив какое-то молчаливое разрешение начать говорить, добрый малый ответил:— Фарускиар и Гангир только что сошли на берег.— Что?! — так и подскочил я. — Как? Уведомили ли они об этом кого-нибудь?— Только капитана-китайца, да еще служителя таможни.— Забрали ли они майора с собой?— Нет, — таков был ответ честного Кинко.В смятении чувств я выбежал на палубу. Между бортом и берегом ширилась полоска воды: очевидно, никто и не задумывался дать пассажирам возможность ознакомиться с достопримечательностями очередного порта, даже если кому-либо из нас вдруг пришла бы в голову такая идея.Встревоженный, я разыскал капитана, но бедняга говорил по-французски весьма посредственно.— Куда мы идем? — закричал я ему чуть ли не в ухо.— В Тяньцзинь.— Почему сошли господа Фарускиар и Гангир?Он с грехом пополам объяснил, что те намерены с нами встретиться уже в пункте назначения— Почему же они покинули джонку? — настаивал я.Тут уже лингвистических познаний бедняге не хватило.— Что с сокровищами?Он смотрел на меня, недоуменно моргая узкими глазами.— С грузом? Груз в трюме? Трюм?Собеседник мой разулыбался, понятливо закивал, неожиданно вытащил из-за пазухи массивный затейливой формы ключ и с поклоном вручил его мне.— Что это? — опешил я.— Трюм, — несколько раз повторил китаец запомнившееся ему слово. — Трюм.Ключ от трюма?! Я не поленился сходить и проверить. Ключ действительно подходил к люку в герметично запертый отсек — тот самый, где стояли ящики с мнимой почтой. Все одиннадцать были на месте. На трех ящиках печати были сломаны, и один действительно был полон монетами до краев. Ничего не пропало. В полном недоумении я вернулся к себе.Ближе к вечеру джонку вновь остановил полицейский патруль, проверил у всех документы, выслушал непонятные для нас объяснения шкипера относительно груза и человека, запертого в каюте, и отпустил с миром.Ночь, казалось, принесла умиротворение. Спала жара, словно откуда-то издали уже потянуло ветром приближавшегося моря. Успокаивающе рокотали где-то на грани слышимости пороги Хуанхэ. В соседней каюте было тихо. Я забрался под одеяло и забыл обо всем, размечтавшись о скором прибытии.Пробудился я почти сразу. На этот раз колотили в переборку возле моего изголовья. Только этого мне еще не хватало!— Господин Бомбарнак! Господин Бомбарнак! — толстое дерево порядком приглушало и голос, и стук, но, к сожалению, не могло заглушить совсем. — Да проснитесь же наконец!— Прекратите это! — голосом испуганного школяра отозвался я. — От меня вы ничего не добьетесь.— О, …! — из-за стены донеслось заковыристое русское ругательство. — Извольте не нести чушь, господин журналист. Мы тонем!Что?! Ну уж это-то я мог проверить, не вступая в перепалку со своим неприятным соседом.Царивший на палубе кавардак окончательно убедил меня, что слова майора не были хитрой уловкой. Китайцы-солдаты и малайцы-матросы носились по палубе, едва не сшибая друг друга. В общей суматохе я отыскал господина Катерна.— Что случилось?— Пробоина ниже ватерлинии, господин Клодиус, — отдуваясь, сообщил мне бывший моряк. — Мы налетели на мель, будь прокляты приближающиеся пороги! О, моя бедная Каролина! Ах, это катастрофа! Здешний капитан совсем потерял голову, но, к счастью, шлюпок хватит на всех, а берег близко, — уже более спокойным голосом продолжил он.— Так, — я с сомнением покосился на берег, темный и покрытый совсем не гостеприимным лесом. — Как скоро мы затонем?— Мы можем не затонуть вовсе, господин Клодиус. Джонка хорошо построена, а здесь мель, и корабль вряд ли погрузится целиком. Но стоит ли нам этого дожидаться? Глядите, первая партия китайцев уже отчалила.Действительно, услужливо пропускать пассажиров вперед здесь, похоже, никто не намеревался.— Господин Катерна, — зловещим шепотом сказал я. — Я и рад бы поторопиться, но у меня есть два вопроса: первый — китайские деньги. И второй — майор Нольтиц.