Глава 8 (1/2)

Не так страшно одиночество, каким его себе представляют. Это своего рода черта, отделяющая людей друг от друга, даже самых родных. Личное пространство, где тебе хорошо. Это тишина, умиротворение, покой. Одиночество – это смерть ненадолго. Возможно, на час или два, а может быть и на несколько лет. Пока тебе это нужно. И разница с настоящей смертью в том, что ты можешь вернуться, если почувствуешь, что готов вновь принять тот мир и тех людей, от которых убежал.Мы все одиноки в каком-то смысле. Даже если ты в центре, и жизнь бьет ключом, ты всегда будешь один в своих мыслях и переживаниях, и никто их не разделит. Можно, конечно, рассказать окружающим, какой ты на самом деле, открыться, показать всем регулярно просыпающегося внутри философа, вспыхнуть, лишь бы посмотрели... Но в этом просто нет смысла. Ты погаснешь, и тебя забудут, возможно, даже не услышав, потому что у каждого внутри свой мир, полный проблем. Никого не удивишь наличием душевного загашника, в котором томятся невысказанные слова, сдержанные когда-то эмоции, проглоченные обиды и тому подобное. До кого-то это доходит сразу, до кого-то постепенно, но в итоге – снаружи идеальные и счастливые,внутри медленно гниющие от собственной безысходности – люди, которые боятся одиночества... хотя в нем ничего страшного нет.Возможно, я лишь искала оправдания своей неподдельной радости, когда все члены моей семьи разъехались, и я осталась одна в пустой квартире. Возможно, это ощущение спокойствия было лишь иллюзией, но на данный момент мне легче. Проводив сначала отца, торопившегося в Питер, а через месяц и Настю с мамой, я наконец-то сорвала с себя маску. Мне теперь не нужно было скрывать боль, улыбаться искусственной улыбкой, думать о чьих-то интересах, которые может задеть мое ужасное состояние. Я словно падала куда-то, но с каждым днем пожирающее меня чувство вины и ненависти к себе становилось, если и не меньше, то заметно тише.

Я осталась здесь, потому что нужно продать нашу квартиру, прежде чем переезжать к папе. Занимаясь документами по переоформлению недвижимости, поиском приличной риэлторской компании и всеми остальными вопросами, связанными с продажей, я немного отвлекалась от своей депрессии. Началось какое-то новое движение, может быть цель, хотя ее трудно назвать именно целью. Я не знаю, к чему я стремлюсь, на данный момент я просто плыву по течению, но есть какое-то ощущение, что мне дали перерыв.

Я готовила себе завтрак под бормотание телевизора, то и дело поднимая на него глаза. Шла какая-то передача, посвященная здоровому образу жизни. Несколько женщин, сложив наманикюренные ручки на колени, обсуждали, как важно правильно питаться, заниматься спортом, следить за своим настроением и внутренним состоянием. В общем, когда я допекла блины, у меня сложилось ощущение, что до тридцати лет с моим-то образом жизни, полным переживаний и стрессов, мне не дожить. Так уж эти «клуши» расписали важность эмоциональной стабильности и количества свежих огурцов на столе и морде. А я терпеть не могла огурцы. Я обречена. Ужас...

Блины получились пресноватыми – не понятно, то ли их посолить, то ли посахарить. А может вообще пойти купить огурцов? Мало ли, вдруг мне захочется познать все прелести тридцатилетнего возраста?

Из приоткрытого окна доносились голоса детей и шум машин, к которому волей неволей привыкаешь, живя в центре города. Этот шум все равно временами раздражает, но если бы не он, кто знает, может, я бы уже сошла с ума от тишины.

Я услышала, как запиликало напоминание в телефоне, и, хмурясь, пошла в свою комнату, где рядом с подушкой валялся мобильник. Когда я успела поставить напоминание? Вроде бы, никаких особых планов у меня не было...

«Полет в твоих объятиях. 4.07.12» - высветилось на экране.Я сползла по стенке и уставилась в потолок, стараясь прогнать слезы. Чувства зашкаливали. Как я могла забыть, какой сегодня день? Четвертое июля. Три года назад, он позвал меня погулять. Позвонил сразу же вечером, после того легкомысленного знакомства в парке. Что-то зацепило в нем. Его глаза, пронзительно голубые. Посмотрев в них, я почти шепотом ответила, как меня зовут. Он такой взрослый, хотя и старше всего на два года, высокий, уверенный в себе. И поэтому от звонка с предложением прогуляться мое сердце, пропустив удар, пустилось вскачь. Я сказала, что подумаю, хотя на тот момент не знала, куда себя деть от счастья. Он рассмеялся и сказал, что завтра утром позвонит еще и что ответ «нет» не принимается. Следующим же вечером, когда он уже провожал меня домой, я показала ему Ленинскую горку. Мы шли, держась за руки, и крутой подъем не казался мне таким тяжелым, как в те моменты, когда я приходила сюда одна. Потому что Леша был рядом. Мы стояли, любуясь огнями ночной Караганды, и оба знали, что этот вечер станет особенным. Там он впервые меня поцеловал. Там мы впервые поругались через месяц. Там же отпраздновали первый год нашей любви. И это напоминание, что сейчас заставило меня вновь вспомнить о Леше, было написано ровно год назад. Мы снова стояли на горке, обнявшись, и вот так же вспоминали.

- Леш, я так боюсь за нас! – сказала я, теребя пуговицу на его рубашке.- Почему?

- Мы уже два года вместе...

- И?

- А любовь живет всего три.