Глава 6: Ракетная база (1/1)

Может это всего лишь предчувствие,Душу рвущее мне иногда.Намекнув на свое присутствие,Змеей в сердце вползает беда,И тогда я бегу в никуда.CRADLE OF FILTH Сельфи Тильмитт————————— Нетерпение гнало вперед. Я ехала, не разбирая дороги. Трабия... Не время для слёз. Нельзя плакать. Тем более теперь, когда от моих действий зависят сотни человеческих жизней. Трабия... Как больно, Сквэа, как больно. Не сегодня, пожалуйста, не сейчас. Как молитву снова и снова повторяю эти слова: не время для душевной боли, не время убегать и прятаться, не время сдаваться, не время плакать. До боли закусила задрожавшую губу, бросила взгляд в зеркало заднего вида. Ирвин и Квистис молчат – и это хорошо. Ответить им не смогу. Пальцы сжимают руль, ногти впились в ладони. Машину сильно заносит. В зеркале заднего вида лишь пыль клубится. Когда-нибудь я найду время для эмоций. Но это будет не сегодня. Ирвин закопошился на заднем сидении, принялся натягивать форму, Квистис посторонилась. Он навесил знаки различия, оглядел себя, протянул свёрток Квистис. — Одевайся. Квистис развернула форму, хмыкнула. — Я не смогу натянуть штаны на юбку. — И что прикажешь, разыскать генерала и попросить, чтобы он дал приказ выпустить новую униформу – с юбкой? — Ирвин, просто отвернись, — пробурчала я. Он демонстративно отвернулся. Когда Квистис разобралась со штанами и попыталась свести молнию на комбинезоне, Ирвин перелез через спинку сидений, уселся со мной рядом. — Меняемся. Вот, — второй свёрток в его руках, — надень это. Он перехватил руль, я забрала сверток, перелезла через Ирвина, меняясь с ним местами, расположилась на соседнем кресле, распечатала. — Бее, эта одежда резиной пахнет. — В машине жарко, что ты хотела? Скоро она запахнет гораздо хуже. — Фу, блин, Ирвин! Платье было жаль, но надевать форму на голое тело не решилась. Пересилила себя, натянула штаны, заправила в них подол платья. Застегнула – оказались широки в поясе. Да я ведь потеряю их, едва попытаюсь выйти из машины. — Квистис, лезь ко мне, застегну злосчастную молнию. Я легко стукнула его по шлему на голове. — Мне бы пригодился твой язык – подпоясаться. — Вообще-то у него другие функции имеются. Выберемся – покажу, — Ирвин посмотрел на меня. — Ты чего насупилась? Я покачала головой и быстро натянула шлем, скрывая под ним лицо. Вдали показалась база, окруженная пятиметровым забором и колючей проволокой поверху. Я потянулась к рулю, вцепилась, перепрыгнула на сидение к Ирвину, попыталась его сдвинуть, поставить стопы на педали газа и сцепления. — Что ты делаешь? Сельфи? Мы же врежемся! — Дай мне сбить эти ворота! Ирвин ткнул локтем в солнечное сплетение, отбросил меня на пассажирское сидение. Несколько секунд я пыталась вдохнуть. — Ты в своем уме? Хочешь на базу проникнуть или умереть в этой машине и в этой мерзкой форме? Я пока не готов. И тебе не позволю. Я притихла, Квистис коснулась ладонью моего плеча. Киннеас сбавил скорость, подъезжая к воротам. Рядом находился пункт пропуска, возвышаясь на два этажа. Над воротами стояли солдаты, навели автоматы. Открылась железная дверь, но проход остался зарешеченным металлическими прутьями. Ирвин остановил бронетранспортер, вышел, прикрыв дверь, направился к пункту пропуска, протянул документы вооруженному охраннику. — Приказ от генерала Карвэя. — Проезжайте. Я осторожно выдохнула. Как просто у него получается. Ворота откатились. Ирвин медленно направил машину к размеченной желтыми линиями стоянке, припарковался как по учебнику. Я поспешила выйти, но под открытым небом оказалось еще жарче, чем в машине. Какое непривычно жаркое солнце на экваторе. — По громкой связи прозвучало объявление о подготовке к запуску. Я затаила дыхание, остановилась и Квистис. — Когда, сказали, запуск? — Не сказали, — покачала головой. — Хорошо бы его опередить – найти и активировать кнопку самоуничтожения. — Сельфи, ты умница. Да, такой механизм должен быть на случай проникновения эстарских диверсантов. Я знала, что Ирвин одобрительно улыбнулся. Жаль, под этим шлемом не видно лица, глаз, но щекочущее чувство его взгляда есть и оно будоражит. Здание казалось небольшим. Светлые стены, отражающая солнечный свет крыша. Не так я себе его представляла. Лестница уводила вниз. Подземное сооружение, значит. Ирвин подошел к металлической двери, протянул в узкое окно какие-то документы, быстро выровнялся перед установленной над ним камерой наблюдения, отдал честь по-галбадиански. Дверь открылась, нас пропустили. Это было слишком легко, даже не верилось. Мы прошагали по узкому коридору. Он выводил к лестнице с металлическими поручнями, квадратной спиралью уводящей вниз. Ярко горели лампы вдоль стен, совсем не так, как в тюрьме. — Стоять! Мы спустились едва на пролёт, когда нас задержал офицер. Сердце забилось быстро-быстро, волна жара бросилась по позвоночнику, остановилась в районе поясницы, сжалась там, в любое мгновение готовясь развернуться пружиной, переключая в режим решительных действий. — Куда такой толпой? У офицеров не было шлемов, этот смотрел на меня. Может потому, что по лестнице я шла первой. — Господин лейтенант, — вмешался Ирвин, отдавая честь. Офицер даже не повернулся в его сторону. — Я не тебя спрашиваю. Отвечать! Я знала, что мой голос сейчас выдаст нашу группу. Попыталась его понизить. — Го...господин... — Что с голосом? — Фарингит, господин лейтенант. Сухой воздух, господин лейтенант. В этот момент подле открылась дверь, в проем вышел солдат, выровнялся по стойке перед офицером, отчитался: — Господин лейтенант, корпус снабжения. В смене дэ-два эпидемически нестабильная обстановка. Смена дэ-один двое суток без замены. Офицер будто не услышал, он вновь обратился, сначала ко мне, затем к моим спутникам: — В медицинский блок: пятый этаж и направо. Вы – в корпус снабжения. Меня охватывала паника. Вмешался Ирвин. — Господин лейтенант, мне также требуются профилактические меры. Квистис ушла с тем солдатом. Я последний раз посмотрела на нее. Надеюсь, еще увидимся. Дверь закрылась. С Ирвином мы двинулись вниз по лестнице. Однако до пятого этажа не дошли. На третьем меня привлекла одна из дверей с предупреждающим знаком, желтой краской нанесенным на поверхность. Электрощитовая. Если здесь находится центральный компьютер, вдруг отыщем и кнопку самоуничтожения всей системы? Я прошла в помещение, следом вошел Ирвин, прикрыл дверь. Жужжало. На полу работал компьютер. Я ударила ногой по кнопке, звук исчез. Больше нечего не произошло. Компьютер автоматически запустился вновь. Я попыталась вскрыть пластиковые стекла на щитках – не поддавались. Ирвин подошел, достал нож и быстро открыл их. Если опустить автоматические переключатели, база будет обесточена. Но любой электрик без труда разберется, что произошло, вновь запустит систему, а нас начнут искать. Я забрала нож у Ирвина, вскрыла металлическую панель под переключателями, коснулась проводов пальцами. — Сожги всё, — шепнула пробудившемуся недавно Стражу. Кетцалькоатль зашевелился, в воздухе запахло грозой. Выдохнула, вцепилась в провода и резко их рванула. Было темно, пищала сигнализация. Я лежала у стены. По спине и затылку разливалась боль. Ирвин присел рядом. — Я вырубила свет, да? — Да, и ты меня напугала. Дверь резко отворилась, в помещение забежали два человека, один держал фонарь. — Кто здесь? — Служба ППР, плановый осмотр. Нестандартная ситуация – перебой в сети, — ответил мой спутник, удивляя сообразительностью. У меня же язык словно прилип к нёбу от их внезапного появления. Силы нашлись только чтобы подняться. — Плановый осмотр нескоро. — Вы графики давно смотрели? Солдаты двинулись к щиткам, посветили фонариком, пригляделись. Я подошла сзади. Интересно, а что действительно на этом графике? Жаль, не до того. Ладонь ощущала рукоять ножа. И всё выглядело просто, очень просто. Рука словно сама двинулась вверх, ударила галбадианца, вонзила нож между лопаток. — Дьявол, кто ты? — прохрипел он. Второй соображал быстро, шагнул вспять, но следом шагнула и я, на всю длину вытянула руку, полоснула его по шее. За Трабию! Спрашиваешь, кто я, но сам ответил на свой вопрос. Да, я буду дьяволом во плоти, буду мщением, стану демоном войны, но сполна накажу за запуск этих ракет. — Ты сумасшедшая, Сельфи, — тихо отозвался Ирвин. Тяжело дыша, я обернулась к нему. Рука до боли сжимала нож. Подбородок защекотала побежавшая из прокушенной губы кровь. — Тела здесь быстро обнаружат. — На этом этаже я видела дверь в подсобку. Перетащим. — Это обслуживающий персонал. Не они запускали ракеты. Ирвин ухватил убитого подмышки, потащил из помещения. С телом второго хотела разобраться я, но так легко не вышло. Ирвин вернулся, помог. — Это война, Ирвин, — получился слабый всхлип. — Это ведь война. Включилось аварийное освещение. Голос из репродуктора приказал техническому отделу остаться на рабочих местах, ремонтной бригаде расследовать причину нарушения электроснабжения, а остальным пройти в сектор гэ и приступить к погрузочным работам. На слабо освещенной теперь лестнице появились люди в форме, мы примкнули к ним. Перед входом в сектор гэ стоял офицер, остановил нас с Ирвином и еще двоих галбадианцев, направил в одно из помещений. Изнутри это выглядело цехом. Стояли умолкшие краны, стих и конвейер. Молчали и мы с Ирвином, принявшись переносить ящики. Приступили к работе те двое солдат, что пришли с нами. Впрочем, они не молчали, переговаривались, шутили, строили догадки о том, что произошло. Я совсем устала и выбилась из сил; показалось, что пролетело несколько часов, когда в цех вошли четверо других солдат, а нам приказали пройти в комнату отдыха. Но рано я обрадовалась. Галбадианцы, с которыми нам поневоле пришлось работать, вытащили из шкафа или холодильника продукты в заводской упаковке, расселись за небольшим столом, скинули шлемы, расстегнули комбинезоны и приступили к обеду. Или ужину. Ирвин последовал их примеру. Я прошла вдаль комнаты, присела на койку. Система вентиляции не работала уже несколько часов – с тех самых пор, как я сожгла цепь электросети. Было душно и жарко. А еще хотелось пить и есть. Только шлем мне снимать нельзя. Зачесалась спина. Где-то я допустила промах. Радовало одно – запуск ракет откладывался на неопределенный период. — Хватит скромняжку изображать, снимай уже шлем и садись к нашему столу. С непониманием я посмотрела на подошедшего галбадианца. Он усмехался. — Ты выглядишь как девчонка, двигаешься как девчонка. Мы сразу догадались, кто ты. Сердце с громким стуком ухнуло вниз. Как так? Я старалась ничем себя не выдать. Одеревеневшими пальцами потянулась к шлему, стянула с головы, осторожно вдохнула застоявшийся воздух. Еще раз – уже не столь осторожно, до головокружения. — Хорошенькая. К кому? — Гарри – из седьмого сектора – помните? Ну вот,к нему, — небрежно отозвался Ирвин. — День рождения, решили скинуться. — А самое сложное на тебя повесили, побегать вынудили, — хмыкнул галбадианец и быстро ухватил мою руку, потянул к столу. — Да ты не бойся, садись, не выдадим.

Я не знала, благодарить Ирвина или нет, за такой неожиданный выход из ситуации. Есть больше не хотелось – слишком жарко. Зато можно спокойно дышать – без шлема. Солдаты вернулись к болтовне, на этот раз общались громче, жестикулировали активнее. Улыбались. Несколько минут было даже неплохо, я последовала примеру, медленно стянула форму, оправила платье. Села за стол, дотянулась до пластиковой бутылки, налила в стаканчик воду и с наслаждением пила. — Повезло этому Гарри. За четыре года мне никто так не скидывался пока. — Так отыщи ответственного за ?отдел снабжения?, и сможешь сам себе подарки делать, — галбадианец подмигнул. — Эй, ты в доле? — Меня дома девушка ждет, — глухо ответил Ирвин. Солдат рассмеялся. — Гляди-ка, совсем зелен. Иди, сейчас учиться будешь. Я подхватилась на ноги. Незримая рука цапнула запястье, хрустнул сустав. Страж? Ирвин ничего не сделал напрямую, даже с места не двинулся, управляя Сакридом мысленно. “Не двигайся!” И мои Стражи заволновались, почуяв ответ. Я перевела взгляд на поднявшегося из-за стола и приблизившегося напарника, в этом освещении его светлые глаза казались черными. В сердце Галбадии он свой. “Мы заигрались, это неправильно”. Чужой смех звучал поблизости, неприятно резал слух. Ирвин молчал. Его подбадривали, но это было лишним. Руки напарника обхватили, рывком подняли. Выдох изумления. Голоса, смех, комната – всё превратилось в карусель посторонних ненужных событий. Не хочу так. Надо ответить. Броситься с оружием на этих солдат, убить. И бежать. Куда-нибудь. — Давай, ложи ее сюда! Солдат звонко хлопнул открытой ладонью ниже поясницы, засмеялся, я дернулась. Очень хотелось поправить неприлично задравшийся подол платья. Это всё игра, просто игра. Чья-то рука коснулась бедра, полезла выше. Ирвин резко шагнул в сторону, избавляя меня от настойчивой руки и ущипнувших пальцев. — Спасибо, но я способный ученик, помощь не нужна. Далекий гул отозвался в голове, затуманил рассудок. Смех стих. — Землетрясение? Я открыла глаза. И точно – пласт поверхности двигался. Темные трещины ползли по полу. Бросились молниями во все стороны, расширились. Солдат коротко вскрикнул, едва пол разошелся и обвалился под его стопами. Волна двинулась дальше, пол ушел из-под ног и у второго галбадианца. — Кажется, это делается так. Ирвин стоял на единственном спокойном островке в этом хаосе и дрожал, я прижималась к нему. Пласты пола всё еще тряслись, но теперь возвращались на прежние места. Трещины истончались, блекли. Страсть Стражей улеглась. — Котенок, не думаю, что случай подходящий. Ирвин аккуратно высвободился из объятий, посадил меня на кушетку, присел рядом, не смотря в мою сторону, обхватил виски ладонями. — Что за мерзкие твари управляют мной? — сказал он, поднялся, направился к своей форме, поднял заодно и мою, бросил, не оборачиваясь. — Одевайся. И не ходи так больше при них. — Как? — Плавно. Двигайся всем корпусом. Солдаты здесь по три месяца живут вдали от дома. Я закусила губу. Он бы тоже так передвигался, проживи в горах Трабии. Моя Трабия. Моя боль. Уходи, пожалуйста, не терзай. Не время для слёз. Слабое освещение отключилось. Мигнули яркие лампы, загудела вентиляция. По громкой связи оповестили об устранении неполадок в сети, приказали всем отделам вернуться к своим непосредственным обязанностям, а диспетчерам пройти в центр управления. За дверью гремели шаги. Мы открыли двери, выбежали в коридор, оказались в движущемся потоке персонала, рядовых, офицеров. Пройдя несколько этажей и пролетов, я нырнула в боковой проход, незаметно ухватив за руку Ирвина, увлекла его за собой. Нужно разыскать помещение с охраной. И, похоже, оно нашлось. У дверей стояли солдаты. Киннеас завел старую песню о приказе Карвэя. И нас без лишних расспросов пропустили. — Все системы в действии! — Принято! — Внимание. Центр управления. Начинаем финальную фазу запуска ракет. Приготовьтесь к старту, — полилось из динамиков. Шестеренки системы поспешно закрутились – так представлялась сейчас их работа. Это не люди ведь, просто части большого механизма, спаянного с электронными схемами бездушных компьютеров, чьи души цифрами отражаются на мигающих дисплеях. Они готовы без всяких сомнений выпустить смерть. — Что вы здесь делаете? — заметил нас офицер, контролирующий запуск. — Новый приказ от генерала Карвэя, — Ирвин выровнялся, отдал честь. — Мы не подчиняемся приказам Карвэя. Кто вы? Я сняла шлем. Подцепила застежку молнии, потянула вниз, сбросила легкую куртку и отшвырнула ее ногой в сторону офицера. — SeeD! — вскрикнул кто-то из аппаратчиков. — Как вы осмелились? Как мы осмелились? Вы направили на Трабию разрушение и смерть. Монстры, уроды, выродки. Не позволю существовать ни вам, ни этому месту. Ненависть кипит, проклятия дрожат на кончике языка. Слышу голос, он чужой. Красивый и смертельный. Песня проклятий разливается в пространстве. Быстро поворачиваюсь к Ирвину, ладонями закрываю ему уши. А звуки арфы летят нитями шелка, опутывают рассудки, связывают волю. Никому не убежать. Удивительной красоты голос звенит, вносит сумятицу в мысли, вынимает душу. Хочется слушать еще и еще. Но Сирена затихает, прикрывает глаза, скрывается под толщей вод. Волна отходит, оставляя страшную тишину после себя. Наконец, включается звук. Попискивание прибора, изумленный выдох Ирвина, быстрый стук сердца. Киннеас подходит к лежащему на полу офицеру, склоняется, переворачивает, вглядывается в застывшее лицо. — Он мертв? Они все?.. Смотрит на остальных людей, которые лежат на полу или, сидя, повалились на приборную доску. Слышу ужас в его голосе. И меня охватывает горечь. Задержав дыхание, я склонилась над пультом, нажала кнопки отмены, щелкнула выключателями. Компьютеры погасли. Сердце стучало так, что, наверное, слышно и в помещении. Сложно сохранять спокойствие, когда под твоими руками панели управления ракетными боеголовками. ?Центр управления. Что происходит? Отвечайте?!? Я переглянулась с Ирвином, и он быстро выключил громкую связь. — Это всё, — выдохнула. Сейчас сюда вломятся солдаты. — Не всё, — ответил Киннеас, решительно прошел к другому столу, разбил панель, под которой оказалась кнопка. Посмотрел на меня. А затем нажал. Пронзительный сигнал раздался в громкоговорителях под потолком. Женский электронный голос сообщил, что активирован процесс самоуничтожения, и предложил срочно всем покинуть базу. Открылась дверь. В коридоре автоматически распахивались и другие двери, персонал и военные выбегали из отсеков и поднимались по лестнице, топот ног смешивался с аварийными сиренами. Самое время сбежать. Хорошо бы еще в этом столпотворении отыскать Квистис. Нехотя я вновь натянула куртку и шлем. И мы побежали. По территории базы носились люди. Персонал и офицеры рассаживались по машинам и бронетранспортерам, рядовые уходили пешком через открывшиеся ворота. И сквозь вой сирены и предупреждающий об активированном механизме самоуничтожения голос вклинился другой голос, сообщая о повторной подготовке ракет к старту. В груди похолодело. Колени задрожали. Автоматически запустилась программа или кто-то вернулся в центр управления? Я ринулась обратно, перепрыгивая сразу через несколько ступенек. Ирвин что-то кричал вслед. Дверь оказалась запертой. Я бросилась на нее всем телом, в бессилии сползла, поднялась и стала колотить кулаками. Когда силы иссякли, повернулась и принялась бить ногой. Ноги снова не выдержали. Откройся, пожалуйста, откройся! Сев под дверью, я заплакала, продолжая биться в нее затылком. Какой-то солдат бежал ко мне, кричал женским голосом, сбросил шлем. Квистис, конечно же. Не могла она покинуть базу со всеми, когда, как и я, услышала о повторном запуске. Наугад она стала нажимать на кнопки кодовой панели, но электронный замок остался глух. — Не получится, — голос Ирвина. Я не хотела верить, вновь бросилась на дверь. Руки обхватили, оттянули, Ирвин развернул меня, прижал к себе, я продолжала брыкаться, что-то кричать. — Квистис, уходим, немедленно! — скомандовал он. Откуда столько твердости в его голосе? — Мы не можем. Надо остановить ракеты, — всхлипнула я, продолжая упираться и желая вырваться. Он только прижал сильнее. Я уткнулась в его грудь, темно-синюю прорезиненную куртку и завыла от бессилия. Он потащил меня в сторону выхода, следом побежала Квистис. Заплетающиеся ноги цеплялись за ступени, я бы упала без поддержки. Загудело. Мы остановились. Откинулись защитные дверцы на шахтовых колодцах за сетчатым забором, что делил территорию базы на два сегмента, выдвинулись ракетные пусковые установки, повернулись чуть в сторону. Голос отчитывал время старта. Два, один, пуск. Межконтинентальные баллистические ракеты вылетели. Рядом выдохнула Квистис. Я дрожала, прижимаясь к Ирвину. Он теперь стоял, больше не пытался бежать и тащить меня. И я обернулась. Дверь базы закрывалась. Возле нее стоял офицер, рядом – бронетранспортер. — Я не позволю вам уйти, — сказал он. Поднял автомат. Квистис, всё еще глотая слёзы, вытянула руки перед собой, побежала, остановилась между нами и офицером. Автомат застрочил. Невидимая стена, которую держала Квистис, заволновалась зелеными переливами, по ней кругами разошлась рябь. Офицер опустил бесполезный против Стражей автомат, запрыгнул в машину, крикнул водителю: — Дави их! Бронетранспортер развернулся, тронулся. Я сжала кулаки, вышла рядом с Квистис и позвала Кетцалькоатля. Услышь! Страж слышит. И готов убивать. И мы готовы. Готовы, как никогда, и да будет вам известна наша истинная сила. Мы из академии Баламба – единственного учреждения, использующего мощь Стражей. Вы можете разрушить стены академии, но нас вам не сломать. Еще в детстве я подчинила себе одного из таких монстров и знаю о Стражах всё. Знаю и о той силе, что они предоставляют своему симбионту. Они будут с нами – до тех пор, пока не откажет мозг. Лишь это необратимо, а тогда Страж умрет вместе с человеком. Небо потемнело. Окружающий мир освещали только вспышки молний. По пустыне разлились запахи грозы, ветер понес колючий песок, затрещало как под высоковольтными линиями, я ощутила, как электризуются волосы. Порожденный грозами Кетцалькоатль расправил крылья, накинул паутину на бронетранспортер. Пулемет на бронетранспортере застрочил куда-то вверх. Треск и взрывы слились в один звук, что-то раскололось, писк ударил по барабанным перепонкам. Я потерялась. Не знаю, день ли, ночь, где, в каком времени, в какой вселенной? Протащив по обломкам ломающегося мира, меня выбросило из яви в ирреальный мир, в котором чудовищные силы играли с моим сознанием. Почему так больно, что пошло не так? Я смотрела на руки. Костяшки разбиты, по пальцам течет кровь. Мир яркими красками вгрызался в темные полотна иррациональной вселенной, меня бросило в его объятия, а пальцы все еще хватались за рвущуюся материю небытия. Повело в сторону, ноги заплелись. Чьи-то руки обхватили крепко, удержали от падения. Земля тряслась под ногами, ходила ходуном. Квистис вскрикнула, попятилась; поблизости треснул и разошелся асфальт, осыпаясь комьями и песком в никуда. Трещина разрасталась перед бронетранспортером. Слышны были крики водителя, наспех отдаваемые приказы офицера.

Машина остановилась у обрыва. Тем временем установка пулемета на ее крыше развернулась. Вылетели снаряды, со свистом ворвались в магический щит, расцвели красками. Вскоре щит запылал. Я вырвалась из рук Ирвина, подбежала к щиту, коснулась огненных лепестков. Гори! И огонь послушался, взметнулся обратно, окутал машину. — Мы горим! — вопил водитель. — Стреляй! — кричал офицер в ответ. Квистис опустилась на колени, сгребла с песка мертвого зеленого зверька. Рубиновый камень на его лбу треснул и погас. От защитной стены не осталось и следа. Я звала Кетцалькоатля, но ничего не чувствовала в ответ. Когда я его потеряла? Когда? Сирена! Вода погасила дотлевавшие на земле остатки щита, омыла мои руки. Стало легче, боль ушла с переднего плана, слилась с фоном. — Они прикрываются Стражами! Мы не успеем! — Стражи не бессмертны! Стреляй! Я упала. Несколько мгновений соображала, пока не почувствовала лежавшую возле меня Сирену. Красивый голос всхлипывал, я потянулась, коснулась мокрой руки Стража. Я еще жива. И выживу, найду силы, поделюсь ими с тобой. Ты возродишься. А пока отдыхай. Спасибо, что закрыла нас собой. Ирвин что-то делал. Без Стражей его действия кажутся непонятными. Или это я теряю зрение? На зубах хрустели песчинки. Я сняла шлем – даже от песка не защищает. Из машины валил дым. Не морок – в подтверждение чувствую и запах. Водитель ругался, офицер продолжал выкрикивать приказы. А затем водитель просто открыл дверь и выпрыгнул из машины. Ирвин выстрелил в него, побежал к бронетранспортеру, перепрыгнул через тело водителя, наставил ружье на офицера. Через распахнутую дверь видно, как галбадианец кивнул, поднял руки. Перебросил ногу на ступеньку, соскочил на землю. А затем с размаху разбил пульт от ворот о бронированную обшивку машины. Ирвин выстрелил вновь, выругался, опустился на колени перед разлетевшимся пультом, собрал и, кое-как придерживая батарейки, повернулся в сторону ворот, принялся жать на то, что осталось от кнопок. Офицер повалился на песок, боковая часть машины в его крови. Красная. Вот ведь странно как. У таких близких мне Стражей кровь другого цвета. А у этих монстров – красная. Человеческая. — Это всё, — прошептала Квистис. Она так и осталась сидеть на земле. Шлем она сбросила еще тогда, волосы рассыпались по плечам, пыль сделала их серыми, неживыми. Ее рука тянула вниз заевшую застежку молнии на куртке. — Мы проиграли. Сквэа, дай мне силы хотя бы снять эту ненавистную форму. Не хочу умирать в этом. Тоска вновь вгрызлась в сердце, подчинила себе его ритм. Как хорошо было жить. Пусть и одним днем, но я так привыкла, иначе не умею. Вот он – тот один последний день. И я стою у края, вглядываюсь в глаза пропасти. Я ничего не могла изменить, всегда понимала это, хоть иногда и стремилась двигаться вопреки. Не в состоянии изменить прошлое. Не творю будущее. Не разрушаю и не строю миры. Хочу, в глубине души – хочу! Не умею... В настоящем хорошо. Мне в нем нравилось, уютно. А обещания лучшей жизни всегда бессмысленны и пусты. Мир без войны, справедливость для всех... Какие смешные словосочетания. Мозг отказывается мыслить глобально, ему приятны вещи, которые близки, которые можно ощутить, вдохнуть, принять всеми органами чувств. Мне не понять ни великих планов Риноа, ни романтических грез Сейфера. Эти люди хотят менять мир, но не способны впустить в разум простую мысль: мир привык быть таким – слабым и глупым, сколько бы лет ему ни было. Единственное его направление – течь в привычном русле. И пока существует мир, будут и войны. Пока будут войны – будут и такие, как я. Они будут сражаться не против установленных систем, как делают Риноа или Сейфер. И не из желания что-то себе и окружающим постоянно доказывать, как делает Зелл. И не совершенствуя, отливая из себя драгоценный металл в огне преград и проблем, как поступает Квистис. Я просто делаю, а не размышляю. Просто живу, а не мечтаю о прекрасном и недоступном. Цели нет – только действие. И моей трагедией была пустота, то время, когда ничего не происходит вообще. Но тропа вывела меня на этих людей – с их идеями и целями, мечтами и планами. И я полюбила этих людей, побежав с ними одной дорогой, не задумываясь, куда прибегу. Я легко найду оправдание. Да и за что мне себя винить? Это война. И мне не страшно сражаться, не противоестественно убивать. Я нашла свой поток воздуха, который позволяет мне парить. Но поток незаметно обернулся ураганом, направил и бросил на скалы. И я открываю рот, пытаясь вдохнуть воздух, но легких будто нет. Где-то, наверно вместе с погибшими Стражами, потерялась и способность дышать, просто дышать. И теперь обреченность расширяется, захватывая всё больше. Я безропотно отдаюсь ей. Наверно, как любой человек, я боюсь боли. Но когда придет смерть, хочется осознать это, почувствовать. Не желаю молниеносного конца. Пусть будет миг на осознание, минута – на последние слова, часы – на воспоминания. И вот – мечты исполняются. Ворота заперты, пульт от них сломан, выхода нет. Нет ничего. Даже не знаю, сколько минут нам еще полагается. Зато можно подумать о людях, ставших мне близкими: тех, кто рядом, и тех, кто далеко. Квистис. О чем думает она? О тех, кто в академии Баламба, долетят ли туда ракеты, успеет ли группа Сквалла? Ирвин смотрит на здание за моей спиной. Оттуда всё начнется. Посмотри на меня. Нет, не смотри на меня. Оставь подобное удовольствие мне – наблюдать за тобой. А взрыв я услышу. И увижу в твоих глазах. Сквалл, Зелл, Риноа, что будет с вами? Успеете добраться, сообщить, организовать эвакуацию? Сквалл, сумеешь ли ты позаботиться о выживших? Вспомнишь ли и о моей академии в горах Трабии? Наверно, вспомнишь. Ты стал меняться. Благодаря нам, хотя наибольшая заслуга в этом принцессы. Сама не зная, она творит чудесные вещи. А ты увидел, и теперь наблюдаешь за Риноа, не боясь быть уличенным. Знаешь ли, что Риноа делает то же? Ничего удивительного в ее поступках нет: свою симпатию к Сейферу она неосознанно перенеслала на того, кто больше всего напоминает ей бывшего парня. Ее притягивают такие люди: сложные, гордые, уверенные в своих силах, подмечающие детали, обладающие способностью влиять на окружающих. У вас с Сейфером сходный склад ума, из-за чего вы прекрасно замечаете недостатки друг друга и пользуетесь этим, чтобы побольнее ранить. Но с тем вы умеете быть удивительно милыми. Хотя пользоваться этим так и не научились. Кажется, сейчас я глупо выгляжу – с широкой улыбкой на лице. Жаль, что так и не успела организовать Фестиваль. Столько идей было, планов. Я их записывала в электронный журнал, но кому это будет нужно: прочитать, впечатлиться и организовать? Не на кого надеяться. Я представила шумный праздничный вечер. Он придуман мной, но подготовлен без меня.И дух перехватило. Стало больно, еще больнее, чем если бы о моей организаторской работе и не вспомнили. Страх явился, наступил, растоптал. Я села на асфальт, побитый за долгие годы песком. Протяжно вздохнула. Рядом опустилась на колени Квистис. — Как тихо. Почему так тихо? Давай, сколько тебя ждать? Не надо. Молчи. Не хочу! Не напоминай об этой пустоте! Пусть будет бой, только бы не оказаться запертыми, как крысы в трюме тонущего корабля. — Я всегда думал, что Сквалл мне не доверяет, — с болезненным ожесточением произнес Ирвин. Сжал кулаки. Посмотрел на меня, а затем оглянулся вокруг. — Но он доверил мне тебя. Поднимайтесь, мы уходим! — Некуда, — одними губами ответила Квистис. Попробовала подняться и не смогла. Я легла на землю, попыталась обнять асфальт. Ирвин ухватил, рывком поставил на ноги. — Давайте, ну же, — второй рукой поймал ладонь Квистис, помог ей встать, потянул нас к бронетранспортеру. Мы остановились близ лежавших у дверей тел. Ирвин подтолкнул. — Не хочу! Не хочу умирать в этой жуткой машине! Квистис безропотно полезла. Я развернулась бежать. Ирвин быстро поймал, подхватил, зажал. Я кусалась, брыкалась. Он вернулся к машине, бросил меня на сиденье, запрыгнул следом, хлопнул дверью. Квистис обхватила меня, прижимая к себе. Мотор взревел, Ирвин развернул бронетранспортер к воротам, прибавил газу. — Разобьемся! — вскрикнула Квистис. С гулким грохотом ударили по воротам. Ирвин дал заднюю, отъехал в этот раз подальше, вновь вдавил педаль газа. На полном ходу врезались. Квистис снова закричала. Кажется, ворота скрипнули. Я обнаружила свои ноги в тисках покореженного металла. Сдавленно завыла. Квистис притихла, упав на панель, лоб разбит. Снова газует, вновь мчимся. И опять бессмысленный удар. Обвалившаяся панель вгрызается в ноги сильнее, в глазах пляшут разноцветные огни. Вновь удар. Еще раз отъезжаем. Гул нарастает, гремит, болью взрывает сознание. Я оборачиваюсь к окну. Вон, вон там, обнимая руками горячий асфальт, осталось моё тело. Не здесь, не в этой чудовищной машине. Замечаю средь меркнущего света взвившиеся языки пламени, лижущие здание базы. По установкам цепью пробегают вспышки небольших взрывов. Дикое желание – чужое, не подчиняющееся, кричит во мне, крик выходит за пределы сознания, вонзается в душный воздух закрытой машины, ввинчивается в него. — Ирвин, давай! Мы сейчас взлетим на воздух с этой чертовой базой! Круши ворота! Удар, что-то обваливается на голову вместе с темнотой. Не увижу, как вспышка донесётся и ожжёт по глазам. Жаль.