?Под ногами идущего? - Вертебра, Винсент; оригинальная встреча (1/1)

Гулкий звук ударяется о склон и сбивает маленькую лавину. Эхо карабкается вверх, к небесным пушистым сугробам, и падает вниз, как замёрзший ком. Зов вдогонку громче, он силён, как сам джейлер, он сотрясает гору и сбивает снежные верхушки с деревьев. Джейлер молчит, слушая. Никто не отвечает ему.Белоснежное покрывало слепит, рябит в глазах игра света на льдистых гранях снежинок. Пуст край — горы да хвоя, мертва долина — ни зверя, ни птицы. Дичь закончилась две ночи назад, и много ночей назад — пёстрая голая земля и журчащая вода. Едва сбивает голод кора редкой хвои и сочные шишки, но и то — закончится ещё через ночь. Джейлер топчет траншеи вкруг лесистой опушки. Дальше серое, предметельное небо сливается с ровным, как гладь, горизонтом. Что-то в джейлере гонит вперёд, он чует внутри направление и слышит зов из тёмной стены тумана и холода. Никто не отвечает на его собственный зов. Ему больше некуда идти, кроме как туда — куда-то. В никуда. Джейлер сворачивает назад, к деревьям, желая переждать метель.Джейлер не оборачивается, пока уходит — по краям широкого обзора он ещё долго замечает заиндевевшие ветки, потом — только путь. В следующую пургу он закапывается в заледенелый снег. Нет больше гор, стоящих перед бураном: по ровному полю снега и неба летят оглушающие ветра. Джейлер силён, как древняя хвоя, крепок, как скала, но воющая вьюга сильнее — она колет тело сквозь шерсть и клонит в последний сон. Он поднимается и идёт дальше, слушая отзвуки хлёсткого рёва ветров в ушах и не чувствует лап. До конца пути ещё далеко. Он знает, что не дойдёт.Он поднимает голову, когда обнаруживает в гулком эхе ритмичность. В льдистых просторах всё звучит одинаково, в его голове — набат стука сердца и крови, ни мыслей, лишь путь. Эхо накладывается само на себя и сбивает с толку, и, послушав, джейлер едва определяется. Идёт на звук тупо и бездумно, проминая траншеи в плотном снегу тяжёлым шагом. Когда, наконец, в чужеродном шуме он узнаёт крик, ему почти всё равно, куда он идёт. Чей-то крик манит, он похож на писк дичи, джейлер стряхивает снежную шапку с головы и рогов и рыщет в снегу. Он откапывает себе на голову коричневый ?не-камень?, в мягком нутре которого находит еду — сухую и мокрую, заледеневшую и даже, каким-то чудом, едва тёплую, и махом съедает всё без разбору, оставив тонкую подложку. Стоптав снег, чтобы подняться чуть выше, он замечает другое что-то, безмолвное, совсем рядом с чем-то, невидимым и издающим звуки, и широкими прыжками добирается до лежащего. Звук обрывается. С течением безжалостного времени крик осип и стих до жалобного писка, но — был. Джейлер толкает носом замёрзшего зверя, в мехе и кусках оболочек, уже давно неспособного на звуки, — и, обнюхав, не узнав ни запах, ни вид, съедает. Он почти сыт.Источник крика достаточно наследил в округе, чтобы джейлер в конце концов смог его отыскать — и по чужеродному, незнакомому запаху, и по звуку ещё трепещущего сердца, и по цепочке неглубоких следов. Джейлер ищет его снизу — ещё благодаря тому, что сам туда чуть не упал. Нависнув над скрытой расщелиной — рваной раной снежного поля — он видит в тени своей головы что-то… Оно шевелится. Тонкий хвост и застрявшая когтистая лапа, и большие перья с пальцами закрывают расщелину почти полностью. Джейлер мычит тихий зов — и чувствует, как необъяснимо хочет убежать и спрятаться одновременно: страх, как тогда — на грани пути в серое ничто, с которым он боялся слиться и раствориться в нем. Наваждение проходит, когда существо перестаёт двигаться. Джейлер тянется мордой — не достаёт. Опускается телом, упираясь конечностями-крыльями в края расщелины, и едва загребает лапами что-то тёплое, соскальзывающее, от неудобства во что-то вгоняет когти и жмурится от визга. Тянет наверх — как получается, перехватывая пастью тонкий хвост, за который удобно тащить, и выволакивает кричащее что-то на снег.Подбелым, как сугроб, существом, не то зверем, не то… очень голым детёнышем?.. набирается лужица горячей крови, но она уже не дурманит разум, а призывает помочь. Детёныш едва шевелится, поднимая длинную голову, путаясь в своих огромных крыльях. Он не встанет — не сразу, знает джейлер и лижет тёплым языком, согретой слюной раны на тонких лапах. Он сам их оставил — но оно живое, вопреки метелям и вьюгам. Только ненадолго. Что такое беспомощное существо делает в этих краях — безжалостных даже к такому, как джейлер? Суровые снега добьют его, знает джейлер. Но если оно будет рядом, тогда сможет отвечать на зов. А если умрёт рядом, то джейлер сможет его съесть.

**

Глупо было искать причины падения где-то извне, перекладывать вину на проводника из звероклана или на тех, кто его сюда отправил, но Винсент предался этим отчаянным мыслям, удерживая себя в сознании сколько мог. Плохо различимая в снежной мгле провисшая шапка расщелины выдержала вес проводника — и рассыпалась под более тяжёлым драконом. Он упал, застрял среди ледяных обрывов и закричал. Какое-то время Винсент общался с проводником, который явно пытался помочь, но тот вскоре исчез, видимо, сбежав от надвигающейся метели. Тёплая попона, выручавшая его всё путешествие, сбилась на голову и едва прикрывала тело: задняя часть замерзала неуклонно, сколько бы магии небесный танцор не призывал. Его поклажа провалилась, но недалеко — первое время Винсент мог даже доставать какую-то снедь, пока запасы не упали совсем глубоко.Винсент продолжал кричать от безысходности. Ледяная могила не убила его быстро и милосердно, оставив умирать в агонии, ощущая, как замедляется жизнь в его теле. Страшна участь тех, кто решался осилить глубины Южных Ледяных полей. Винсент познал эту истину слишком большой ценой.Когда сверху началась возня, танцор не сразу осознал себя в бреду, плавая на границе иллюзий тёплого, светлого дома и жестокой реальности. Он замолчал, когда что-то громыхнуло совсем рядом, сбив хлопья снега. А когда что-то заговорило с ним… Он не дома? Оно пришло убить его? Что в этой убийственной клети он должен был чувствовать, кроме страха, — и передавать? Винсент собрал остатки сил, чтобы испустить последнюю эмоцию в мир. И поплатился. Бессильный, он едва вскрикнул, когда что-то впилось в его бесчувственное замёрзшее тело, а когда потянуло, обдирая шкуру о льдины, — почти умер.

Свет солнца на обманчиво чистом небе ослепил его. Не видя кругом ничего, кроме белого и цветных кругов, порождённых полумёртвым мозгом, он едва ощутил теплоту влаги с чего-то огромного и шершавого, тёплое дыхание под красными пятнами. Потом что-то возвысилось над ним и придавило весом. Когда в конечности вернулась кровь, а мышцы свело болезненными судорогами, Винсент понял, что лежит под кем-то тёплым, и этот кто-то пытается его согреть. ?Очень жестоко?, — с горечью подумал Винсент. Вернувшими чувствительность пальцами он определил над собой грубую шерсть. Решил, что хочет пожить.Он — зверь, дракон? — большой, как три танцора, серый, как скалы, крупный, как горы, пугающий, как обрыв в бездну, в сосульках из шерсти, с витыми рогами, с длинными лапами, с широкой мордой, смотрел на Винсента красными, чужеродными для земли льда глазами неестественным взглядом. Зверь-дракон выпустил танцора из-под себя и пихнул мордой, обнюхивая ожившего Винсента и лизнув напоследок рану на ногах. Только тогда Винсент узнал, что ранен, и грела ему ноги собственная кровь. С опаской, осторожными движениями Винсент огляделся и нашёл рядом кромку расщелины. Когда он двинулся туда — поднялся и серый дракон. Но Винсенту только заглянуть: во мраке ледяной трещины он заметил слабый блеск слезшей во время ?спасения? попоны и очертания далеко упавшего рюкзака. Серый дракон прыгнул совсем рядом, ограждая танцора от расщелины, из которой только вытащил. Винсент не сопротивлялся справедливому негодованию.В сером драконе читалось что-то дикое, он не говорил и не излучал что-либо привычное для разумных драконов, но был, несомненно, разумен. В эмоциях, направленных на Винсента, тот улавливал некую игривость и смиренность, не агрессию, но тяжёлое ожидание засадного охотника. Ничего такого, с чем Винсент не был бы согласен, — да, теперь эта неблагополучная земля убьёт его, если этого не сделал серый дракон. В конце концов, он даже не тундра. А теперь ещё и совершенно голый — не надеясь когда-нибудь достать свою поклажу, Винсент оборвал остатки наручей, в которые был одет, чтобы перевязать раны на бедре.

Потом Винсент подумал, вдруг большой дракон знает участь его проводника: прошло всего несколько часов, был призрачный шанс, что они виделись. Даже сформулировал вопрос на языке тундр и на всякий случай мыслеобразами, которые собирался задать серому дракону. Потом отбросил мысль. Он не хочет знать.Серый дракон медленно, чтобы Винсент поспевал, расталкивал сверкающий в солнечном свете снег, двигаясь куда-то в неизвестность. Танцор с грустью посмотрел на линии уже разрытых траншей, протоптанных тяжёлым шерстистым драконом. Где-то на горизонте бликовали верхушки гор, укрытых низкими облаками. В конце концов, он ведь ни на чём не настаивает?..Вместо вопроса Винсент передал утверждение. Серый дракон остановился, долго, очень долго всматриваясь в танцора, который расправил крылья, готовый улететь, чтобы его не разорвали. Серый дракон посмотрел в том направлении, куда копал, потом — туда, где сверкали горы. И развернулся. Винсент прочёл в его настроении согласие с тем, что танцор голоден. Ещё — чёткую мысль, что ?путь подождёт?.