II (1/1)
Мы в этом доме уже несколько часов, и никого кроме маленького ребенка так и не нашли. Джону взбрело в голову, что теперь не обязательно говорить с предполагаемыми клиентами и можно просто отвечать на вызовы посредством текстовых сообщений. Одно из таких он и получил сегодня утром, и уже днем мне пришлось закрыть магазин.
Выбор был очень сложным: остаток пятницы проторчать за прилавком, зная, что половина Неназванного уже начала напиваться, а другая половина давно в отключке; и, в противовес этому, хоть какое-то развлечение перед выходными, с учетом того, что все синяки и ссадины у меня зажили, а поскрипывающее колено перестало болеть от холода. Нормально, — подумал я и буквально выпытал у Джона адрес.
В машине лежала канистра бензина, игральные карты, еще одна колода, но уже с голыми девочками, да и та появились у меня только из-за Джона, хотя, скорее всего их ему прислали по почте. Кто знает, может, проведи я над ними ультрафиолетовым сканером, увидел бы какие-то руны или что-то еще околомагическое, способное помочь (или что-то совершенно мерзкое и не умеющее никакого отношения в магии). Там же лежал топор, нет, не тот топор, которым я якобы дважды убил одного парня. По сути, второй раз я убивал его... Впрочем, сейчас не об этом. Мы ходим по пустому дому в поисках, кого, призрака? Я был бы рад, произойди сейчас хоть что-нибудь.Телевизор выключен из сети и сколько я не пялюсь в огромный плоский экран — ничего не происходит. Ребенок сидит рядом и сопит, стоит отметить, что малой не так-то агрессивно настроен к гостям в своих будущих владениях.— Зачем мы тут? — позади, стоя на лестнице, шумит Джон. Он водит ладонями по стене и прислушивается к тишине, заполняющей дом целиком. Мне хочется предложить другу лизнуть стену, ну просто на всякий случай, мало ли. Смотри Джон ?Доктора Кто? — уже давно сделал бы проверку ртом. Хм, проверку ртом, ладно, об этом чуть позже.
— Жалобы на шум.— Не говори мне, что ты серьезно, — я стараюсь не закатывать глаза. Тупая привычка.
Ключи соблазнительно звякают в кармане, когда я резко встаю с дивана, ребенок от этого заваливается на бок и впечатывается своей прелестной пухлой щечкой в диванную подушку. Будь я на его месте — начал бы плакать, ведь никто не развлекает его, телевизор не работает, ничего дельного вообще не происходит. На вид малышу года два, может, чуть больше — я не так уж и хорош во всех этих родительских делах. Надеюсь только, что подгузники ему не нужно будет менять в ближайшее время.Ключи продолжают соблазнительно звякать в кармане, когда я подхожу к Джону. Сегодня у него на голове незнакомая мне бейсболка, и выглядит она, мягко говоря, хреново, на затылке виднеются следы от крови или ржавчины, хотя с нашей работой это может быть и то, и другое вместе взятое. Джон на меня не отвлекается, продолжает сосредоточенно пялиться на обои. Узор у них в цветочек и я стараюсь не кривиться слишком уж сильно. Не так пристально смотреть на Джона я тоже стараюсь, но это не занимает столько сил.— Не хочешь заняться ребенком?— Я только для этого здесь?— Если нужна будет помощь, я же скажу, ты знаешь.Он не скажет об этом, даже если окажется погребенным под обвалившейся крышей дома. Джон представляет себя героем, на деле ему насрать на окружающих и на себя самого. Могу сказать то же самое и о себе самом, не считая того, что мне довольно часто просто лениво куда-то тащиться и кого-то спасать. В Неназванном такие ситуации в последнее время стали происходить все чаще и чаще, я знаю тому причину, но скорости и желания помогать не прибавляется день ото дня. Джон об этом знает, а я все пытаюсь понять, что именно тянет его каждый раз в новый дом, склад, подвал. Ответ может быть простым — скука, а может статься и так, что его вообще не будет. Это и есть фишка Джона, о которой я ему никогда не скажу.
Потому что он сволочь.— У него нет нигде бирки с именем?— Это ребенок, не щенок, — я подхватываю малыша на руки и он смеется так, что начинает икать. — Ладно, так что за шум? Призраки брякают цепями, просят похоронить их или обещают, что скоро все человечество поочередно превратится в кровавый фейерверк? — при слове ?кровавый? пацан перестает икать и растерянно смотрит на меня. Может, он голоден, или от меня плохо пахнет, или он увидел то, что мы с Джоном привыкли видеть перед сном и сразу после подъема.— Разный шум, ты видел, где стоит ближайший дом? Сомневаюсь, что даже громкая вечеринка могла бы разбудить кого-то здесь. А мне передали, что здесь, — он замирает, прижавшись лицом к стене, я почему-то вспоминаю ?Страшил? и ту хрень, что происходила с персонажем Фокса на протяжении всего фильма. В любую секунду уродский цветочный узор может засосать Джона, а я стою тут с сопляком на руках и пытаюсь прикинуть в чем может быть дело. — Постоянно раздаются посторонние шумы особого характера.— Видишь, этого дядю скоро сожрут непонятные твари, а мы с тобой отправимся на кухню и найдем немного еды, да, малый? — голубые глаза смотрят мне прямо в душу, которой, к несчастью, у меня уже давно нет, и, если быть точным, то я сильно сомневаюсь в том, что она была. Ребенок цепляется мне за плечи, когда я, громко топая, захожу в кухню. Топаю я только потому что могу сделать это и потому что в этом доме вообще нет никаких источников постороннего шума, не считая меня, Джона и малыша.В холодильнике пусто, на всех полках тоже, я и не удивляюсь, когда вместо коробок с едой нахожу только пыль.— Думаю, что на руках у меня что-то особенное, — хвастаюсь я Джону и подбрасываю мальца вверх, он взвизгивает и высовывает розовый язык, улыбаясь. Ладно, все должно быть не так плохо, как мне показалось минуту назад.— Хочешь спеть ему ?Верблюда Холокоста?? — предлагает Джон и потягивается, я вижу его красные боксеры, но быстро перевожу взгляд на ребенка, который продолжает выглядеть самым прекрасным созданием на земле. В любой момент мне может стать больно, к примеру, из детских ручонок полезут гвозди или ножи, может, эта очаровательная мордашка превратится в пасть аллигатора, тут никогда не угадаешь.— Это не я солист, забыл?— Да, но у тебя каждый раз есть возможность спеть.— И я каждый раз таинственным образом оказываюсь валяющимся на земле.— Упс? — он продолжает прислушиваться, все так же оставаясь на лестнице. Под ногами у меня вжикает и отъезжает в сторону маленькая машинка, самая обычная детская игрушка. — У тебя есть с собой что-нибудь?В груди появляется жжение, когда я слышу первый стон, малыш на руках перестает вертеться и замирает, тоже прислушиваясь.— К примеру?— Видеокамера? — Джон смотрит на меня, приподняв одну бровь, и выглядит как самый настоящий наркоман, хотя, стойте, он же им и является. Стон повторяется — это девушка, и ей явно очень приятно. Я понимаю, почему Джон сказал про камеру, но почему ребенок все еще у меня на руках и настоящий ли он?— Ты уверен, что тебе писали реальные люди, а не те, кто сейчас находится где-то в достаточной близости от оргазма? — я бы сформулировал иначе, клянусь, но неумение обращаться с детьми дало о себе знать. Хотя теплая тяжесть на моих руках была достаточно приятной.— Я всегда проверяю дважды.Брехня, единственное, что проверяет Джон, так это в порядке ли презерватив, прежде чем трахнуть очередную подружку на неделю. Но я и в этом сомневаюсь.— Тогда, почему бы тебе не пойти вон в ту комнату и не узнать в чем дело?— Все ради тебя, — он спрыгивает со ступенек и проходит мимо, малыш провожает Джона своим невозможно печальным взглядом наивных голубых глаз, а я не могу уловить, что именно происходит. Знать бы как зовут ребенка…В следующую секунду происходит нечто, о чем я бы предпочел забыть раз и навсегда. И лучше бы мне вообще никогда не появляться на свет из пробирки или огромной свиноматки, но, серьезно, это было настолько мерзко, что я был готов выблевать завтрак, который даже не съел.Спустя несколько часов непонятных поисков хоть какой-нибудь зацепки, я потерял ребенка, к которому успел привязаться, зато получил Джона, лежащего на мне. Он улыбался, а мне хотелось выйти на воздух, или, лучше отправиться к себе домой и нажраться пивом, ведь, мать вашу, пятница.— Похоже, что они хотели устроить небольшое шоу, — шепчет Джон. Почему он шепчет? Почему этот засранец никак не слезет с меня?— Дай мне встать.— Нет, чувак, у нас тут одно неотложное дело, — он усмехается мне в рот, и в какой-то момент мое сердце замирает, или нет. Я не знаю, мне не хочется знать, и почему состояние отвращения превратилось в состояние ожидания, и, о нет, возбуждения?Это не может стать хуже.Из ближайшего угла доносится смешок, и я, рискуя потянуть шею, поворачиваюсь на звук и вижу своего мальчика, сидящего с самым довольным лицом на свете, во рту у него палец, а глаза блестят, что странно, ведь уже довольно темно. Джон тоже смотрит на ребенка, а потом хватает меня за подбородок и заставляет взглянуть в его глаза (с огромными зрачками). Интересно, а как выгляжу я? Так же бредово?— Я не собираюсь делать этого при ребенке.— То есть тебя останавливает только он?Снова стон, женский, громкий, я закрываю глаза и пытаюсь оттолкнуть Джона в сторону.— Ты серьезно предлагаешь потрахаться в целях избавления от этой хрени?— Ну, у тебя ведь ничего с собой нет, — в этот момент его пальцы касаются пряжки моего ремня и я закусываю губу стараясь придумать ответ.Ничего удивительного, что у меня хреново выходит.Джон подмигивает малышу, и я хочу, правда хочу сказать ему что-нибудь из серии: ?это мерзко? и ?ты самый аморальный тип на свете?, но ровно в этот момент Джон целует меня.Нет, это самый неидеальный поцелуй на свете, и я слышу, как мой стон перекрывает женский крик. Кажется, она кончила. Джон сжимает пальцы, и я стараюсь не думать о ребенке в углу.Ведь, на самом деле, его там нет.И не было все те часы, не так ли?Джон смеется и я хочу его ударить. Но сперва я хочу кончить.