7."Милосердие". Часть первая (1/1)

Мальчишка сидел на крыльце и смотрел на плотно закрытые решётки ворот. Послеобеденное солнце припекало голову, но до этого никому не было дела, как и ему самому. В сущности, изменилась только обстановка, не так ли? Не так ли, мать вашу? Разве брату было до тебя дело? Он постоянно куда-то исчезал, возвращался побитый, кидал тебе деньги на еду и снова уходил. А потом тебя забрали. Держали в светлом маленьком домике, врачу жаловались,записывали все твои реплики, и вот он диагноз – психопат, педагогическая запущенность, крайне трудный ребёнок, отягощенная наследственность. После суда тебя везут куда-то в пригород Нью-Йорка через промышленную зону, где в карьерах добывают глину и песок. На мгновение может показаться, что именно тут ты найдёшь своё последнее место. Маленькое тело на дне карьера. Система убивает таких выкидышей как ты. Но всё получилось намного хуже.

Тебя подвезли к огромному уродливому четырехэтажному дому за высоким металлическим забором. Этот дом действительно уродлив: ободранная местами бордовая краска, плесень по углам водостоков, окна с выбитыми стеклами, завешанные кое-где одеялами либо забитые полиэтиленом, крепко запаянные решётки на окнах. На них нет замков. В случае пожараи спастись невозможно, сгоришь заживо. А так как дом, кажется, отделан деревянными панелями, процесс возгорания будет очень быстрым. Бетонное полуразрушенное крыльцо и надпись над большими железными дверями. «Милосердие». С этих самых пор для девятилетнего Альфреда это слово стало грязной проституткой, так как, судя по озлобленным лицам уродливых толстых женщин, тут было всё, кроме того самого синонимичного значения, которое известно большинству. Парнишку толкнули в руки женщинам, и машина уехала. Озлобленные лица зверёнышей выглядывали из некоторых окон, предчувствуя новую добычу. Нет, не детей, именно зверят.

Женщины отвели тебя к начальнику этого места. Мужику с жиром на пузе, который трясётся как желе, в жёлтой рубашке и отвратительных, воняющих мочой брюках на подтяжках. Его гнилой рот рассказывает тебе правила этого места, и ты понимаешь, что правило тут только одно – выживать. Вместо того, чтобы слушать этого мужика, ты вспоминаешь, как смотрел бои по телеку, ты вспоминаешь все драки, что видел. Ты вспоминаешь, как дрался твой брат, стараясь запомнить как можно больше. Ты судорожно напрягаешь ту группу мышц, которая нужна для удара и расслабляешь их последовательно. Но ни один приём, которому обучал тебя Саймон не помог, когда тебя после инструктажа оставили в холле, «познакомиться с ребятами». Ты познакомился с их кулаками и ботинками, но так и не проронил ни слова, даже не заплакал. Видимо, потеряв интерес к такой скучной игрушке, парни, которым было лет по пятнадцать, бросили тебя и снова занялись своими делами. Ты новенький, и порции еды на обед для тебя не полагается. Пока все ребята обедают, ты сидишь на крыльце и рассматриваешь решётки. По таким не вылезти никогда, скользкие, строго вертикальные, даже зацепиться не за что. Во двор вышли парни постарше, лет восемнадцати, с интересом посмотрели на новенького и пошли дальше. Вытащили из кустов и без того забитую собаку и начали пинать ногами. К Альфреду подсел мальчик лет двенадцати.- Ты, наверное, думаешь, что правильным было бы вмешаться? Неверный ответ, правильнее будет сидеть и безразлично смотреть. А как же тогда оставаться человеком, спросишь ты? Никак, забудь это идиотское правило, начнёшь его применять - сдохнешь сам, как эта собака. Это не трусость, это инстинкт самосохранения, и он у любого животного развит лучше всего... Их скоро вытурят отсюда, после восемнадцати тут не задерживаются. Сколько тебе лет? – парень с цветом глаз полевых цветов, в частности васильков, пытается заглянуть в твое лицо.- Девять, – тихий ответ.- Мне двенадцать, – парень помолчал, посмотрелв сторону собаки, откуда доносились жалобные визги.-Я Иван. Сын русского, главы мафии, его убили в перестрелке в Чикаго. Да, сюда со всей страны хлам свозят. Мать умерла от рака за два года до этого. Здесь я уже второй год, – кажется, парень был не прочь пообщаться.И ждал того же от Джонса. Но мальчику сейчас больше всего хотелось завыть по примеру собаки или расплакаться. Он потерял свою мать совсем недавно.- Я Альфред, – новый знакомый ждал дальнейшей истории, но её не последовало. Парни, довольно обсуждая эксперимент с псиной, шли обратно в дом, небрежно подвинув ботинком Ивана, чтобы пройти.- Пошли, – когда парнизакрыли дверь, сказал Иван и махнул рукой. Альфред поплёлся за ним. В сарае, что стоял на заднем дворе, Иван взял две лопаты и, отдав одну Джонсу, вернулся к углу дома, где лежала умирающая собака. Он нагнулся, закрыл собаке морду носовым платком и, размахнувшись посильнее, размозжил голову лопатой. Альфред попятился назад.- Вот это и есть милосердие, – сказал Иван, беря безжизненное тело собаки на руки, – пошли, закопаем её во дворе. Она бы всё равно сдохла через пару часов. Альфредстоял неподвижно, из-под очков по щекам катились слёзы, мальчик кривил губы и шмыгал носом.- Пошли, чего встал, мою лопату захвати.- Моя мама умерла месяц назад. Она была стриптизёршей, и её задушил какой-то урод. Брату опекунство не дали.- Бывает, – безразлично сказал русский и пошёл во двор. Мальчиквзял две лопаты и пошёл следом, вытирая рукавом слёзы со щек. Выкопав неглубокую ямку, они положили туда тельце собаки и стали закапывать. Всё это происходило молча, будто совершалось преступление. Уже тогда казалось странно, почему никто из нянек не вмешался, не вышел на визги собаки. Никто, проходя мимо, даже не спрашивал, что делают два мальчика на пыльном дворе, копошась в грязи.- Эй, ни слова никому. Если Гриффин узнает, что мы закопали собаку, нам выбьют зубы. Пошли, провожу тебя до ванной и покажу здесь всё.Альфред, кинув лопату на землю, пошёл за Иваном. Что-то внутри подсказывало, что из его ровесников этот пареньбыл тут главным. Этаким негласным лидером, которого все предпочитают слушаться, хотя его авторитет и не держится на страхе. Хладнокровный, решительный, он похож на того человека, который без эмоций может конструктивно изложить и, главное, решить любую проблему. Мальчишки отмылись от грязи в ванной комнате на втором этаже.- У тебя есть с собой какие-нибудь вещи?- Толькопара маек, трусов, носков и фотографии матери.- Тем для тебя лучше, не отберут. Фотки лучше спрячьв матрас. Туда никто кроме клопов не полезет, сам матрас могут поднять, подушка тоже не вариант, либо украдут, либо просто выкинут надзиратели. Да, кстати, это надзиратели, двенадцать человек без директора. Смена по восемь человек сутки. Жалости и помощи от них ждать не приходится, зато они всегда с радостью накажут, пускай и за дерзкий взгляд. В общем, старайся от них держаться подальше. Шесть женщин, шесть мужчин в сине-серой форме. Думаю, ты видел этих отвратных монахинь в платках, что тащили тебя до директора. Кстати, он педофил, так что держись и от него подальше. Провинившихся иногда приводят к нему - с целой задницей ещё никто не ушёл. Куда смотрят власти, ты спросишь? Власти нас сюда сослали, чуть ли не на опыты. Мы отбросы цивилизации, и если бы нас убивали, было бы куда проще, но это привлекло бы внимание общественности, а так мы вон аж где! В "Милосердии"! В добром исправительном заведении для плохих мальчиков, и выходить должны отсюда ангелами, благодаря великодушию и терпению персонала. Сюда на работу берут садистов.

Альфред сразу заметил, что для двенадцатилетнего парня Иван рассуждает слишком прозорливо, слишком по-взрослому. Видимо, он повидал куда больше, чем Ал. Слушаться, так решил для себя Альфред, разглядывая сквозь грязное зеркало, как Иван с остервенением трёт руки обмылком, хотя они давно чистые... но голос его не дрогнул. Полное отсутствие эмоций и эта вечная легкая улыбка на лице отпугивали от него старших. Хоть он и напоминал отчасти маньяка-психопата, но всё же с ним в новом месте было как-то спокойнее. Так думал Альфред.- Там подвал, - тыкнул пальцем Иван на железную дверь под лестницей, - В нём находятся камеры для буйных, но тут все такие, поэтому и почти не сажают, камера пыток и крематорий, – русский улыбнулся шире, – шучу, крематория тут нет, но по рассказам старших ребят там находится особо страшная комната, куда отводят самых отъявленных хулиганов и... оттуда невозвращаются. Скорее всего, просто страшная сказка, чтобы пугать новичков и трусов. Я за два года ничего подобного не видел, хоть и были случаи из ряда вон выходящие.

На первом этаже столовая, общий холл, прихожая и море кладовок для всякого барахла, плюс комната, заваленная всякой старой мебелью.

-На втором этаже комната персонала, кабинет директора и несколько классов для разъяснительных бесед. В пристроенном крыле через переход, тренажёрный зал, кухня, где всё варится-жарится, и несколько комнат саморазвития, – Иван задрал нос, строя из себя учёного парня, закладывая руки за спину. Альфред тихонько засмеялся.

– В эти комнаты лучше не заходить, там просто сбор пыли и хлама типа гнилых плюшевых игрушек и, как ни странно,если ты услышишь голоса, или увидишь привидения, то только в тех комнатах. Надеюсь, ты не боишься стонов по ночам? Вот сейчас я тебя не пугаю, ониреально слышны.То крыло только из двух этажей, переход на первом перекрыт, как ты понимаешь там жрачку возят, туда не попасть, а вот второй – пожалуйста, если надо в спортзал, но туда опять же лучше не соваться, там старшики обитают. Надо же чем-то заниматься, вот и качают мускулы, иногда на деньги дерутся. На третьем этаже комнаты воспитанников, в частности, две огромных комнаты для подростков от восьми лет до шестнадцати. Не удивляйся такому дикому разбросу. Туалет и ванная. На четвёртом этаже... – паренёк тыкнул пальцем верх. Ногти у Ивана были неровные, обгрызанные, с тёмной каемкой, сами пальцы длинные, но крупные, с нервно оторванными заусенцами, - обитель зла! Там находятся старшие ребята. Те, кому от шестнадцати до восемнадцати. Когда тебе исполняется восемнадцать, тебя могут выкинуть в этот же день, могут максимум через 3 недели. Так что, живодёров мы очень скоро больше не увидим. Тебе суют документы под ручку, кидаешь вещи в пакет и, без цента в кармане или какого-либо направления, вперёд! На вольные хлеба. Большинство становятся наркоманами, убийцами и из этой тюрьмы сразу попадают в другую. Ах, совсем забыл рассказать о школе. По воскресениям у нас тут что-то типа занятий, что-то по этике и христианству, чушь полная, но все обязаны ходить. В будни же нас возят в среднюю и старшую школу на двух автобусах, возвращаться, правда, приходиться пешком. Денег на обеды, разумеется, как и сами обеды никто не даёт. Можно, кстати, не учиться, тут за это никто ругать не будет, даже не заметят. Мыться, есть - только по расписанию, и всё прочее, – парень мерно ходил по коридору на первом этаже, поворачиваясь каждый раз на пятках. Юному Джонсу он напоминал его брата в роли учителя, когда они играли в школу. Когда-то очень давно. Саймон играл роль учителя и вот именно так ходил по маленькой комнате, и рассказывал про широкий Нил, подглядывая в книгу. Альфред с любопытством слушал про фараонов, крокодилов и отважных рабов-евреев. Сейчас этот парень, конечно, не сказку рассказывал, но, впрочем, это тоже было интересно для девятилетнего ребёнка, которому резко пришлось стать на целую жизнь взрослее, на целую жизнь сильнее и на целую жизнь бездушнее. Иван замолчал, но все также ходил по коридору. Старые лакированные башмаки, видимо, велики парню и при каждом шаге хлябали, ударяясь об пол. Серая растянутая кофта с длинными рукавами и немного маловатые чёрные грязные брюки.Альфред все еще был в своей одежде. В ней он проходил до вечера, когда здоровенная толстуха, несмотря на то, что парень не сопротивлялся, за шкирку утащила его в душ, нашаркала твердой мочалкой так, что Альфред орал от боли. Казалось, эта губка просто сдирает кожу. Вода холодная и пахнет ржавчиной, хорошо хоть цвет просто белый. Его футболку и джинсы тётка забрала, кинула ему полотенце, явно не первой свежести. Альфреда нарядили в зелёную поношенную кофту, зашитую во многих местах, старые серые брюки, на которых по покрою подразумевалась стрелка, но, видимо, утюга они не знали. Ткань дешевая, на ощупь жёсткая как парусина, с первых минут натерла нежную детскую кожу. Кроссовки ему позволили оставить свои, они были уж очень старые, обноски брата.Альфред первый раз за весь день зашёл в большую комнату, где стояло кроватей двадцать, некоторые были пусты и заправлены серыми тонкими одеялами и пахнущим дезинфекцией бельём. Иван подошёл к Альфреду.

- Эй, знакомьтесь. Новый корм клопов – Альфред.

Некоторые ребята повернулись к новенькому, некоторые уже тихо спали или просто делали вид. Мальчишка вымотался за день, поэтому, познакомившись с парочкой ребят, которые сами к нему подошли, выбрал себе одну из пустых коек немного в стороне от двери, где было поменьше народу. Прикроватных тумбочек не было, очки он положил под подушку. Джонс хотел спросить про зубную щётку и ужин. В животе предательски урчало. Мальчик забрался одетым под тонкое одеяло, драное в нескольких местах, видимо, от моли, и, закутавшисьс головой, тихо плакал, пока не уснул.