12. DragonLance "По слогам" (Даламар(/)Рейстлин, преслеш, PG) (1/2)
Их голоса едва различимы даже для его, Даламара, ушей, уже привыкших и к едва слышному пощелкиванию разворачивающихся магических завихрений в воздухе, и даже различающих сиплое дыхание шалафи через каменные стены. Их голоса не шепчут и не поют — в шорохе страниц теряется любое слово, любой звук, который они, возможно, хотят до него донести. Все похоже на мерный шум, будто где-то на периферии, далеко-далеко и едва различимо, бьется морская волна, монотонно и неизменно; будто ветер опадает с промежутками на кроны леса, и ветви шепчут под его прикосновением.Раз за разом.Страница за страницей.Буквы, выведенные кровью, жиром, составами с магическими компонентами — знакомые и те, которые скоро станут знакомыми, Даламар видит и знает. Вчитывается, впитывает, как впитала чернила бумага.
Но не понимает.Страница за страницей.Книга за книгой.Магия — не кулинария, здесь нельзя послушно и прилежно замесить указанные компоненты по часовой стрелке в нужной посуде, помешивая в три полных круга за десять секунд, а потом получить то, что указано в
рецепте.Магия — это рецепт только в первую очередь. За перечнями и буквами, за перечислениями и терминами скрыто основное, то, без чего самый простой и безобидный состав может прожечь и ступки, в которых его толкли, и руки того, кто толок. Магия — это чтение по строкам, а потом, еще много раз — через строку.
Магию надо чувствовать всем телом, всеми возможными и доступными способами. Слушать и видеть. Осознавать.
Даламар смотрит в книгу, трогает пальцами страницы — их голоса шелестят далеко и невнятно. Слова, уже заученные наизусть, кажется, изображают неведомую ересь, а не рецептуры, ведущие к силе.Эти книги, затроганные пальцами учителя, пропахшие его лабораториями, привычные к его прикосновениям — от Даламара прячут свою суть. Не даются ему, умеющему и читать, и писать, как не дается умелому охотнику некая невиданная дичь.Даламар не знает повадок этих книг — одного уважения, вдумчивого чтения, изучения, дней и недель, потраченных над ними, этим книгам явно недостаточно.Крови Даламара, ушедшей на неудачные опыты, его физических и душевных страданий из-за невозможности постижения, видимо, тоже.
Не в его правилах причинять вместилищам мудрости и силы вред — отчасти потому, что некоторые книги могут ответить на такое посягательство сторицей обидчику. Не в его правилах портить книги, злясь на них за свою собственную глупость, как и неправильно для него недооценивать свои способности, и об этой глупости думать там, где явно не в ней дело. Словно на страницах нет и половины того, что должно на них быть, и оттого наличествующее понимается еще сложнее.Даламар злится, ненавидит эти книги так, словно они насмехаются над ним.Словно они могут насмехаться над кем-то, вроде него.После стольких месяцев бесплодных усилий и потраченного, кажется, впустую времени.Он не идёт к учителю до тех пор, пока в порыве злости не опускает одну из книг мимо стола, мимо колен — прямо на пол, раскрытую, тяжелой бархатной обложкой на каменные плиты.Книга падает так, словно она не из притертых плотно друг к другу сотен листов тончайшей кожи. Грохот от ее падения сравним с громом в тихой осенней ночи. С падением камня о камень. С хлопком магического фейерверка, оглушающего и леденящего кровь.Раньше, чем вздрогнувший Даламар тянется поднять ее, книга подбирает страницы, схлопываясь, складываясь, закрываясь. Еще звенит в ушах, едва различимое мерцание магии окутывает фолиант, и Даламар осознает, уже поднеся пальцы, что касаться книги сейчас не стоит.Библиотека не дрогнула, все на своих местах — только бархатная обложка толстенной книги высится на каменном полу, и учитель, конечно же, поймет, что здесь не так.Еще одна попытка — но скрип магических разрядов над фолиантом так предостерегающе громок, когда ладонь Даламара оказывается в опасной близости, что он убирает руку.
Попытки он оставляет нескоро, но уже у высоких стеллажей, потянувшись к иному яркому затертому корешку, резко подается назад, почувствовав то же, уже настолько знакомое, опасное, словно шипение змеи, покалывание враждебной магии под пальцами.Вся библиотека — как плотный кокон магических нитей, защищающих книги.
От него, Даламара, защищающих.Учитель смотрит на него выжидающе и внимательно. Подобрать слова не так-то просто, когда гордость почти уязвлена."Учитель, я так глуп, что обвиняю книги в том, что не могу понять написанного в них"."Учитель, мне не дается материал потому, что книги от меня что-то скрывают".— Учитель, мне сложно высказать вам, как было на самом деле... — прикусывает изнутри щеку Даламар и, сам того не желая, пожимает плечами.Рейстлин улыбается уголками губ, прикрывает глаза.
— Даже если я и знаю, что произошло, Даламар, — обращается он едва слышно, и его голос слишком тихий, чтобы понять, правда ли в нем прорезалось... озорство? Насмешка? Что? — Объяснить тебе все равно придётся. Сейчас.
— Я уронил книгу. — с головой в омут бросается тот. — Уронил книгу на пол, она захлопнулась и возвела защиту. Теперь я не могу ни поднять ее, ни прикоснуться к ней.— Из твоих слов следует, что книга обиделась на тебя за косорукость, — касается пальцами губ Рейстлин, всё-таки скрывая, кажется, улыбку. — Не замечал за тобой такой вопиющей неловкости, Даламар. Всё еще не хочешь сказать мне правды?Правды."Учитель, я зол на эти книги"."Учитель, у меня уже сил нет на них, только желание выдергивать листы - вдруг под ними что-то более ценное".— Я не могу понять, о чем они. — отворачивает голову, прерывая зрительный контакт.
Чтобы только не видеть, как учитель будет смотреть со сдержанным интересом и теперь уже явной усмешкой.— Я понимаю каждую букву каждой страницы, все слова. Но... это ведь не всё, что есть в этих книгах. А мне больше ничего не даётся. Я не могу получить остального. Самого важного.— Это злит тебя, — слышит он ровный голос Рейстлина.
— Ужасно злит, шалафи.Молчание прерывает стук капель о закрытые створки узких бойниц; Даламар так и стоит, вперив взгляд в стену, не зная, чего он ждёт. Расстроил он учителя? Озадачил? Разозлили? Все одинаково маловероятно.Посох касается пола почти неслышно, едва цокнув металлом о камень.
— Идём, — только и говорит Рейстлин, поднимаясь.