This Is Me (1/2)

Тугой узел галстука непривычно врезался в горло. Адриан нервно оттянул его, надеясь вдохнуть свободнее. Не получилось. Он уже давным-давно вырос из своей старой одежды: нарядный жилет трещал по швам, а фрак боле не сидел на широких плечах. Казалось, что стоит выпрямить спину — и он разойдётся. Впервые за долгое время идеально выбритый, Адриан одновременно чувствовал себя и нагим и скованным — старыми правилами и порядками, которые он должен был впитать в себя с вместе молоком матери, но не смог. Был слишком свободолюбив для древнего консервативного французского рода, где и от париков-то отказались всего с десяток лет назад, хотя вся остальная часть Европы уже давно прониклась сдержанным дендизмом. Адриан не хотел жить в клетке, слепо следуя придуманным кем-то заветам, а в отчем доме пришлось бы. Поэтому он принял спокойное и взвешенное решение — уйти и зарабатывать на жизнь самостоятельно. Отец отнёсся к намерению младшего сына весьма холодно. Просто никогда не относился к нему, как к своему прямому наследнику, считал его некой ошибкой природы, и все свои надежды возлагал на старшего сына — Феликса, который точно пошёл в их породу. Такой статный, собранный и строгий, он смог бы продолжить семейный род так, как надо. Но судьба распорядилась иначе.

Феликс Агрест скоропостижно скончался вследствие горячки, не растеряв, тем не менее, в беспамятстве своего изящества. Он уснул, оставив крепкого, но уже немолодого отца наедине с проблемами.

И тогда Габриэль вспомнил о своём младшем сыне, который очень кстати спустя несколько лет отсутствия наконец вернулся в Европу, соскучившись по родному парижскому антуражу. Несмотря на свой необузданный (по мнению большинства) нрав, в Адриане был силён зов крови, поэтому он прибыл в отцовскую резиденцию после полученного письма сразу же, как только у него появилась на то возможность.

Сняв маску циркового артиста-лихача и фальшивые смехотворные уши, к которым он уже успел изрядно прикипеть. Оставив позади ту единственную девушку, которой своей простотой удалось дотронуться до струн его души.

Адриан сжал руку в кулак до боли в костяшках, потому что от легкой и фривольной жизни оказалось совершенно непросто отказаться. Там были слепящий глаза свет огней, восторженные крики публики, удобная одежда и разговоры с Маринетт в ночи. Тут его снова приветствовали формальности, этикет и фальшивые улыбки, а удушливый запах одеколона проникал под самую кожу, вызывая рой мурашек. Отец входит в просторную залу мягкой поступью верховного властителя, и в помещение вместе с ним врывается пробирающий до костей мороз.

Адриан чувствует испытывающий его взгляд на себе: на парадной одежде, уложенным волосам, заострённому подбородку — свойственной черте всех Агрестов. Габриэль ищет в сыне что-то давно потерянное и забытое, то, что он всячески отрицал раньше. Их сходство, знаменующее их кровную связь, которую не разбить и не разрушить ссорами и разным взглядом на мир.

— Надеюсь, никто не узнал, кем ты являешься на самом деле, — тяжелая рука ложится на плечо и давит, давит, будто это не человеческая плоть, а осколок скалы. Адриан недоуменно смотрит в глаза отцу — не самая лучшая фраза для приветствия после стольких лет разлуки. Отрицательно качает головой, не в силах сглотнуть комок в горле. Холодно. — Отлично. На сегодня отдыхай. У нас завтра много дел.

?У нас завтра много дел?, — мысленно передразнивает его Адриан, едва сдерживая усмешку. Так и хочется спросить, какие у них вообще могли быть общие дела. Отец — человек из льда и стали, ему чужда эмоциональная составляющая в принципе. Адриан даже не заметил на его лице следов скорби по смерти Феликса: Габриэль тут же нашёл ему замену, вспомнив про своего младшего сына, который ему и даром не нужен был раньше.

У отца одна цель: пока есть силы, подготовить надежную замену себе. Чтобы славный род Агрестов продолжал своё существование, не ударив в грязь лицом.

Как же тошно... от того, что Адриан не мог сказать ?нет?. Он знал, что в сложившихся обстоятельствах принять пост почившего брата — это его долг, и ни о какой свободе выбора тут речи идти не может.

В потаённых уголках сердца остались громкая музыка цирка и нежная улыбка Маринетт Дюпэн, с которой, как он думал, у него есть будущее.

Он ошибался. И раскаивался в этом. Но все оказалось не так страшно, как Адриан думал изначально — за столь недолгое время Маринетт стала своей в дружной семье цирковой труппы, они защитят, не бросят её — а Чёрного Кота она забудет, как самый страшный сон. В любом случае, чёрные коты приносят только несчастья.

Но Адриан не хотел, не хотел, чтобы она его забывала. Хотел, чтобы помнила. Помнила каждую проведённую вместе минуту, каждую улыбку и каждый поцелуй. И чтобы эти воспоминания отдавали приятным теплом в области сердце. Так же, как и у Адриана.

Да, он чёртов эгоист. Придётся с этим смириться и жить потихоньку — погребая себя под ворохом бумаг и забот, которые ему чужды и противны.