Птица Феникс (1/1)

...В Испании есть чудовищное развлечение - быку привязывают к рогам просмоленную паклю и поджигают ее. Так люди веселятся при виде чужого страдания и беспомощности. Так в людях пробуждается первобытное зверство при виде мучений того, у кого в распоряжении один способ отомстить за боль - в слепой ярости броситься на обидчика, оглушить его предсмертным рёвом, придавить весом упавшей туши... и погибнуть самому. А если тот, кого истязают, не может дать даже такого отпора? Если каждый день проходит по замкнутому кругу цирковой арены? Каждый раз в тебя летят плевки, оскорбления и всякая гниль? Долго ли можно терпеть? Удастся ли сберечь хотя бы жалкое подобие человеческого облика, созданного, как утверждают некоторые, по образу Божьему? Насколько тебя хватит? Если ежедневно и ежечасно ты видишь перед собой черные дыры распахнутых ртов на белых пятнах пустоглазых лиц - они сливаются в одно кошмарное, зыбкое, безобразное марево, подсвеченное чадящим огнем плошек, и ты глохнешь от хохота и свиста... А боль долбит стальным клювом под ребра, и сознание тонет в черно-красном пульсирующем тумане, и приходишь ты в себя лишь от яростного тычка палкой в хромую ногу и хриплого карканья: "А ну вставай! Чего развалился?" - и тебя, к вящей потехе толпы, пинком отправляют за кулисы. И ты не знаешь, кого благодарить - ведь ты открестился от Бога - когда во время огненной забавы с быками ошалевшее животное, снеся напрочь загородку, вламывается сослепу в стену цирка...и от этого живого факела просмоленные канаты и парусина вспыхивают яростно и сразу - и жар такой, что нельзя подойти - и ты сгораешь в этом пламени, как птица Феникс...

Чтобы на третий день, после тяжкого забытья, в которое впал после безоглядного бегства, в никуда, куда угодно, лишь бы подальше отсюда, после этого немыслимого побега из ада, воскреснуть, даже не постучавшись, а робко поскребшись мышью в дверь дома, белого и нарядного - как из той жизни, из которой ты ушел и для близких, и для себя - ты переступаешь порог иного мира. Но, чтобы попасть в этой иной мир, где можно начать жизнь с нового, пусть даже запачканного листа, с чужого имени, которое пока еще к тебе не приросло, не стало твоей очередной маской, прихо-дится вытерпетьеще одно унижение, коим и до сего момента не было числа, от двуногой рептилии,от твари хитрой, во всем ищущей свою выгоду, хоть и не обремененной умом - и тогда тебе на помощь приходит совершенно посторонний человек, которому, по сути, все равно, кто ты такой на самом деле, лишь бы бегло говорил на местных наречиях. А когда ты, наконец-то решившись поднять на него взгляд (потому что привычка к покорности намертво въелась в твою душу, как рудничная пыль в легкие, как цирковой грим в кожу, и душа твоя разъязвлена и отравлена этим ядом), не разумом, а каким-то звериным чутьем осознаешь, что он тебе не доверяет, не доверяет настолько, что разговаривает с тобой лишь из вежливости и все равно откажет тебе - и пытаешься приложить все усилия, чтобы расположить его к себе, а внутри у тебя словно паровая машина стучит, и ты глохнешь от этого бешеного стука, и тебе мерещится, что эхо от твоего сердцебиения заглушает звуки и твоего голоса, и голос этого человека. И лишь тогда тебя вышвыривает из пульсирующей мглы полуобморока - когда он внезапно догадывается, что ты когда-то был таким же, как и он, принадлежал к тому же кругу, а круг этот обернулся цирковой ареной, лабиринтом штреков и штолен, страшным градом ударов, пеклом плантаций и свистом хлыстов, теснотой и духотой трюмной качки, чудовищной правдой письма двадцатилетней давности, звоном пощечины, арестом, допросом, доносом...И вся эта тяжесть наваливается на тебя могильным камнем, неподъемным крестом - и этот человек тоже подставляет плечо под твой крест, сам не ведая об этом. И, когда спустя короткое время над твоей головой разражается гроза - ты узнан этой никчемной подлой тварью, которая тебя чуть было не спровадила, выставляя за порог, преградив путь к спасению - ты цепенеешь от ужаса, от осознания того, что человек, которому ты доверился, которому ты обязан жизнью, сейчас от тебя отвернется с брезгливой гримасой, как уже было когда-то, четыре кошмарных года тому назад, и в груди от горя снова становится тесно, и такое ощущение, что ты стоишь с петлей на шее, а из-под твоих ног вышибают подпорку - и снова этот человек внезапно приходит тебе на помощь. И он сам впадает в недоумение от своего поступка, ведь к таким, как ты, ни любви, ни доверия нет и быть не может, а он снова выручает тебя из беды, рассчитав твоего разоблачителя и обидчика. Но ты прекрасно видишь - после того, что он услышал о тебе, узнал, кто ты на самом деле, он начинает ненавидеть и тебя за твою неумелую скрытность, и себя - за то, что ты его одурачил, за то, что из-за тебя он так вызверился на метиса, за то, что поручился за тебя перед остальной экспедицией, а ты оказался еще хуже и гаже, чем был на его первый взгляд. А ты даже не можешь ему объяснить, почему не расскажешь всей правды ни о себе, ни о своих прошлых хождениях по мукам - потому что он тебя в лучшем случае не поймет, а в худшем - перескажет все остальным, присочинив попутно всяческих небывалых подробностей... Пусть уж лучше он тебя ненавидит, лишь бы не пытался лезть к тебе в душу. На ней и так живого места не осталось - одна сплошная кровоточащая рана.