Удручающее введение. (1/1)
Обычный летний, жаркий и знойный вечер. За окном крошечного персонального домишки на окраине ревут сверчки и кузнечики, где-то вдали, по изпещрённому жестокими трещинами времени и старости асфальту с грохотом редко проносится машина. Тихая и мирная обстановка провинции, садится солнце, и казалось бы, все как нельзя лучше, все играет теплыми, медовыми красками. Но вот только... Краской обычно замазывают то, чего не хотят видеть.–Скотина! Прекращай копаться! Марш сюда, сейчас же! – громкий и грубый голос разнесся внутри того самого домишки, о котором я говорил ранее. Обладателем его являлся обычный парень, Майк Шмидт. Хотя, какой он тут "обычный". Ни девушки, ни работы, а его единственной страстью была проклятая проклятых, та, что свела в могилу многих: карточная игра. Прямиком с четырнадцати Майк тратил все свои карманные деньги на эти причудливо разрисованные, глянцево-блестящие карточки. И чтож, данная упорность даром не прошла. В свои двадцать восемь, Майк был игроком хоть куда. Он мог растереть в пыль и смешать с грязью почти любого соперника, забирая всю ставку.Игрой он жил и дышал, она была его смыслом жизни. На выигрышах он и зарабатывал. Выбирая из компании кого-нибуть побогаче да понеопытней, он начисто обдирал беднягу, оставляя того в дураках.Многие мои читатели сейчас подумали: "Ну да ладно уж. Не может же он выигрывать всегда, так же не бывет!". И да, они правы. И наш Майк проигрывал. И ненавидел это. Парень готов был придушить того, кто выиграл у него, вырвать глаза, оторвать к черту голову. Но, хоть он и был жесток, держаться хотя бы ради собственной гордости и тщеславия приходилось.Но вернемся из описания в реальность. К тому, что же Майк кричал. Вы удивитесь, но прозвище "скотина" было, считай, чуть измененным именем его обладателя. Скотт Коутон, так звали ту бездушную игрушку в руках Шмидта. Пару лет назад, зимой, Майк выиграл его на одной из "больших игр" проводящихся ежегодно. Скотт с самого малолетсва представлял из себя ничтожный мусор, существующий только в зависимости от других. Если простыми словами, как бы смешно мое грубое выражение не звучало, в "трёх буквах", он был рабом.
На просьбу хозяина он, лишь покорно кивнув, подошел. Скотт был намного младше карточника, следственно, и намного ниже.Майк дернул его за волосы, заставляя его посмотреть прямиком на себя. На глазах подчиненного выступили две сверкающие, словно хрусталь, слезинки, но боли он не чувствовал. Скотта уже давно сломали, испортили, привели в негодность. Боль для него - то же самое, что для вас, обычных, счастливых в своей праздной жизни, чувство холодка на кончиках пальцев. Ничего необычного, есть и есть.
Только вот пальцы можно согреть за считанные минуты, а раны от ножа, от хлыста, камней, вилок и прочего на Скотте заживали месяцами.
– Собирайся. У меня игра. – холодно сказал Майк, отпуская его.
Скотт так же безмолвно кивнул. "Собирайся" – означало, что Коутону нужно прочесать пальцами волосы и надеть обувь. Больше у него ничего не было.Бедняжка днями напролёт ходил и спал в одном и том же грязном и рваном тряпье, что стиралось по прошествии пары недель, а менялось и вовсе раз в три месяца.
Скотт выдохнул. Прикоснувшись тонкими, почти фарфорово-белыми пальцами к чёрным, словно смоль, волосам он зачесал их назад. Они уже давным-давно из мягких превратились в жесткие, засаленные прутья, спутанные и выглядевшие отвратительно. Голову он мыл недели четыре назад, да и то только водой. Наверное, это просто чудо, что педикулёзом Скотт не болел.– Я готов. – в зеленых глазах раба, где-то за толстой пеленой тупого безразличия таился животный непреодолимый страх, паника, от которой Скотт задыхался по ночам, хватаясь руками за горло, душа себя в истеричных рыданиях.Десять минут спустя Майк и его подопечный ехали по скверной дороге на скверной машине в скверное заброшенное здание, служившее провинциальному народу в качестве казино и игрального дома.Это серое, ободранное и невзрачное здание, насквозь провонявшее крепким алкоголем и табаком было кровом, пристанищем для бедных блудных душ, коих дьявол свёл на порочный путь азарта.
Они подъехали, вышли из машины. Скрипучая дверь на гнилых петлях со скрипом отворилась, представляя взору вошедших давным-давно знакомую картину.Переходная комната со сторожем, глупо и скудно обставленная. За перекатным металлическим столиком, прямо на ледяном бетонном полу сидела немолодая, почти старая женщина, лицом напоминавшая сморщенное печёное яблоко. Она была тут охранницей, работала считай с пятнадцати. Еще тогда не отличавшись привлекательностью, это было единственное место, где ее не шугались во все стороны.Здесь уже давно привыкли к уродам.– А, здравствуй, Майк! Ну, как делишки, твой-то, что, не бунтует? – старчески прохрипела она, имея ввиду Скотта, которого тоже знала в лицо.– Нет, Мисс Смит, все по тихому. На кого записаться можно? – отчеканил железным голосом голубоглазый, выпихивая Скотта вперед. От слабости и недоедания, тут чуть на колени не упал, но к счастью, успел удержатся.Под фразой "На кого записаться" Майк, конечно же, имел ввиду список свободных игроков.
– Да вот, пришёл тут один, странный такой! Эндрю зовут, говорят, разорившийся аристократ! Будешь, милок?– Буду, чего ж не попробовать.Майк подошел, ногой грубо отпихивая зелегоглазого, и поставил в отметной тетрадке подпись.Уже спустя секунды, Майк заложил руки за спину, и вальяжной походкой прошелся к двери в залу. Скотт не стал дожидатся "особого приглашения" и, подскочив, побежал за карточником.Майк распахнул дверь. В нос ударил запах выпивки, крови, грязи и гнилья. Прямо на полу, сидели люди с картами, игральными костями, маджонгом, и все они вели ход . Проигрывали-выигрывали, ругались-торжествовали, пили и беспристанно дрались. Мужчины и женщины, старики под семьдясят и юношы под пятнадцать, все это сливалось в единую, грязную, грешную и обреченную массу людей, в один, дышаший смрадным азартом организм.
Майк чувствовал себя в этом аду так, будто бы это был рай. А Скотт... Ему все равно. Он уже давно не различает лиц людей, перед глазами все плывет не только от отвратительного зрения, а еще и от чудовищного, неестественного недосыпа, перетружения, от истощения и целой уймы необработанных ран, что уродовали его худенькое, белое тельце, обёрнутое в подобную мешковатому платью, длинную рубаху, что от времени стала серо-блевотного цвета.Отыскав глазами того самого "Эндрю" Майк подошел, таща Скотта, почти неспособного идти, за черный давящий ошейник.
Эндрю принял вызов Майка, он сел рядом, и, потянув за худое запястье, повалил рядом с собою зеленоглазого. Они стали обсуждать ставки.– Ну, что у тебя? Небось, три копейки и бутылка?– насмешливым тоном сказал Майк, опираясь рукой на черноволосую голову Скотта.
– Что за неуважение ко мне?! Конечно, я ставлю куда большую ценность. – пропищав это, Эндрю показал ставки. Десять тысяч долларов... Нехило, что уж сказать.
–Ну а ты? Что ты ставишь? М? – издеваясь, пророптал Эндрю.– Его.Майк поднял за волосы несчастного раба, как бы говоря: "Да, вот эту грязную подстилку мне никому не жалко, пользуйтесь, как хотите."Да, и так было всегда. За все свои проигрыши Майк расплачивался им. Зеленоглазый брал на себя всё: все боли, страдания, последствия... А Майк жил без забот, скидывая все на хрупкую спину Скотта.Тем же самым временем Эндрю расплылся в грязной кислой ухмылке, вслух одобряя ставку.Игра началась. Скотт, сколько бы она не длилась, покорно лежал в ногах у Шмидта, не издавая ни звука. Ход игры, хоть порой её исход и мог быть роковым, приносил черноволосому то, о чем он мечтал днями и ночами: сон. Свободу, хоть и временную, нереальную. Лишь моральную, но свободу.На секунды мысли зеленоглазого полностью испарялись, оставляя их хозяина в желанной вакуумной пустоте.А игра все шла. Точнее, бежала.Карты скидывались и брались из колоды со сверхзвуковой скоростью, и вот, наконец-то это закончилось.– Я выиграл. – сказав это, Майк скинул на пол последнюю карту: козырь.– Ох, чёрт! Чтоб тебя! Да я... Да ты!..– его противник был в ярости, но Майк хорошо понимал это чувство.– Ставку сюда.Эндрю хлопнул перед Майком несколько зеленых бумажек, даже в лицо ему не смотря.
Его взгляд был устремлен на спящего раба, лежавшего на полу и обхватившего себя руками. Черные волосы, аккуратное бледное личико,что было во всех местах перекрыто синяками и гематомами, длинные ресницы и розовые губки... Фигуру Скотта скрывала его "одежда". Но, так уж и быть, подолью масла в костёр; опишу вам его.Сразу после выделенных ключиц шли изящные, выпирающие рёбра, худенькая талия, длинные тонкие ножки. Руки были, считай, тем, о чем сейчас мечтает каждая двенадцатилетка; красивые изгибы, почти белая кожа, и все бы идеально, но... Почти каждый участок правой руки был изодран в мясо и избит до почернения, неумело замотан оборванными кусками его же одежды, а пальцы правой... На это было жутко смотреть.Конвульсивно сжатые, кривые и тонкие, будто изломанный хворост. Сколько раз Скотт ломал пальцы, сколько раз Майк их ему выламывал, неизвестно. Кости криво срастались, образовывая из прекрасной части человеческого тела жуткую, тошнотворную картину.Скотт еле заметно дрожал во сне.– Вставай, псина! – прикрикнул на него Майк. – Свободный дохрена?!Скотт вздрогнул и распахнул свои изумрудные глаза. Так ему и не удалось выспаться.– Уже встаю, хозяин.
Коутон, оттолкнувшись руками пола, кое-как встал на ноги. По началу он хотел оперется на стену рукой, чтоб было легче стоять, но к сожалению, забыл о травмах.– А-а-а-мх! – хрипловато прокричал черноволосый, когда пальцы левой руки громко и отвратительно хрустнули.Майк почти не среагировал; лишь поморщился от крика.Одним взглядом приказывая Скотту не вопить, или будет хуже, Шмидт схватил его за искалеченное запястье и потянул за собой.– Куда мы идём?.. К выходу?– все еще поскуливая от боли, прошептал зеленоглазый.– Пх-а-ха-ха... Размечтался. Помнишь Винсента? Уверен, помнишь... Я хочу... Нет, я обязан у него отыграться!При одном упоминании имени "Винсент Бишоп" черноволосого начинало тошнить.Коутон сразу не проникся к нему доверием; полностью белые глаза, казалось прожигали душу; волосы были выкрашены в ярко-фиолетовый, а на лице застыла коварная белоснежная улыбка. Хоть внешность Винса и была настораживающей, зеленоглазый боялся в нем не этого: каждый раз, каждый грёбанный раз этот фиолетовый приндыр к чертям разносил Майка. Скотт не помнит ни одной их игры, откуда Шмидт вышел бы победителем.Вскоре они дошли, а точнее дошел только Майк, ибо Скотт буквально тащился по полу. Перед ними, в самом чистом углу заброшки, сидел он. Тот, кого было невозможно победить.– Ну здравствуй, Майк... О-ох, привет, Скотти~...Винсент встал, отряхивая рубашку. Скотта он видел далеко не в первый раз, и, уверяю, не в последний.Майк холодно поздаровался, и сел на картонку напротив. Скотт, без лишних слов, сел рядом, опираясь ладонями об пол.Они играли молча, ведь одними взглядами они говорили друг другу столько всего, что я во всю жизнь не опишу этого. Могу лишь сказать, что смысл этой дискуссии был в одном: "Ты проиграешь."Пролетали роковые секунды. Скотт не мог спать, обстановка так напрягала, что в его глазах то темнело, то начинали мелькать точки и линии, то вообще двоилось и троилось, мешая сосредоточится на происходящем.И вот.Последняя карта кинута на пол, Майк матерится, а Винсент же расплывается в знакомой нам улыбке.Тут в глазах черноволосого окончательно все поплыло. Нет. Только не снова. Скотт больше не выдержит этого.– Аргх, забирай! Чтоб к утру был у меня. – прорычал Шмидт, подталкивая злеленоглазго к Винсенту.В этот момент сам Скотт умереть был готов. Каждая его поездка к Бишопу ничем хорошим никогда не заканчивалась.И, если сравнивать... В какой-то мере, у Майка было даже лучше.