Глава 17. Исповедник (1/1)

Странное, зудящее под кожей чувство беспокойства разбудило Магнуса ещё до рассвета. Двор за окном тонул в рассеивающейся понемногу мгле, и юноша уже было повернулся на другой бок, обняв и притянув к себе хорошенькую служанку, делившую с ним ложе в эту ночь, как вдруг до его слуха донёсся странный глухой стук. Это насторожило Магнуса. Кроме него снаружи не раздавалось ни звука, однако самые худшие мысли полезли в голову Магнуса. Весь Уэссекс, казалось, жил предчувствием нового вторжения язычников и страхом перед ним,?— пусть войско короля и победило их однажды?— и Магнусу передалась эта нервозность. К этому добавлялось осознание, что встретиться лицом к лицу в бою ему придётся со своими братьями, и лишало его остатков покоя. Этого ли добивалась Раннхильд своими чарующими и дерзкими беседами? Девушка рядом с ним заворочалась, потревоженная, и Магнус, понимая, что ему уже не уснуть, поднялся с постели и натянул на себя рубашку и бриджи. Подойдя к окну, он всмотрелся в пустой пока двор?— даже слуги в этот час ещё не встали. Ритмичный глухой звук доносился с конюшни, и юноша удивился, что стража на воротах не слышала ничего или не заинтересовалась происходящим.И тогда он решил всё проверить сам.Идя по двору с зажжённым факелом, Магнус старался не думать об однажды брошенных Раннхильд словах: он всегда будет на побегушках у Эгберта, всегда его слугой, затем Этельвульфа, Этельреда или Альфреда, но никогда не станет до конца своим, членом семьи, абсолютно достойным доверия. Он понимал, что говорила это она с единственной целью?— рассорить его с вырастившими его людьми, отвратить от короля и Бога. Он поклялся себе, что этого не случится, но что-то в нём сейчас, когда он шёл, чтобы уберечь добро короля Эгберта от воров или иных врагов, протестовало. Однако, добравшись до конюшни и осветив от двери длинное строение и мирно пофыркивающих лошадей, Магнус понял, что всё обстоит куда хуже: не желание послужить королю сдёрнуло с постели и привело его сюда в этот предрассветный час, но голос крови.Вооружённая деревянным тренировочным мечом, Раннхильд в одиночестве кружила по конюшне, яростно разя тюки сена и мешки с овсом; один мешок из грубой холстины порвался, и зерно тонкой золотой струйкой текло на пол. Магнус покачал головой, понимая, что за это Раннхильд по голове не поглядят, как и за то, что она снова взялась за фехтование. Принцесса Джудит отчего-то решила, что в её власти превратить северянку-воительницу в скромную придворную даму, но, на взгляд Магнуса, проще было заставить Этельвульфа отречься от Господа и принять язычество. Конечно, Раннхильд всегда плевать хотела на правила, устанавливаемые в замке, и никогда этого не скрывала, но всё же… Что-то в ней показалось Магнусу странным и вызвало неожиданное и неприятное беспокойство. Ему хотелось бы, чтобы ему было наплевать на сестру, но он должен был признать, что это было не так. На Раннхильд было одно из платьев, что так великодушно подарила ей Джудит, но светлые волосы были заплетены в непривычно неряшливую косу, и Раннхильд была босой. Она не обратила никого внимания на шуршание соломы под его ногами, на оранжевое мерцание факела, а ведь прежде она мгновенно реагировала на любое движение. Что-то было не так.—?Тебе нельзя этого делать, ты ведь помнишь? —?заговорил он, окончательно раскрывая своё присутствие.Только тогда Раннхильд подняла на него взгляд. Даже в неверном свете пламени Магнус различил, что она плачет.—?Плевать! Заточат в темницу?— пускай! —?ответила она странным ломающимся голосом. —?Ну, а тебя едва ли похвалят, если ты сожжёшь конюшню. Да и лошадей жалко. Поэтому убирайся-ка ты отсюда, Магнус,?— с этими словами она шмыгнула носом и вытерла мокрое от слёз лицо рукавом платья.Движения эти были такими детскими, а лицо Раннхильд было таким несчастным, что Магнусу пришлось напомнить себе, что перед ним стоит настоящая воительница. Но даже эти мысли не вызвали в нём ненависти, даже неприязни. Напротив, ему захотелось защитить Раннхильд. Ещё недавно он послушался бы её и ушёл, даже не обернувшись. Теперь же он сделал шаг вперёд и, укрепив факел в медном кольце на стене, сказал:—?И не подумаю.Как бы расстроена ни была Раннхильд, она всё ещё была в хорошей форме: в несколько стремительных шагов она оказалась рядом с Магнусом и приставила деревянный меч к его горлу. Юноша, не настроенный шутить, схватил её за руку, отводя от себя тренировочное оружие. Рукав платья Раннхильд задрался, и он увидел на запястье девушки внушительный синяк. Магнус нахмурился: единственным, чем теперь позволялось заниматься Раннхильд, была вышивка, да ещё ей разрешали гулять. Ни от того, ни от другого, насколько он знал, синяков не появляется. И ещё эти слёзы… Он строго посмотрел на сестру; Раннхильд попыталась вырваться из его хватки, но недаром он с девяти лет держал в руках меч.—?Откуда у тебя это? —?он кивком указал на синяк.Раннхильд ощерилась. Эта жёсткая улыбка в сочетании с блестящими от слёз глазами создавала очень неприятное впечатление.—?Что это значит, ты скажешь?—?Это значит, что благочестие твоего названного братца дало трещину.От неожиданности Магнус выпустил её руку, и Раннхильд, воспользовавшись его замешательством, отскочила от него. Несмотря на то, что разум и сердце отказывались принимать это, он хорошо понял, о чём говорила его сестра.—?Этельред?! —?выпалил он. Смешливый старший сын Этельвульфа пользовался небывалым успехом у женщин, и, несмотря на свою скорую женитьбу, не был прочь соблазнить кого-то из служанок или фрейлин собственной матери. Магнус часто видел, как он заговаривает с Раннхильд или смеётся с нею?— Этельред относился к ней совсем по-другому, чем Альфред или даже сам Магнус ещё недавно.Брови Раннхильд взметнулись вверх, словно её саму удивило предположение Магнуса. Помедлив несколько секунд, она сказала:—?Мимо. Альфред.Магнус не поверил своим ушам. Ему всегда казалось, что его названный брат ненавидит северянку и старается держаться от неё подальше. Ему бы и в голову никогда не могло придти, что Альфред может желать чего-то… такого или испытывать какие-то чувства к Раннхильд. Но ещё больше ему не верилось, что Альфред мог снасильничать?— не этот тихий, богобоязненный, серьёзный юноша. Или Раннхильд была по-своему права, и Магнус совсем не знал Альфреда? Не знал никого из них?—?Не может этого быть.Раннхильд не стала спорить, пожала плечами, но слёзы потекли у неё из глаз ещё сильнее. Магнус был ошеломлён: эта девушка не плакала, когда её взяли в плен, когда вешали людей её отца, когда её заточили в темницу, когда принцесса Джудит помыкала ею, как будто Раннхильд была её собственностью. Чтобы она так рыдала, должно было случиться что-то действительно страшное. А что было страшнее для девушки из благородного, пусть и языческого рода, для принцессы, для воительницы, чем не суметь отстоять собственную честь? Магнус медленно прикрыл глаза. Злость распустилась в его груди ядовитым цветком, желание наказать обидчика сестры стало таким мощным, что руки его задрожали. На всякий случай он напомнил себе, что Альфред, так или иначе, его семья, они поклоняются одному богу, они на одной стороне. А на противоположной была Раннхильд и всё то, что она олицетворяла?— язычество, дикарство, разрушение и кровь, орды кровожадных северян. Что ей стоит солгать ради того, чтобы рассорить Магнуса с королём Эгбертом и его внуками? Какие ещё уловки она приберегла для того, чтобы манипулировать им?Осторожно приоткрыв один глаз, Магнус взглянул на Раннхильд. Она выпустила из рук деревянный меч и теперь сидела на каком-то тюке, обхватив себя руками, словно пытаясь согреться. Неподвижным взглядом она смотрела в одну точку. В глаза Магнуса снова бросился синяк на её запястье, и ярость снова шевельнулась в нём. Никакие доводы не работали?— он верил Раннхильд.Он тихонько сел рядом с нею, от внезапного движения рядом с собой Раннхильд вздрогнула. Магнус никогда не видел её такой прежде, даже не представлял, что она может быть такой: ранимой, пугливой, беззащитной. Рука сама собой потянулась и обвила её плечи, кончиками пальцев Магнус неуверенно погладил плечо Раннхильд; он ждал, что она вот сейчас сбросит его руку, рассмеётся и отпустит какую-нибудь колкость, а то и вовсе встанет и уйдёт. Но она неожиданно уткнулась ему в плечо лбом и тяжело вздохнула. Дрожь прошла по её телу.—?Идём. —?Магнус поднялся и потянул за собой сестру.Испуг мелькнул в её глазах, когда она посмотрела на него.—?Куда?—?Отведу тебя в твою комнату. Что бы там ни случилось,?— он смутился и запнулся,?— тебе нужно отдохнуть.—?Ты всё ещё мне не веришь,?— печально сказала она, тем не менее, послушно идя за ним. Магнус вынул почти догоревший факел из кольца, длинная дрожащая тень метнулась вслед за ними, на пятки им наступал мрак. Под ногами тихо шуршала солома. —?Ты всегд будешь верить им, правда? Потому что ты молишься с ними одному богу и…—?Замолчи,?— отрезал он, не оборачиваясь. Рука Раннхильд, лежащая в его ладони, была влажной от слёз, и Магнус крепче сжал её, чтобы не выскользнула. —?Я не хочу верить тебе, это так. Слышишь? Не хочу. Я знал Альфреда всю жизнь… я и представить не мог, что он способен на что-то подобное. Да и сейчас не могу, если честно. —?Позади него раздавалось лишь обиженное сопение. —?Я не хочу тебе верить. Но,?— он перевёл дыхание и выпалил:?— я тебе верю.В молчании они вернулись в замок?— Раннхильд лишь сжалась на короткое мгновение,?— прошли по тихим пустынным коридорам, добрались до комнаты северянки. Расшитое покрывало на постели было смято, одеяло валялось в ногах кровати меховым комом. Магнусу стало не по себе, когда он представил…—?Здесь?.. —?спросил он запоздало, кивнув на постель.Раннхильд только кивнула. Магнус поднял одеяло и похлопал ладонью по покрывалу.—?Что бы ни случилось… —?Ему всё ещё хотелось надеяться, что сестра солгала ему. —?Тебе нужно поспать.На миг ему показалось, что она сомневается и собирается спорить, но вместо этого Раннхильд, даже не раздеваясь, забралась на постель. Когда она свернулась калачиком, совсем по-детски сунув кулак под голову, Магнус укрыл её одеялом и даже подоткнул края, чтобы прохладный предрассветный воздух не холодил голые ноги. Присев на краешек кровати, он задумчиво поглядел на неё. Раннхильд смотрела прямо ему в глаза, и от этого в душе Магнуса поднималось совершенно незнакомое чувство, нежеланное чувство: потребность оградить её от всего дурного, что было в этом мире. Совершенно неожиданно он подумал о том, что они с Раннхильд были ровесниками или около того; сложись судьба Магнуса по-другому, он мог бы жить с нею и её братьями?— сколько там их было? —?с отцом, о котором лишь слышал, в странном холодном месте под названием Каттегат, которое Раннхильд так любила. Это была бы совсем другая жизнь, может быть, она бы ему пришлась не по нраву… но от того, что он никогда этого не узнает, вдруг стало как-то тоскливо.Глаза Раннхильд слипались, он заметил это. Она снова взяла его руку в свою и произнесла сонно, на миг приподняв ресницы:—?Побудь со мной. Отец или каждый из братьев лучше уж умер бы, чем произнёс такие слова, но,?— она глухо хмыкнула,?— я ведь девушка… мне можно… Мне страшно, Магнус. Кажется, впервые в жизни…—?Спи. —?Магнус легонько пожал её руку. —?А я побуду здесь и помолюсь за тебя.Уже почти заснув, она всё же упрямо покачала головой.—?Это не поможет. Твой бог?— бог прощения. Мои же боги?— боги мщения.***Когда Магнус вернулся в свои покои, убедившись, что Раннхильд забылась крепким сном, служанка уже ушла. Но сейчас ему было не до любовных утех, поэтому он бросился на смятую постель и уснул сном без сновидений, проспав ещё час или два. Его разбудил один из слуг короля стуком в дверь и приказанием спуститься к завтраку вместе со всей семьёй, ибо так желает король Эгберт. Магнусу адски хотелось спать, да и, по правде сказать, не слишком-то хотелось встречаться с Альфредом, но приказом короля нельзя было пренебречь. Со слипающимися глазами он занял место в конце длинного стола, подальше от проницательного Эгберта и его внимательной невестки. По счастью речь шла о грядущей свадьбе Этельреда и скором приезде его невесты, поэтому на Магнуса никто внимания не обращал.Зато он во всем глаза смотрел на Альфреда, пытаясь по лицу определить, что произошло между ним и Раннхильд. Альфред был молчалив и задумчив чуть более, чем обычно, но в остальном… Ничто не указывало и на то, что у него была бессонная ночь, лишь под глазами залегли лёгкие тени. Но уж точно Альфред не был похож на того, кто только что силой уложил девушку в свою постель. Тем более, не Раннхильд. Уж она-то, думалось Магнусу, должна была бы оставить хоть пару синяков на его красивом лице.Он успокаивал себя. Магнус знал Альфреда всю свою жизнь, они многое делили пополам; Магнус прекрасно знал, что принц, как, впрочем, и его старший брат, пользовался успехом у женщин и не отталкивал то, что они предлагали. Крестьянские девушки, служанки в королевских поместьях и замках вельмож, иногда фрейлины его матери?— их было много, они были красивы, кое-кто, может быть, полагал, что завоевал сердце любимца короля и был разочарован тем, что Альфред после о них и не вспоминал. Но ни разу Магнус не слышал, чтобы его названный брат взял какую-то девушку силой?— все они приходили в его постель по доброй воле, охваченные желанием. Раннхильд явно любовного томления к Альфреду не испытывала, а чтобы тот впервые в своей жизни ссильничал… что-то должно было затмить его разум настолько, чтобы он позабыл законы чести и все заповеди Христа. Магнус ничего подобного и представить себе не мог.Магнус пытался заниматься своими привычными делами: отправился на обычную утреннюю прогулку верхом, упражнялся в стрельбе из лука, затем сошёлся в необычайно яростном тренировочном бою с одним из лучших королевских гвардейцев. Альфреда он избегал, хотя чаще всего именно он был ему товарищем во всех развлечениях и тренировках. Впрочем, младшего из принцев тоже не было видно во дворе в это утро; взгляд безостановочно искал его, но после завтрака Альфред как в воду канул. Это вызывало в душе Магнуса неясное беспокойство. А перед его взором то и дело вставала заплаканная, униженная и беспомощная Раннхильд; он не уставал себе напоминать, что она была язычницей и врагом, что она бы, не задумываясь, убила бы тех, кто был ему дорог, и, быть может, его самого, если бы судьба ей то позволила… Он думал лишь о том, что она была ему сестрой, что в них текла одна кровь?— кровь Рагнара Лодброка, что во всех землях и перед всеми богами брат обязан защитить сестру и наказать её обидчика. Как быть, если предполагаемый обидчик был ему лучшим другом, а сестра эта?— до недавнего времени врагом, Магнус не знал. Тем более что он всё ещё не был уверен в правдивости слов Раннхильд. И видел только один способ удостовериться в том или уличить её во лжи.Но сперва он хотел проведать Раннхильд. Наскоро ополоснувшись в лохани, чтобы смыть с себя пыль и пот, он отправился к её комнате. Прислужники и вельможи короля Эгберта, знавшие, что отношения между их северной гостьей и приёмышем короля были весьма натянутыми, с удивлением взирали на него, уверенной походкой шедшего к комнате Раннхильд. Магнус был уверен, что уже скоро по дворцу поползут слухи; Этельвульф расшумится, принцесса Джудит будет недовольна и обеспокоена, Этельред и другие парни станут его подначивать… немногие из них даже верили, что он был сыном Рагнара Лодброка, правду знали лишь король, его сын и его жена. Но в эти мгновения, как ни странно, всё это беспокоило Магнуса сейчас куда меньше, чем состояние Раннхильд. Он оставил её разбитой и слабой, однако понимал, что она была сделана не из того теста, что другие девушки. Раннхильд умела мстить. И, как следовало из её последних слов, желала этого. А ведь если она выкинет что-то подобное, её заточат в темницу, и никакие надежды Эгберта на хрупкий мир с викингами, купленный ценой жизни Раннхильд, не спасут её от заключения, а то и казни.Отчего-то Магнусу отчаянно не хотелось этого.У дверей спальни Раннхильд он неожиданно наткнулся на свернувшуюся калачиком на какой-то подстилке служанку: из тех прислужниц, которые в замке выполняли самую чёрную работу. Заслышав его шаги, девушка подскочила.—?Это ещё что такое? —?Он нахмурился. Раннхильд прислуживали другие девушки, а уж такого, чтобы кто-то спал у её порога, Магнус припомнить не мог.—?Этельсвита,?— она неловко поклонилась, конечно, признав его.Девчонке от силы было лет пятнадцать, у неё было круглое простое лицо, усыпанный веснушками носик, маленький аккуратный ротик, большие тёмные глаза; красива, слишком красива для такой работы, которая наверняка ложилась на её плечи. Магнус подумал, что прежде никогда не замечал её.—?И что ты здесь делаешь, Этельсвита?—?Я… —?она потупилась, переминаясь с ноги на ногу. —?Принцесса велела мне быть рядом с… —?Девчонка боязливо оглянулась на запертую дверь.—?Следишь за ней что ли?Та быстро закивала.—?Тогда скажи, выходила ли… Раннхильд? —?Имя, чужое, непривычное, грубое с трудом сошло с языка. Ещё непривычнее было, что его всерьёз волновало то, о чём он спрашивал. Непозволительно.?— Покидала свою комнату сегодня утром?—?Нет, милорд.Магнус усмехнулся. Челядь Эгберта услужливо именовала его милордом, вот только у него не было ничего, что на самом деле должно было быть у настоящего лорда: ни земель, ни свиты, ни гвардии, даже титула толкового у него не было. О том, что он должен был быть королём Мёрсии, Магнус старался не думать… Это было бы чёрной неблагодарностью Эгберту, это были крамольные мысли, порождённые сладкими речами Раннхильд Рагнардоттир… Это было невозможно, даже если было правдой. Проще было принять свою жизнь такой, какой она была.—?А ты… ты знаешь, что с нею всё в порядке?—?Ну… —?Она задумалась на несколько мгновений, потом кивнула с уверенностью. —?Я заглядывала и спросила, не хочет ли она поесть… Она велела мне убираться.—?Это на неё похоже. Полагаю, когда она решит выйти, ты должна будешь доложить о том принцессе?—?Да, милорд. И сопровождать северянку, куда бы она ни пошла.—?Уж это-то ей не понравится.Служаночка пожала плечами. Выбора у неё, конечно, не было, но, как и многие другие домочадцы короля Эгберта, она боялась язычницу-северянку и предпочитала не оставаться с нею наедине, а лучше и вовсе не попадаться ей на глаза. Но приказ есть приказ, и от него Этельсвите явно было не по себе.—?Послушай, Этельсвита… —?Магнус пошарил в кармане, достал какую-то мелкую монетку и сунул ей в ладошку. Та сперва попыталась оттолкнуть его руку, но он, конечно, был сильнее. —?Когда Раннхильд выйдет, найди способ и меня о том оповестить, хорошо? Пришли кого-нибудь или сама улучи минутку. Мне нужно будет с нею поговорить.Она закивала, бормоча благодарности. Магнус лишь отмахнулся: чего-чего, а денег у него было достаточно, может быть, даже слишком много для человека, который и не надеялся иметь ничего своего, а вот Этельсвите они были явно не лишние. Про себя он решил, что, если она действительно исполнит его наказ, он даст ей в несколько раз больше.А пока он решил поговорить с Альфредом. Решив поискать названого брата в обычных для него местах. В комнате его не оказалось, как и на конюшне, несмотря на то, что Альфреду недавно подарили нового жеребца, которого необходимо было объездить. Нашёлся принц в оружейной: он задумчиво перебирал разнообразные клинки, взмахивая то одним, то другим. Но, казалось, мысли Альфреда витали где-то очень далеко от королевской оружейной.Магнус вошёл в большую комнату, стены которой были увешаны разнообразным оружием от небольших кинжалов, которые можно спрятать в рукаве, до прекрасных клинков?— подарков вельмож и королей. Тут же висели луки из самых разных пород дерева, замысловато украшенные или совсем простые. У стен стояли стойки с копьями и секирами, тут и там к стенам были небрежно прислонены расписные или украшенные хитрой резьбой, позволявшей неприятельскому мечу соскользнуть, щиты. Конечно, в замке была и громадная оружейная, вымещавшая в себе тысячи мечей одинаковой ковки, щитов, копий, бесчисленные длинные луки и сотни колчанов со стрелами; у всех членов королевской семьи были свои мечи, которые они приняли в торжественной обстановке от старшего в роду… Эта комната принадлежала королю, его сыновьям и внукам, святая святых для воина; в минуты дурного настроения она была для них своеобразной отдушиной. На стук двери Альфред обернулся; он казался встревоженным, но, когда узнал Магнуса, лицо его разгладилось.—?А, это ты… —?пробормотал он.В руках Альфред держал меч с резной и богато украшенной самоцветами рукоятью. Красивое оружие, прекрасная сталь, но хорош лишь для парадных выездов или приёмов во дворце, а в бою может предать в любой миг, выскользнув из окровавленной или вспотевшей ладони. Меч Магнуса был простым, рукоять для надёжности была обвита полосой кожи, вытертой от долгих лет службы, но всё ещё крепкой. Клинок покоился в ножнах над кроватью Магнуса, и сейчас юноша вдруг почувствовал себя голым без него, хотя, конечно, не собирался вынимать меч против Альфреда. Он пришёл лишь затем, чтобы спросить.Но начать разговор и задать один-единственный, такой простой для мужчин вопрос оказалось неожиданно нелегко. Подойдя, Магнус щёлкнул ногтем по лезвию меча, попробовал пальцем остроту.—?Хорош,?— заметил Магнус.Альфред рассеянно кивнул. Словно только осознав присутствие здесь своего побратима, он опустил меч и удивлённо воззрился на Магнуса.—?Альфред, я говорил с Раннхильд… —?выпалил он на едином дыхании. Альфред заметно напрягся, лицо его приобрело какое-то замкнутое и решительное выражение. —?Я нашёл её плачущей в конюшне на рассвете. —?Он нахмурился. —?Она сказала мне, что вы… что ты… Что ты взял её… —?он поперхнулся, но всё же нашёл в себе силы договорить:?— силой. Это так?—?А тебе-то что?! —?вдруг вскинулся Альфред. В тёмных его глазах полыхнул пугающий огонёк, но Магнус сумел не отступить. —?Чего ещё наболтала? И ты ей веришь? Станешь верить некрещёной язычнице?!Магнус ждал, что Альфред станет всё отрицать или посмеётся над выдумками северянки, но такой резкости не ожидал. Она вообще была не характерна для Альфреда, и ему показалось, будто принц хочет что-то под нею скрыть. Оставалось лишь докопаться до правды. Но этому мешало возмущение, растущее в груди Магнуса с каждым словом Альфреда.—?Я верю ей,?— угрюмо сказал он,?— каждому её слову. Она никогда не лгала нам, проклинала, смеялась, грозила, но не лгала.—?А хоть бы и так? Она девка, наша пленница… Что тебе за дело, что ты решился вступиться за честь язычницы?! Дурная кровь варваров заговорила в тебе?! —?Альфред безрассудно ощерился прямо в лицо Магнуса.Такого уж он стерпеть не смог. Ни издевательств над собой, ни подобных слов о Раннхильд, ни того, в кого Альфред, так хорошо знакомый ему Альфред, благочестивый и честный Альфред превращался прямо у него на глазах. Или в нём на самом деле взыграла та ярость, какой славились викинги, варвары… люди его отца? В следующий миг он сграбастал Альфреда за ворот туники и рванул на себя так, что расшитая ткань затрещала. Он был немного выше принца и чуть крупнее, обычно считалось, что Альфред и Магнус равны по силе и своим воинским умениям, но сейчас сила его, казалось, возросла десятикратно сейчас, подпитываемая негодованием.—?Плевать, в каких богов она верит! Она ведь гостья… пленница… да плевать, короля! И король обещал ей безопасность! Она девушка, она слабее тебя, даже если умеет махать мечом! И она – моя сестра! —?взревел Магнус, слегка встряхнув Альфреда.Он ждал сопротивления; в руке у принца всё ещё был меч, и он мог в любой момент нанести удар. Но Альфред, наоборот, вместо того, чтобы сопротивляться, как будто обмяк в его руках. Принц выглядел совершенно несчастным. А Магнус не мог понять причины этого бездействия. Дерзость и бахвальство сползли с него, как стекает свежая краска со щита, оставленного под дождём.—?Сестра… —?Он покачал головой и грустно усмехнулся. —?Давно ли ты всячески отрекался от родства с нею? Ты и говорить с ней не хотел, а теперь она поверяет тебе столь щекотливые тайны?—?Какая разница?! —?Магнус крепче сжал тунику Альфреда в кулаке. —?Я знаю?— этого довольно. И хочу, чтобы ты объяснил. Насколько я помню, ты сам презирал её.Ладонь Альфреда легла на кулак Магнуса, в котором была зажата его туника. Магнуса, напрягшегося в ожидании удара, поразила мягкость прикосновения.—?Убери руку. Я не сбегу, а тунику вышивала матушка. Не хотелось бы, чтобы ты её испортил.—?Но ты ответишь мне на вопрос.С этими словами он резко выпустил тунику из руки; Альфред отшатнулся и неловко переступил с ноги на ногу. Он прошёлся по комнате, вернул меч в ножны, столь же богато украшенные, как и рукоять. Всё это время Магнус напряжённо наблюдал за ним, ожидая какого-то подвоха. Он не был уверен, что сможет предсказать, что сделает Альфред в следующий миг. Наконец принц остановился и, глядя Магнусу в глаза, выдохнул.—?Да, я был с ней… В том смысле, какой ты имеешь в виду. —?Было видно, что говорить Альфреду об этом трудно, неловко и… больно? Магнус чаще видел, что мужчины похваляются своими победами, когда им удастся уложить ту или иную девчонку в постель, даже если и против воли, но никогда прежде не видал, чтобы они испытывали при том угрызения совести. —?Но… я не знаю, что сказала тебе Раннхильд… —?даже имя её он выговорил с трудом, но затем встрепенулся,?— но я совершенно точно не насиловал её. Бог ты мой, да как ты вообще мог такое обо мне подумать?! Ты, знающий меня лучше других! Поверить не могу!Стыд уколол Магнуса. Неужели это Раннхильд с перепугу или чтобы оправдать свой порыв и очернить Альфреда, наплела ему небылиц, а он и поверил, как последний глупец? Но что-то в лице друга всё ещё смущало его, не давало свободно вздохнуть и поверить в абсолютную невиновность Альфреда.—?Не было похоже, чтобы она пошла с тобой в постель добровольно.Альфред выглядел смущённым, но и Магнуса самого даже тема беседы ставила в неловкое положение. Ему хотелось поскорее закончить с этим неприятным разговором, а пуще того?— убедиться в том, что Альфред не пал так низко.—?Вот, значит, как… —?протянул он, ероша волосы на затылке. Дурные мысли, должно быть, владели им, потому что гулы изогнулись в невесёлой усмешке, Альфред помрачнел. —?Вот как… Я был… я был ослеплён. И немного пьян. Я встретил её в коридоре, Магнус, она казалась мне прекрасной и недосягаемой, она смеялась надо мной. А потом… я пошёл за нею. Просто не мог уйти, мне хотелось хоть кончиком пальца дотронуться до неё. Я вошёл в её комнату и поцеловал её. Я думал только об одном поцелуе, который я не отмолю вовек. Ну, а потом… —?он беспомощно развёл руками.—?Что потом? —?настаивал Магнус, не уверенный, впрочем, что хочет знать.Принц покачал головой. Он молчал несколько мгновений, чело его было нахмурено, словно он раздумывал о чём-то неприятном, словно старался примириться с этим.—?Ты правда хочешь это знать? Ну… мы оба с тобой знаем: эта девушка способна убить. Она… она пыталась оттолкнуть меня, но… Я знаю, как это, когда они не хотят… дерутся и всё такое, леди Эдит из матушкиной свиты как-то оттолкнула меня, оставив на рёбрах внушительный синяк. Раннхильд могла бы свернуть мне шею, если бы я вздумал насильничать… полагаю. —?Каждое слово давалось Альфреду с трудом, а уж имя девушки он словно бы вовсе выговорил через силу. —?И я подумал… что всё же не совсем противен ей, что она хочет… хотя бы немного… Но,?— он поднял глаза на Магнуса,?— похоже, я ошибся.—?Похоже,?— глухо ответил Магнус.Он был ошеломлён. Полагал ведь, что всё окажется простым, как белый день: либо Раннхильд окажется лживой интриганкой, вздумавшей оклеветать любимца Эгберта, либо же Альфред окажется мерзавцем, способным на поистине низкий поступок. Но не думал Магнус, что всё окажется… так. Альфред казался совершенно разбитым, и у Магнуса было ощущение, что он пытается примириться с чем-то, чего совершенно не ожидал, с чем-то, что нанесло ему поистине сокрушительный удар. Альфред совершил роковую ошибку, унизив Раннхильд, подорвав и без того лишь эфемерную надёжность мира с викингами, о котором грезил король Эгберт. А Раннхильд, без сомнения, затаит злобу и ударит в самый неожиданный момент?— Магнус отчего-то был уверен, что его сестра оправится от унижения, только неприязнь её лишь усилится. Как Альфред мог так ошибиться? Раннхильд ведь была далеко не первой девчонкой, с которой он заводил интрижку… Но и Раннхильд… Альфред был прав: будь у неё желание, она бы не допустила надругательства над собой, даже и ценой собственной жизни.—?Но, Альфред, почему ты сделал это? Ты сказал, что был ослеплён Раннхильд… но ты ведь старался с нею не говорить, презирал её… Что изменилось?Грустная улыбка тронула губы принца, а в глазах была тоска и ненависть к самому себе.—?О том знает лишь Господь, Магнус. Если я скажу тебе, ты возненавидишь меня и станешь презирать.***Альфред остановился на пороге часовни, не уверенный, что может войти в Божий дом и не осквернить его. Непрошенное чувство вины и разочарование, вызванные неожиданным и крайне нервозным разговором с Магнусом, тошнотворным комом осели в груди, мешая дышать. Прошлой ночью он был одурманен вином, ослеплён страстью к Раннхильд до такой степени, что принял её нерешительное сопротивление за неохотное согласие, не принятую ею самой симпатию… ошибся, оступился и упал в глубокую пропасть; ночью он мечтал о взаимности, а наутро оказался негодяем и насильником. На самом деле это было так? Если Раннхильд не испытывала к нему никакой склонности прежде, а лишь страх перед наказанием короля или иные причины помешали ей защищаться как следует, так, как того ожидал Альфред, она только возненавидит его. О том, что она рано или поздно полюбит его хоть вдвое меньше, чем он любил её, в таком случае Альфреду не приходилось и мечтать.В какое-то мгновение он был почти благодарен Магнусу за то, что он вызвал его на разговор, почти на исповедь, пусть она и сопровождалась грубостью. Он надеялся, что произнесённые вслух слова рассеют его сомнения, добавят реальности в то, что он испытывал, о чём мечтал. Но обвинения и сомнения Магнуса всё только усугубили. А Альфреду нужен был кто-то, кто бы выслушал его без порицания, без обвинений.Хоть что-нибудь, чтобы этот проклятый ком растворился, чтобы дышать стало легче. Чтобы он перестал так сильно себя презирать и смог показаться Раннхильд на глаза.Часовня была пуста, если не считать престарелого священника, стоящего на коленях у алтаря. Альфред знал его: один из последних в сложной церковной иерархии, он лишь помогал епископу Эдмунду во время месс и других богослужений. Все службы для королевской семьи и самых видных придворных отправлял лично епископ, он же был и исповедником их всех от короля до Магнуса. У Альфреда, правда, иной раз возникали подозрения в том, что Эдмунд передаёт если не наследному принцу, то уж королю Эгберту содержание их с Этельредом исповедей, нарушая гарантированную тайну, но прежде его это не слишком-то беспокоило: прегрешения его были, на взгляд Альфреда не слишком серьёзными. Ложь или леность, интрижка с какой-нибудь высокородной или не очень девицей… Последнее король Эгберт, также охочий до женщин в своё время, даже негласно одобрял. А вот то, что произошло между ним и Раннхильд… Епископа хватит удар, если он услышит об этом, король придёт в ярость, а его фанатично религиозный отец и вовсе отречься от него может.—?Святой отец. —?Голос Альфреда эхом разнёсся под сводами часовни, побуждая священника оглянуться.Тот поспешно?— насколько ему позволяли годы и явно скованные воспалением суставы?— поднялся и склонил голову, признав в Альфреде принца.—?Ваше Высочество… Епископ отправился к королю, но если вы подождёте…—?Мне не нужен епископ. Я бы хотел обратиться к вам с просьбой.Отец Томас оторопел, но быстро закивал головой.—?Чем могу служить?—?Примите мою исповедь,?— быстро, будто боясь передумать, выпалил Альфред.Он всё ещё не был уверен, что о том, что он сделал, о том, что чувствовал – и к кому?— следовало говорить в Божьем доме. Но если уж это не облегчит его совесть, то ничто не облегчит.—?Это… это честь для меня, право. Но я не уверен, Ваше Высочество, что мой ранг позволяет мне принимать исповедь у членов королевской семьи. Может быть, всё-таки епископ…Альфреду не нравилось, как тянется время. По правде сказать, он опасался, что вот-вот взаправду явится епископ Эдмунд, и отец Томас, повинуясь строгой ерархии, уступит место в исповедальне ему. Чтобы развеять сомнения святого отца, Альфред отправился к исповедальне и выразительно захлопнул за собой резную дверцу. Несколько мгновений он наблюдал сквозь решётку, как отец Томас раздумывает над правильностью такого поступка, но потом он всё же прошаркал в другую половину исповедальни и со вздохом затворил за собой двери.—?Сын мой, я готов тебя выслушать.—?Простите меня, отче, ибо я согрешил… И поклянитесь, что ни одна живая душа не узнает ничего из того, что будет произнесено в этих стенах.Отец Томас как будто удивился.—?Это святая истина, сын мой. Тайна исповеди священником сохраняется так же старательно, как если бы принадлежала ему одному. Тебе нечего бояться.Альфред лишь усмехнулся, радуясь, что в темноте исповедальни да за решётчатой перегородкой отец Томас не увидит его ухмылки. То ли он хорошо лгал, то ли и впрямь не знал, что епископ мог разболтать тайны принцев королю или их родителям…—?В чём ты хотел покаяться? —?Голос отца Томаса стал более зычным, он теперь говорил покровительственно, и ничего не осталось от того хилого и робкого священника, который несколько минут назад не желал исповедовать принца.Альфред молчал.Это был последний шанс не выдават правду ни одной живой душе, никому не давать оружие против себя, которое, он чувствовал, непременно уязвит его в самый неподходящий момент. Может, он сам сможет справиться с этой тяжестью на душе, может, голос совести станет тише, глуше и со временем умолкнет вовсе? Впервые он, Альфред Уэссексий, воспитанный в любви и почтении к Господу, желал утаить что-то от него.Отец Томас правильно разгадал его молчание и прервал его раздумия.—?Сын мой… Мой принц…Он встрепенулся. Бросил взгляд за решётчатую дверцу исповедальни, но часовня по-прежнему была тиха и пустынна.—?Никаких имён или титулов, отче,?— резко сказал Альфред. Опомнившись, добавил уже мягче:?— пожалуйста. Вы должны забыть, с кем говорили, когда мы покинем исповедальню. И поклянитесь…—?Что бы ты ни сказал, я не выдам тайну исповеди,?— теперь и отец Томас говорил резче. Альфреду стало стыдно и, в некоторой степени, страшно: если он сейчас уйдёт, исповедоваться придётся епископу, а уж этого Альфред допустить не мог. Чуть поразмыслив, священник сказал:?— чем скорее ты начнёшь говорить, тем лучше тебе будет. Легче. Оттягивая же этот момент, ты лишь отягощаешь свою душу, сын мой.Сложив руки в молитвенном жесте и уткнувшись в сложенные ладони лбом, закрыв глаза, Альфред сделал глубокий вдох. Первое слово было сродни первому шагу в ледяную морскую воду зимой. Потом должно стать легче. По крайней мере, Альфред на это надеялся.—?Меня обуяла похоть, страсть затмила мой разум, и я был, отче, с женщиной, с которой не связан божественными брачными узами.Ему показалось, что отец Томас по ту сторону резной перегородки усмехнулся.—?Это неправильно, сын мой, однако… Ты ещё юн, кровь твоя горяча и туманит разум… порой. В подобный грех впадает великое множество молодых людей.—?Да, наверное, это так… Но это ещё не всё: та женщина… она… —?Слова застревали в горле, причиняли боль, словно острые шипы. Но он должен был сказать всё. Рассказать обо всём, до последнего своего отвратительного поступка. —?Она не хотела меня… или не очень… —?Альфред кашлянул, не в силах говорить дальше. Добро ещё, что в исповедальню почти не проникал свет, да и решётчатая перегородка мешала отцу Томасу разглядеть, как сильно он покраснел. Отец Томас хранил гробовое молчание, словно ничто в словах Альфреда не удивило его. —?Поэтому я… возможно, я заставил её. Я был так ослеплён своей страстью, что заметил бы лишь,?— он коротко и печально засмеялся,?— если бы она вонзила нож мне в спину. Но она этого не сделала. —?Лишь потому, наверное, что у Раннхильд Рагнардоттир не нашлось поблизости ножа.Несколько минут священник в другой половине исповедальни молчал. Потом заговорил, медленно и осторожно, тщательно подбирая слова.—?Это великий грех, сын мой. Но я вижу, что ты раскаиваешься, и Господь, без сомнения, увидит это и простит тебя. Однако же меч и твоя сила даны тебе Господом нашим, чтобы защищать невинных, а не брать то, чего тебе очень хочется, но чего ты не можешь достичь иными способами.—?Истинно так,?— отозвался Альфред.—?Это всё, в чём ты хотел бы покаяться?—?Нет, отче. О самых страшных моих грехах мне ещё только предстоит рассказать.Альфред заметил, как Томас покачал головой.—?Не тебе решать, какой грех страшнее. Предоставь это Богу и нам, священнослужителям, смиренным слугам его. Итак?—?Отче, всё дело в том, что… что девушка эта?— язычница, она не исповедует истинную христианскую религию, и она пришла на нашу землю как враг.Отец Томас отшатнулся от перегородки и торопливо трижды осенил себя священным крестным знаменем.—?Как! Ты спутался с этой северянкой?! Я больше не знаю в крепости и во всём Уэссексе никого, кто подходил бы под это описание!—?Всё верно, отче.—?Воистину, демоны овладели твоей душой. Или, может, это было злое языческое колдовство? Говорил епископ, что девку эту надо окрестить, раз уж она живёт под одной крышей с добрыми христианами… Ох, Альфред… —?Шокированный отец Томас даже позабыл о просьбе не называть имён. —?Не знаю, какую епитимью я должен наложить на тебя, чтобы ты смог искупить этот грех. —?Немного помолчав, он добавил:?— ты, должно быть, достаточно сведущь в богословии, потому что ты был прав: все твои прегрешения меркнут в сравнении с тем, что ты осквернил себя связью с язычницей. Но ответь мне, почему ты это сделал?Принц покачал головой. Какую бы епитимью ему ни назначил отец Томас, он сможет выдержать всё: какое-то количество молитв, власяницу; он сможет истерзать свою спину бессчётными ударами плети и не прольёт при том ни слезинки. Но едва ли ему удастся однажды замолить свой самый страшный грех.—?Потому что люблю её.