?О простых истинах? - Винсент, Вертебра; АУ от основного хода истории персонажей (1/1)

Винсент не верил. Не верил, даже когда потрогал. Не верил глазам, видящим маленький мокрый комок серого и грязно-бурого. Не верил ушам, улавливающим сиплое первое дыхание. Не верил врождённому чутью тонких материй мира, утверждающим, что нечто под ним — мыслящее и излучающее. Не верил, потому что об обратном говорил запах — тухлое яйцо не могло произвести на свет живое существо. Смрад отвратно-бордовой внутренней оболочки, обрывками лежащей на тушке серого шевелящегося тельца и свисающей изнутри разбитых гранёных скорлупок, говорил, что внутри находящееся было мертво давно и настолько явно, насколько это возможно для запаха разложения в замкнутом пространстве. Винсент узнавал этот запах и его тошнило. Существо, маленькое, серое, дрожащее, лежащее прямо между его передних лап, издало тихое, протяжное мяуканье — стон умирающего, не иначе. Винсент пришёл в себя. Точнее, бездумно ушёл и вернулся с тем, что у него было, — едой для птенцов его вида — небесных танцоров, маленьких и… О, одинадцать драконьих богов, этот серый детёныш Южных Ледяных полей был минимум втрое больше любого ребёнка-танцора. Стоило позаботиться об этом.Хорошо, что Винсент отнёс перекупленную находку в другое здание — маленький ангар, служащий складом реактивов и инструментов, был холоднее его просторного, но тёплого жилища, в котором яйцо спустя время буквально начало таять. Винсент также приносил лёд в импровизированную инкубационную лежанку, даже обратился к знакомому магу клана, фаю, чтобы тот помог оградить склад магией холода. Пусть посещать его было невыносимо, зато приобретение быстро замерцало гранями и… ну, Винсент не был уверен, но ему казалось, что яйцу стало куда лучше. А теперь в складу невозможно находиться по иной причине. Винсент уносил замотанное в простынь серое нечто, радуясь, что дом избежал участи пропахнуть вонью, и надеясь, что странный детёныш не запечатлеет запах навсегда. Если это существо вообще живое.Мыть Винсент предпочёл на улице в тазу с низкими бортиками, переложив маленькую, но уже тяжёленькую голову новорожденного на землю. Красные лоскуты смылись с тельца, вонь танцор умело перебил набором трав, пусть пришлось взять самые острые запахи. В процессе мойки у детёныша даже нашлись… угнетающие пародии на крылья на спине. Тонкие, короткие, короткие даже для детей любого из драконов, будто крылья фай, только для тушки с треть самого Винсента. Существо было четырёхлапым — и ещё два ?крыла?, — с длинной гривастой шеей, оканчивающейся маленькой тупоносой головой с короткими рожками и совершенно маленькими ушками, с длинным хвостом, пушистым, как у тундр. Винсент вообще первой мыслью подумал, что это и был тундра — это же ледяное яйцо, это же логично? Даже то, что продавцы уверяли, что находка — из самых труднодоступных мест ледяного острова-континента, что там, где это яйцо было укр… найдено, не живёт ни один тундра и тундрой это яйцо не может быть по определению, звучало довольно неубедительно. Это тундра… мутант? Ещё одно изобретение Бальдвина? Винсент никогда бы ни с чем не спутал смрад разложения чумного флайта. Этот бедный детёныш — жертва жестоких экспериментов? В неглубокой лужице тёплой воды тощее тельце перестало подавать вообще какие-либо признаки жизни. С разгоревшейся жалостью к бедному существу Винсент прильнул к нему, обнюхивая, лаская лапами короткую грубую шерсть, мокрые пряди которой придавали ещё большую болезненность фигурке, беспокойно обмял живот… Нет, просто спит, уморённый теплотой солнечного дня и ванны. Лечебная магия, заботливо тёкшая по лапам Винсента, выровняла неровное дыхание существа и придала спокойствия его слабому голосу разума. Оно было разумно. Оно было живо. Мокрое, оно весило столько, что Винсент едва заволок его на простыне в дом. Большой странный ребёнок.

Большой странный ребёнок рос не по дням, а по часам. Буквально. В конце первых же суток он, под неустанной слежкой Винсента, бодрящего себя магией, разлепил слепые глаза и… О, Винсент почти испугался. Сначала — цвета, но это быстро прошло, сменившись сожалением и сочувствием ещё одному существу их драконьего мира, затронутого дурным знамением Чумы. Потом он понял, что же, в конце концов, во взгляде детёныша было неправильным… Он был… Винсент повернул голову, чтобы смотреть на привычно — ?правильно? — располагающийся зрачок. Он был горизонтальным. В принципе, это тоже не особо… Прямо не так уж и необычно — такое встречалось… Сочетание бурой радужки и чёрной прямоугольной полоски в больших ?не-тундровых? глазах производило весьма обескураживающее впечатление. Особенно, когда Винсент словил себя на том, что маленькое существо смотрело на него непрерывно уже какое-то время. Потом детёныш встал. Сделал он это как другие — нормальные — детёныши, то есть встал, упал, полежал, охраняемый от увечий тут же примчавшимся танцором. Потом встал снова — на свои длинные непропорциональные лапы, роняя к телу тяжёлую голову, царапая подстилку короткими коготками пальцев, волоча пушистый хвост по полу. Вообще деть оказался весьма пушистым, шерсть покрывала тонкое тело везде, готовая защитить обладателя от самых жестоких морозов уже сейчас… если бы не стояла дыбом после сушки и расчёсывания и не придавала обладателю вид серого одуванчика. Малыш не обиделся, когда Винсент тихо посмеялся из-за его вида. Детёныш был накормлен дважды: однажды Винсент принёс ему еды, второй раз к еде пришёл детёныш, периодически подволакивая себя по полу. Ел он с охотой и аппетитом, врождёнными рефлексами заглатывая большие куски и порции так, что Винсент сначала успел испугаться, не подавится ли новорожденный, потом успокоился. Он вообще решил, усилием воли борясь со сном и изрядно бредившим на вторые сутки непрерывного бдения умом, силясь выдать последние рациональные мысли, что любое несоответствие поведения этого детёныша ото всех, которых он когда-либо видел — это особенности конкретной особи и тут он мало чем поможет. Оно выжило там, где другие бы умерли. Главное не заснуть слишком надолго. Главное… пушистое серое существо неизвестного мира толкнуло тупоносую голову по полу под крыло лежащему на боку Винсенту — прямо там, где сидел, следя — и разлеглось вдоль тела своего смотрителя. Винсент смирился, укрывая детёныша оперённым крылом, обнимая длинными тонкими лапами. Они оба этого заслужили.Детёныш издавал череду удивительных звуков: от призывного писка, так сильно похожего у каждых драконов, что Винсент невольно отождествлял себя с мамочкой детёнышей-танцоров, до протяжного воя, заменявшего, видимо, ребёнку шипение. Сначала Винсент считал всё, что не писк, звуками болезни или неприятия и не понимал, что же с излучающим подозрительную жизнеспособность и здоровье детёнышем не так. Потом присмотрелся. Уверенно шатающееся по широким залам существо натыкалось на препятствия с разной степенью травматичности — и разной реакцией на помехи. Некоторые игнорировал. На некоторые, очевидно, злился, выдавая препятствию череду чихающих, безусловно, угрожающих хрюканий. Если что-то не доставал — раскрывал пасть и протяжно пищал, как старая дверь. Для Винсента был свой особый призыв — длинный гудок, будто вопрос и удивление в одном звуке, похожем на грубое басистое мяуканье. Однажды детёныш даже попытался атаковать — перекладину короткой старой лестницы на чердак, вокруг которой так некстати обернулся длинный пушистый хвост. Перекладина стала жертвой коротких колышков-зубок на широких челюстях. С удивлением Винсент определил на деревяшке ряд сколов с довольно глубоким отпечатком укуса. Детёныш был большим — и мог стать опасным. Самого Винсента серый деть тоже попробовал на зуб — благо, ловкий дракон поднял хвост, оставив охотника давиться длинной кисточкой на кончике, и тому не понравилось её жевать. Зато понравилось ловить лапами, но Винсент оставил забаву, когда тупая морда оказалась впечатанной в пол очередным неловким движением. Увы, но игрушки, которые Винсент мог бы предложить странному тундре-переростку, были для детей танцоров — банально маленькие и хрупкие для грубых лап недельного детёныша. С прискорбием Винсент занёс даже себя в категорию ?хрупких? игрушек — через месяц, с такими темпами, он сам — взрослый небесный танцор, большой по меркам своей расы! — станет для пушистого, уже неподъёмного ребёнка маловат. Удручённо Винсент задумался о том, что говорить обществу насчёт него. Вообще надо ли кому-то знать?..В конце концов общество пришло к нему само, раз он не решался выходить наружу. Работу никто не отменял, и пусть Винсенту удалось договориться о приостановке своей алхимической деятельности, он был обязан срочными заказами постоянным клиентам. Благо место для ребёнка ребёнок себе и нашёл: когда Винсент выпустил его наружу, потрясённого новизной и яркостью мира, полуторанедельный пушистик первым делом метнулся к складу, всё ещё зачарованному магией холода. Винсенту некогда было искать способы снять чары, он едва справился с тем, чтобы убрать оттуда заиндевевшие куски яйца и оболочки, обрадовавшись, что холод убил запах — по крайней мере, пока в складу было холодно, там ничем не пахло. Зато детёныш не захотел оттуда выходить — высоко выл и отбивался, когда Винсент пытался вытолкать лапами из замёрзшего помещения глупого дитятю. Впрочем, напомнил себе Винсент, это не танцор, не тундра и даже не другой известный ему дракон. Махнув на дитя и слетав в дом за едой и водой, Винсент оставил запасы в чистом углу и ушёл, намереваясь заглянуть сюда в самые ближайшие минуты. И заглянул. Ребёнок отдирал от половицы тонкую льдину и прятал под неё еду. В следующее посещение пушистый детёныш уже спал в инеистом логове и чувствовал себя прекрасно. Прекрасно. За полчаса Винсент собирался справиться с зашедшим за работой гостем.

Винсент даже начал тосковать. В основном — по тому, что ранее требовательный до внимания детёныш, так умильно и забавно его добывающий и так внезапно ставший привычкой, ушёл спать назад на склад. К концу второй недели он уже был подобен Винсенту в размерах и чёрт-те сколько весил, объев все съестные закрома на пару месяцев вперёд. Но большие, огромные глаза и непропорциональное вытянутое тельце всё ещё выдавали в детёныше… детёныша. Будто обросший хаотичными лоскутами длинных кисточек, скрещённый с тундрой дракон-хранитель, пушистый ребёнок тянулся ввысь, вширь и в длину с устрашающими размахами, и только короткие маленькие лапки на спине, скреплённые перепонкой, да разветвившиеся в какие-то хаотичные изгибы рога, помимо копны шерсти, напоминали о его происхождении. Которое Винсенту было неизвестно. Бессмысленно отпираться — и скорость роста, и неизвестность Винсента пугали. Порой даже до мыслей, что от чумного эксперимента неплохо было бы избавиться, возможно, за плату, чтобы отбить внезапные расходы от мимолётного любопытства. Пушистый ребёнок обошёлся Винсенту дорогой ценой — и это была причина, почему неудавшийся опекун не искал подопечному имя, про себя называя его по определяющим характеристикам на все лады. ?Серый?, ?большой ребёнок?, ?пушистый? — и тому подобное… Винсент с большей тревогой понимал, что не способен и не желает справляться с тем, что выпало на его перистую голову — и торговался с совестью, предоставляя право выдать имя более компетентным опекунам неизвестного ребёнка. Не будет же разумный дракон, которому достанется уже вылупившийся, подросший представитель нового вида, отправлять такое чудо природы в расход или богам… Это было плохое оправдание. Винсент понимал, принимал с трудом.Серое пушистое нечто не осталось незамеченным, как бы Винсент этого ни хотел. Благо первыми об этом узнали старые приятели и надёжные коллеги, в квалификации и разумности которых Винсент не сомневался. Длинный имперец, довольно старый даже по общедраконьим меркам, заглянул к своему ученику, заметив с высоты полёта нечто интересное — по крайней мере, так он сказал, когда сунул большую, с Винсента, вытянутую морду в дверь танцору. Дальше он не лез — из вежливости? — но одной головы было достаточно, чтобы встретиться с находившимся в доме детёнышем. ?О?, — сказал Винсенту наставник и вызвал того на разговор. Короткий монолог спешащего имперца дал Винсенту больше, чем месяц существования подле серого детёныша. По крайней мере, наставник убедил, что это — не искалеченное моровыми экспериментами дитя тундр, а нечто совершенно естественное… короче, вынес потрясённый Винсент, это дракон, просто другого вида, очень, очень древнего вида, первых созданий Хранителя Льда. А ещё они большие, сообщил ему имперец и прыгнул оттуда, где сидел, оставив Винсента чихать и кашлять в ворохе дорожной пыли.

Ещё через месяц Винсент начал сомневаться. В том, что это — дитя древних, по большей части потому что Серый прекратил расти. Он всё ещё был тощ, но тяжёл, непропорционален, но лез и копал где и что только мог, отпечатками его зубов были украшены практически все предметы в доме у Винсента, но теперь юный детёныш уже понимал речь своего опекуна хотя бы в категориях ?можно-нельзя? и даже иногда слушался. Винсент не мог — и не хотел — предпринимать каких-то карательных мер по отношению к пушистому созданию — в конце концов, они все когда-то были детёнышами! — но иногда не отказывал себе в дополнительном аргументе в виде подавляющего влияния на разум ребёнка. Вскоре Серый начал говорить — гудяще, басисто, совершенно непонятно, но — говорить. И —не рос. Винсент перестал прятать детёныша от посторонних глаз: Серый застрял в росте как раз в диапазоне упитанной тундры и со спины или из угла, где он обычно следил за гостями Винсента, походил на сородича в своей пушистости и габаритах, если не показывал ?крыльев?. Перестав тревожиться за себя в обществе, танцор наконец смог вернуться в прежнее русло работы и начать восстанавливать истощившиеся запасы.Его знакомый фай, нагрянувший сам в беспокойстве, почему его не зовут убирать барьер стихийной магии для яйца, тоже признал в детёныше представителя другого вида. Винсент решил, что все кругом знают, что же это пушистое дитя такое, кроме него самого, но промолчал. Зато сказал, что его наставник определил его как детёныша ?большого вида?, но сам ребёнок — вот. По сравнению с тем, как прожорливо и экспоненциально он набирал габариты в первые недели жизни, в последние месяцы Серый не менялся в размерах вообще никак, лишь приобретая мудрость юности во взгляде и мастерство в движениях. Винсент пустил фая в склад, который тот когда-то зачаровывал и который стал вторым домом для прекрасно справляющегося с холодом Серого, чтобы снять морозную завесу, под возмущения последнего, переросшие в протяжный вой. Хотя бы для того, чтобы просто там убраться — едва убедил Винсент своего подопечного, которому разрешил в отместку разгромить дом и стрясти ещё колтуны шерсти на только прибранный пол. С удивлением, будто в годами заброшенное помещение, Винсент вернулся на склад, который хранил из вещей в основном только деревянный и металлический грубый инвентарь и некоторые из старого и редко используемого реквизита, включая то, что он собирал ещё в годы обучения. Откуда-то сверху над головой, приглашённый разбираться в древнем хламе за компанию, издал звук фай — возможно, хекнул, как определил Винсент в мычании на одной ноте, — и магией спустил ему с верхних полок несколько обломков держателей для свитков и надкушенную книгу, природа повреждений которых не требовала долгих раздумий.?Это твоя разгадка?, — не то спросил, не то утвердил фай. Да и без разницы, если Винсент вспомнил, что хранил наверху, и понял, что произошло. Оно же было заморожено, защищено и сверху! Сначала маленький ребёнок туда не доставал, а потом… а потом что интересного в несъедобных ледышках? Почему глупое дитя не сожрало стоящий прямо под носом инвентарь и старую одежду? Та пахла Винсентом? Чувствовал магию сверху?Винсенту было стыдно. Сначала он подумал о том, что такой милый, никогда более не вырастающий, маленький для своей расы дракон болезненных оттенков с невыразимо проницательными глазами мог бы уйти с молотка за бешеные деньги. Что грузное, нелетающее, но непомерно свободолюбивое дитя, не знавшее никогда принуждения от Винсента, могло бы стать жертвой чьего-то нетерпения — и кто знает, что с ним сделает склочный новый хозяин. Что…

О, одиннадцать драконьих богов! Следующей мыслью Винсент решил, что ни за что не отдаст Серого кому бы то ни было ни за какую сумму. Винсент взмолился создателям и фаю, согласившемуся поделиться с танцором способом обратить действие свитка вечной молодости, сожранным Серым. Это поправимо. У Винсента будет свой большой пушистый ребёнок, и неважно, какой ценой. А ещё он придумает ему новое имя.