Курс 4. Электив по патологической анатомии с элементами застольного этикета (кандидатская с нелинейным финалом) (1/1)

Me mortuo terra misceatur igni

Было девять часов утра. На небе не было ни облачка. Ветра тоже не было. Солнце уже стояло сравнительно высоко и шпарило со всей дури, раскрашивая улицы в лимонно-желтый цвет, а мимо главного городского парка шли в сторону общежития наши герои. Гюнше держал в руках большую коробку шоколадных конфет, купленную незадолго до этого в ближайшем супермаркете, а у Коха под локтем больной руки (чтобы освободить здоровую для сигареты) торчал букет из пяти синих роз. - Обязательно нужно было тратить на эту ерунду такую чертову тучу денег, - ворчал Гюнше, идя по высокой каменной ограде с растопыренными руками и помахивая коробкой, как канатоходец плащом. – Я не понимаю, зачем ей этот веник. Конфеты еще туда-сюда, их хоть съесть можно. А розы? - Я сам не понимаю, зачем, - вздохнул доктор, - но все женщины поголовно любят эту бесполезность. К тому же я вроде как благовоспитанный мужчина, который не приходит к дамам с пустыми руками. - Понятно… - и мальчик спрыгнул со своего импровизированного каната, после чего встал рядом с профессором. - Герр Кох… - А? - Почему Вы так хорошо относитесь к Эльзеру? Он ведь хотел Вас убить вчера, а вы всего лишь играли с ним, хотя аякаши гораздо сильнее окиагари… - Ну да, если бы я по-настоящему захотел, я убил его точно так же, как ту официантку-мононокэ из «Крали»… А ты чего, считаешь, что окиагари – это недо-ёкай? - А разве не так? - Тут дело не в том, кто кого и в чем превосходит. Для меня Хайко Эльзер – сама борьба. Он всегда был дерзким, вспыльчивым, но добрым малым. Я знал его еще живым, дружил с ним и даже оберегал. Но его убили на Пихельсдорфских мостах такие, как ты, - и Кох указал на нож своего прислужника. – Зарезали в рукопашной – снайперы в ближнем бою не жильцы, а я не сумел его защитить – я умер не так давно, чтобы быть сильным духом, – врач вздохнул и продолжил. – Честно говоря, не ожидал, что мы вновь встретимся. Обычно, когда некромант призывает окиагари, последний несколько первых дней радуется вновь обретенной жизни, пусть и в подчинении. Но затем он начинает чахнуть и увядать, потому что ему уже нет места под солнцем, и ему нечего здесь больше делать. К тому же его мучает адский голод – питаться такие ёкай могут только человеческим мясом, а Мари не разрешает ему нападать на людей слишком часто или разрывать свежие могилы. Но Эльзер нашел смысл своей жизни, поэтому прекрасно себя чувствует уже почти три года. Он посвятил себя учебе, как ни странно, - улыбнулся Кох, – и больше всего на свете хочет стать врачом. И он бережет Мари не потому, что влюблен в неё, как могло бы показаться.- Так он не любит её? – поразился Герман. – А зачем он так заботится о ней, пылинки с неё сдувает? - Вот невежа, - буркнул Кох. – Пока живет некромант, его призыв на окиагари действует. Проще говоря, пока Мари жива, он тоже жив. Как только она умрет, Эльзер возвратится в Ничто. - Понятно… - опустил голову мальчик. – Так он использует её… Хотя, стойте, она его тоже, если так посудить, иначе не призвала бы… - Нечего жалеть этих двоих, - и Кох бросил окурок, после чего затер его носком кеда. – От самого существования окиагари и некромантов не может быть никакого счастья. Никому. Ни им самим, ни простым людям. Эльзер за три с половиной года своей жизни после смерти съел столько народу, сколько живет в какой-нибудь деревушке. Родственники убитых проклинают того, кто сделал это. Окиагари раскапывает свежие могилы, а души умерших проклинают некроманта. Чтобы окиагари жил, десятки и сотни должны умереть, а его хозяин – расплачиваться собственной совестью. Жутко, когда человек вроде живет – и уже умер. Думаю, ты понимаешь меня, а, змей? – и расхохотался.***Студенческое общежитие номер один занимало самое видное место после Академии и супермаркета в медицинском герцогстве и с самого первого дня своего открытия было заполонено студентами-лечебниками всех сортов и возрастов, хотя изначально предполагалось и для фармацевтов, для и педиатров тоже. Однако хитрые лечфаковцы быстро прибрали местечко рядом с alma mater к своим рукам, оставив всем остальным заформалиненную дулю.

Надутые фармацевты-педиатры возмущались не просто так: это было шикарное пятиэтажное здание, отделанное белым и красным кирпичом, с балконами и лоджиями, радостными ступенями и светлыми просторными комнатами на четыре человека - в общему, сущий рай для понаехавших из глубинки. Счастливый студент заполнял все документы, относил их в деканат и незамедлительно вселялся в свои апартаменты. Но тут-то и выпадали сюрпризы, что таила в себе казавшаяся прекрасной общажная жизнь. Туалет оказывался совмещенным с ванной, без разделения по гендерному признаку и к тому же грязен, как все котлы Ада. Кухня была одна на весь этаж, так же как и злосчастный санузел, и из неё невыносимо воняло какой-то жареной селедкой или еще чем-то в этом же духе - студенты по обмену из Вьетнама каждый день готовили это богопротивное блюдо себе на ужин. Очередь в ванную почистить зубы надо было занимать с вечера, прачечная не работала вовсе. В комнате студента поджидали еще большие неприятности: зимой батарея центрального отопления не работала, поэтому все замерзали, а летом же, наоборот, было кошмарно душно, вплоть до приступов мигрени и потери сознания. Не помогали даже настежь открытые окна - батарея жарила, словно оголтелая, и никакие жалобы комендантам не могли изменить сложившейся сути вещей. Соседи по комнате имели обыкновение приглашать к себе едва ли не весь свой курс, поэтому в комнате после всех этих незваных гостей был тот еще бедлам. А еще соседи по комнате могли без стыда и совести нагиенить вам в холодильнике, ящике стола или шкафу с одеждой. Ваши лабораторные работы по биохимии похищались едва ли не в открытую и переписывались кем ни попадя, а сгущенки, которую вы только вчера поставили в холодильник, и в помине не было.Некромантша Мари фон Штауффенберг обитала на первом этаже этой квинтэссенции хаоса и безумия вместе с еще двумя какими-то первокурсницами-фармацевтами. Двумя этажами выше жил Эльзер с ботаном из своей группы и аспирантом-урологом. Но сегодня их не было: предусмотрительный Хайко выгнал своих соседей по комнате, ссылаясь на то, что собирается "пригласить бабу и отжарить её хорошенько". Оба сожителя многозначительно покивали, перекинулись завистливыми взглядами, пожелали товарищу удачи и очистили помещение. Однако они не ушли по своим делам, а заняли удобную наблюдательную позицию прямо за углом, чтобы увидеть партнершу старосты. Где-то через пятнадцать минут раздался звук поднимающихся по лестнице шагов, и в коридоре появилась странная парочка. Одного из этих двоих студенты узнали сразу же: не кто иной, как профессор Кох спокойно вышагивал по коридору в своем неизменном белом халате поверх темной одежды, держа в здоровой руке букет. Его спутник, светловолосый мальчишка, вприпрыжку следовал за ним с коробкой конфет.Скандальная слава замдекана лечебного факультета, профессора Коха, гремела на всю Академию и бежала впереди него. И дело было вовсе не в сломанной руке, глухоте или светобоязни. Во время лекции ему ничего не стоило, например, откомментировать запутанный материал грубой сапожницкой бранью или прилюдно пристыдить шумящих на галерке студентов богохульными ругательствами. Все эти действия вызывали у остальных приступы гомерического хохота, а сам профессор ехидно поглядывал на провинившихся и любезно предлагал им спуститься на первые ряды, которые всегда пустовали. Никто не хотел сидеть прямо перед носом Коха – все знали, что он имеет привычку прицепляться к кому-либо по любому, даже самому пустяковому, поводу. Он успел довести до слез Мари, когда-то надевшую на его лекцию пышное платье на корсете с подолом в крупную клубнику, некую девушку, позабывшую свой халат, и даже Эльзера – за его длинные волосы, которые сам окиагари считал главным своим украшением. Но, самое главное, профессор совершенно ничем не гнушался: расталкивал студентов в очереди в столовке и супермаркете, саркастично посвистывал вслед необъятной преподавательнице биохимии, пахнущей как бабуся-театралка, и скандалил на ровном месте со всемивстречными и поперечными – начиная от коменданта и заканчивая ректором. Казалось, будто у подлого профессора нет ни капельки уважения к кому бы то ни было. Однако, что самое невероятное, Коху совершенно ничего не было за его развязность и гаерство – видимо, к тому примешивалось его обаяние и широкий кругозор, делавший его интереснейшим собеседником тет-а-тет. Но при этом гадкий замдекана, только почуяв потенциального соперника, никогда не лез за словом в карман, и мог отлаяться хоть от уборщицы Жанетты, не то что от целого курса разозленных студентов или доведенного до белого каления проректора по воспитательной работе. Ректор же ненавидел его лютой ненавистью мыши к коту. Коменданты не уставали подавать тому жалобы на несносного хама. Однако по какой-то причине, чем больше Кох орал, дебоширил и грозился топтать слонами без всякой жалости, тем большую популярность он обретал в кругу преподавателей и студентов (особенно женского пола). Многие парни, а особенно Эльзер, невзлюбили его именно за это. И сейчас два сожителя окиагари проводили его и его спутника презрительным взглядом.Но каково было их удивление, когда ненавистный профессор прошел прямиком в их комнату и хлопнул дверью!*** - Спасибо, командир, я вас буду любить до гроба! - Спокойно, дурашка, какой еще гроб… - смутился Гюнше, отскребая от себя Герберта. – Я не хочу, чтобы ты…В камышах послышался шорох, куда более громкий, чем шуршат камыши при внезапных порывах ветра. Мальчики резко обернулись на шум. Герберт испуганно прошептал: - Враг?Заросли отозвались ангельской тишиной. Выпорхнул перепел, и юные солдаты вздохнули спокойно. - Всего лишь перепелка… А как я напугался… - Я тоже думал, что умру от страха… ты, это, не задерживайся, возвращайся в лагерь поскорее, ладно? Мало ли чего… я скажу парням быть наготове. - Я только сделаю несколько последних штрихов и немедленно уйду, - пообещал Герберт и вскинул руку вверх. Гюнше кивнул, молвил короткое «вольно» и направился через кусты в сторону стоянки, а его адъютант вернулся к мольберту. Не успел он взяться за кисть и мастихин, как камыши снова зашуршали.«Перепелка опять», - решил мальчик.- Эй, гитлереныш, веди меня к вашей базе, - гнусаво заговорил некто. Это был рослый мужчина с автоматом наперевес. Гюнше, услышав чужой голос, остановился и немедленно припал к земле. Его всего затрясло от страха. Он точно знал, что союзники не щадят никого, убивая всех, кто способен носить оружие, и это касается и детей из гитлерюгенда. - Отойдите, пожалуйста, - донеслось из-за переносного мольберта. На солдата косо глянули пронзительно-серые и холодные, как лед, глаза мальчика. - Солнце загораживаете. Оно скоро сядет, и я не успею дорисовать. - Герберт, беги скорее! - заорал из кустов Гюнше. - Это приказ! Ты меня понял?! Беги отсюда!! Десантник наставил дуло автомата на мальчика и снова закартавил на ломаном немецком: - Я тебя в последний раз предупреждаю...Герберт неожиданно набросился на нападающего. Автоматная очередь пронеслась в никуда, а вскоре раздался отчаянный крик. Гюнше даже не успел ойкнуть - и хрупкое тело его адъютанта исчезло под солдатом. Мольберт опрокинулся навзничь. А секунду спустя послышался еще крик, и еще один. Герман истошно закричал от страха: он твердо был уверен, что его друг мертв. Но неожиданно Герберт медленно встал, покачиваясь из стороны в сторону. Его рубашка была залита кровью, стекла очков растрескались, а в разбитых пальцах дрожал окровавленный мастихин. Герман, спотыкаясь, кинулся к товарищу: - Герберт! Герберт, рыбья ты башка! Надо было бежать! Ты не ранен? Сам идти можешь? - Все в порядке, - с улыбкой заверил тот. Гюнше удивился, но мальчик, видимо, поняв изумление командира, пояснил: - Не люблю, когда мне мешают рисовать. - Твоя картина…- Гюнше попытался поднять мольберт, но Герберт замахал руками: - Не-не, командир, не трогайте… Она испорчена, совсем безнадежно, – и он указал на простреленный и измазанный землей и травяным соком холст. – Жалко, - вздохнул он. – А так хорошо получалось… - Глупости, я уверен, ты сможешь нарисовать и лучше, - заверил его Герман. – Пойдем позовем наших, надо закопать этого товарища – негоже ему тут валяться, хоть он и наш враг.*** - Опаздываете, профессор, - с укором проговорила Мари, закрывая дверь за гостями. - Чтобы я и не опоздал? – ухмыльнулся тот, протягивая цветы девушке. Закрасневшийся Гюнше сунул ей в руки коробку конфет. - Вообще-то опознания – это знак неуважения, - надула губки девушка, приняв подношения. - Я и без опозданий не уважаю некромантов и их прислужников.Хайко хотел было накинуться на нахала, но Мари схватила егоза руку: - Вообще-то мы собрались здесь для важного дела. Нельзя ли оставить ссоры хотя бы на пятнадцать минут?Все мужчины уселись за стол. Мари поставила в центр вазу с принесенными Кохом розами и коробку с конфетами, после чего принесла с балкона большой пирог, судя по подтекам, ягодный: - Пирог с вишнями, Хайко очень старался. - Ненавижу вишни, - оборвал её профессор. - Почему? – обиделась некромантша, нахмурив выщипанные в нитку брови. Эльзер же кинул на аякаши исполненный злобы взгляд. - История о том, как в детстве меня заперли на складе с вишнями, и мне пришлось питаться только ими три месяца, тебя устроит? – поинтересовался Кох, отхлебнув кофе из чашки, после чего достал из внутреннего кармана халата клочок бумаги, разгладил его на колене и положил на стол. - Я не стал бы обращаться за помощью к некромантше без веской на то причины, - заговорил он. –Но ближе к делу. Сегодня на Академию нападет лич. - Именно сегодня? – удивилась Мари. – Да ну? Откуда Вы знаете? - Я встретил её лет эдак пять-семь назад… - и Кох достал из кармана портсигар, закурил. – Мы повздорили из-за фигни и подрались. Я тогда здорово намял ей бока, и она пригрозила в поисках желанного уничтожить все, что мне дорого. Ну, начали пропадать зеленые студенты… Скорее всего, она их сожрала. Потом преподавательгистологии исчезла, и я стал читать вместо неё, хотя раньше вел нормальную анатомию. Год назад ректор сменился. Я пытался спасти предыдущего, но поздно приходящим- кости… И теперь эта гадина собирает себе армию и собирается напасть в открытую. Я думал, что она нападет либо вчера, либо сегодня. Вчерашний день прошел спокойно, хоть я и следил за ситуацией. Но сегодня лич не заставит себя ждать. - Верно, - скучающим голосом отозвался Эльзер, приподнявшись на локтях, - я уже чувствую присутствие в городе других окиагари. Их много, и становится все больше. Еще в городе много тэнгу и еще с какими-то существами, которых я не знаю – они только сегодня ночью расквартировались. Короче, нам конец, - и снова опустился на стол.Кох, крякнув, вставил такое выражение, которое обычно в благопристойных книгах не пишут. - Что за лич-то такой? – брякнул Гюнше. – Ничего не понимаю… - Личи – некромант, ставший мононокэ или аякаши, - сердито пояснила Мари. – Остальное потом расскажем, а пока, будь так добр, замолчи.Кох принялся высказывать свои предположения по поводу лича, его наиболее вероятное поведение, Мари слушала, изредка вступая в дискуссию с профессором. Эльзер сидел с откровенно скучающим видом, подперев голову ладонью, и едва ли не падал носом в тарелку. Гюнше же нашел себе занятие куда интересней: пока некромантша и аякаши обсуждали, можно ли убить лича с помощью оружия воспоминания и много ли среди этих непонятных существ снайперов, пока Хайко сонно мотало из стороны в сторону, мальчишка успел сжевать три куска пирога и опустошить кофейник. К тому моменту, как Кох и Мари пришли к общему мнению по вопросам толкования некоторых эпизодов Книги Бытия, Эльзер уже давно развалился на столе и беззастенчиво свистел в две дырочки, а Гюнше съел все конфеты из коробки и уже было потянулся к тарелке своего покровителя. - Я уже позвонила маме, - говорила Мари, – она вышлет к вечеру моего фамильяра. - А этот тебе зачем тогда? – удивился Кох, ткнув пальцем в Эльзера. – Я думал, он твой фамильяр. - У меня два фамильяра, - помахала рукой девушка. – Окиагари всегда со мной, а ракшаса слишком опасный и буйный, чтобы учиться со мной в академии, поэтому охраняет нашу усадьбу. Профессор задумался, покусывая кончик чайной ложечки. На его щеках загорелся странный чахоточный румянец. Мари усмехнулась.– Ракшаса, говоришь… - медленно промолвил он. – Ну ладно, посмотрим, что из этого выйдет. Гюнше, ты слышишь… - и он обернулся к мальчишке, но тут же оторопел: тот за столь короткое время обчистил весь стол, завалив его грудой фантиков и использованных салфеток, и уже было полез на другой край стола за случайно оставленной там горбушкой. - Змей, ты же все тут пожрал! – завопил Кох, схватив Германа за руку. – Где твоя совесть?!- Ничего не знаю! Оставьте меня в покое! - истошно заверещал Гюнше и свободной рукой торопливо запихал в рот горбушку. Прожевав и вытерев губы, он в ответ на удивленные взгляды присутствующих принялся оправдываться: - Да просто от ваших ученостей жутко скучно, вот и все! - Ты можешь не орать, а? – глухо пробормотал Хайко, не поднимаясь со стола. – Я всю ночь делал бэху, устал до смерти и хочу спать, а еще ужасно голоден. - Еды тебе вскоре будет мно-о-ого, - пообещала Мари. – Все равно смертей не избежать. - Лекция через полчаса, - сообщил Кох, взглянув на висевшие над дверью часы. – Мы уходим. Вы с нами? - Да, нам, пожалуй, лучше пойти вместе, - и Мари взмахнула рукой: - Хайко, возьми мою сумку, мы идем. - Да-да, конечно… - пробормотал тот, отскребая себя от стола. – Боже, как я хочу кушать… Пошли мне сегодня кого-нибудь толстенького… Пухленького…. Мягкого…. Розовенького…Вкусненького…. - Чего ты там лопочешь? – прикрикнула девушка. - Да ничего-ничего, - поспешно забормотал Эльзер, - я говорю, сегодня погода хорошая… - Ты все-таки бы не морила бы его голодом, - с укором произнес профессор. – Сегодня тяжелый день, а наша «тяжелая артиллерия» совершенно никакая. Пока не поест, бесполезен. Надо было вчера выпустить его на вольные хлеба. Подумаешь, одним нечистым гопником меньше станет… - Во время драки поест, - отмахнулась Мари. – А вообще он половину граната утра съел, жаловаться не на что. - Сама попробуй питаться одними гранатами, - простонал Эльзер. – Они уже поперек глотки встали. -Знаю я тебя, голодайкин, с твоими «одними гранатами», - пробурчал Кох. – Кто в прошлом семестре сагиттальный распил головы съел? Прекрасный препарат, и исчез! А спрашивают с меня! Что я им скажу? Что у меня в группе учится оголодавший окиагари? - Ну, вообще-то не я сагиттала съел… - пробормотал Эльзер.- Я только от нервно-мышечного трупа дельтовидную мышцу… - Как у тебя только желудок формалин выносит, - поморщился аякаши. – Мне не жалко, но только потом заменишь собой все, что съел, - и он направился к двери.Мари и Эльзер направились по лестнице вверх в аудиторию, Кох же исчез в лаборантской, чтобы взять материалы. Гюнше, недолго думая, последовал за ним. - Герр Кох… - Посиди пока здесь и ничего не трогай, - не глядя на него, бросил аякаши, роясь в ящиках стола и вытаскивая оттуда папки. – Как только начнется нападение, заходи внутрь. Все закончим, пойдем домой, и я напьюсь до беспамятства, и на работу завтра не пойду, а возьму отгул и буду спать как ребенок. - А… а что мне делать? - Да хотя бы книжки полистай, - и доктор, взмахнув халатом, вышелю Мальчику ничего не оставалось, как сесть на диван с торчащими из него пружинами и бездельничать. Книги, предложенные Кохом, оказались скучными учебниками по биохимии, а обстановка комнаты - слишком обычной и унылой, взгляду зацепиться не за что. Вид из окна тоже разнообразием не отличался. Тогда подросток вышел в коридор и начал смотреть в приоткрытую дверь лекционного зала.Среди пестрой галдящей толпы студентов ему в глаза сразу бросилась Мари, сидящая на втором ряду у открытого окна. Она была в одном из своих чудных нарядов: коротенькой бордовой пышной юбке и черном, отделанном кружевами корсете на шнуровке. И красный бант в мило колышущихся на слабом ветерке волосах, и бархатка с оранжевым цветком на шее, и сетчатые перчатки, и высокие клепаные сапоги на платформе – все это было прекрасно и необыкновенно шло девушке. Медицинский халат, несмотря на то, что был сшит по всем канонам готических лолит и богато отделан ришелье и белым ирландским кружевом, явно был лишним.Эльзер, самый высокий и яркий среди своих однокурсников, сидел рядом с ней. Рыжие волосы полыхали на солнце, и в них мелькали пальчики некромантши – от скуки она взялась заплетать хвост Хайко в косу и расплетать его обратно. Халата на юноше не было вовсе, поэтому на всеобщее обозрение была открыта красная мастерка с капюшоном и полосатой футболкой, зато рядом с ним стоял прислоненный к стене большой лыжный футляр. «Вот придурок, май на дворе, а он с собой лыжи потащил», - мысленно усмехнулся мальчик. Но, сколько он ни высматривал Коха, его в аудитории не было.Студенты болтали, вопили как сумасшедшие, играли в карты, колотили друг друга, высовывались из окон, спали на партах – словом, занимались своими обычными делами. Никто из них даже не заметил, как со стороны задних рядов вошел Кох с папкой в здоровой руке, закрыл дверь ногой, спустился к сцене лекционного зала и огляделся по сторонам, озирая мамаево побоище, после чего встал за кафедру и, положив свои бумаги, начал прикреплять к воротнику халата микрофон. -Куда ты лезешь! – воскликнул какой-то проносившийся мимо балабол и хлопнул того по спине. – Сейчас же профессор придет и опять начнет орать! - Я профессор! А теперь заткнулись все! – рявкнул тот, отчего спящий прямо перед ним юноша подскочил как ошпаренный, а весельчак отпрянул назад, едва не упав. Зычный и без микрофона голос Коха сделал свое дело: испуганные молодые люди недоуменно подняли головы вверх, а некоторые начали инстинктивно надевать халаты и выкладывать на столы тетради. – Ad loca, angues! (прим. По местам, змеи!)Студенты, недовольно ворча, расползлись по своим местам. Разбуженный соня слова улегся на парту, развалившись перед носом преподавателя. Кох что-то неодобрительно фыркнул, отшвырнул ногой в сторону хромоногий стул, неизвестно каким образом оказавшийся рядом с кафедрой, и снова начал чревовещать: - Тот, кто за десять секунд не наденет халат, отправится за дверь! И без допуска из деканата не вернется!Большая часть аудитории вновь зашуршала пакетами, и стала почти полностью белой. Кох, прищурившись на нарушителей, выгнал целый последний ряд и еще несколько цветных точек. Эльзер тоже попал под раздачу. - А еще староста потока! – съехидничал Кох, услужливо открывая дверь и выпуская провинившихся. – Какой пример Вы подаете, красна девица! – и дернул Хайко за косу, после чего захлопнул за ними дверь. Эльзер что-то прошипел и вышел в коридор. - Ну, я к тебе присоединился, - сказал он Герману. – Все-таки дежурить одному нехорошо. - Это всегда так? – поинтересовался тот. – Ну, я имею в виду манеры герра Коха… - Поверь, это еще нормально, - поморщился юноша и бухнулся на скамейку. – Есть хочется…Из-за двери слышался гулкий голос профессора, читающего материал. Студенты периодически хохотали. Выгнанные уже давным-давно ушли. Гюнше и Эльзер сидели на лавочке и с помощью нетбука ползали в Интернете, дожидаясь конца лекции.Мигнула коридорная лампа. Со стороны окна послышалось сдавленное «ук-ук-ук». Мигнула еще раз и погасла. По возмущенным крикам студентов из лекционного зала парни поняли, что электричество отключилось на всем этаже. - Хорошо не зависеть от электросети, - улыбнулся Хайко. Только он собирался обновить страницу, как и соединение с Сетью пропало. - Что за чертовщина… - пробормотал он, закрыв крышку нетбука и отдавая его Гюнше. Хайко только собирался встать и потыкать в щитки электроэнергии, как неожиданно в окне показалась страшная воронья рожа с длинным носом и черно-красными, тяжело хлопающими крыльями. На горбатой спине демона примостилось лопоухое существо со сморщенной, словно урюк, умной мордочкой, сживающее в корявых когтистых лапах огромный мушкет и немигающими желтыми глазами взглянуло на обомлевших от ужаса парней. «У-ку-ку», - произнесло создание и швырнуло в окно бутылку. Стекло, конечно же, со звоном разбилось, и подоконник с батареей заполыхали непонятным малиновым огнем, от которого с воплями шарахнулся напуганный Герман. Эльзер выдернул из рук мальчика нетбук и с силой запустил его сквозь стену огня в истошно каркающую летучую тварь. Раздался глухой удар, и первый стрелок был подбит. - За мной! – гаркнул Эльзер и, схватив за руку оторопевшего Гюнше, ворвался в аудиторию. – Профессор, эти твари уже здесь! У них зажигательные смеси!Кох кивнул ему, сорвал со своей челки заколки, смел бумаги на пол, вскочил на пустую первую парту и взмахнул рукой, в которой неожиданно появился большой прямоугольный тесак. - Ну что, студентишки, Апокалипсис! – закричал профессор, со всей силы всадив тесак в парту. Девушки завизжали, а доктор, ухмыльнувшись, сел и свесил ноги. – Кто хочет выжить – остается, кто хочет умереть – скатертью дорога.