Brazo y Brasa (1/1)
Темнота была полупрозрачная, полная шорохов, испарений, полутонов, она растекалась над полусонной землей, как сепия каракатицы в чашке с водой, а мне в этих потемках мерещились шаги и кашель моего хозяина, и, как бы я не уговаривал себя не оглядываться, так и подмывало посмотреть назад, туда, где зыбко колыхались от ночного ветра цирковые палатки и в загоне нет-нет, да и мычал сонно какой-то бык с выстриженными на хвосте полосками - сроком отправки на убой... Сколько у меня на душе таких полос-пометок было, я и сам не знал, мир виделся мне, одуревшему от голода и побоев, как сквозь плохо промытое стекло, и только одна мысль была живой и настоящей - сбежать, не покориться, не дать себя докалечить хозяину, да и какой он мне хозяин? …И, выждав, когда придет пасмурная, безлунная ночь, я выбрался, переступая через спящих, из палатки, которая, по счастью, стояла дальше всего от фургона Хайме, и, стараясь задерживать дыхание, чуть ли не ползком прошел мимо привязанных к изгороди собак, и добрел до тропы, которая, как я знал, вела в город... Босиком, в одной рубашке, из которой перли нитки, и обтрепанных понизу, сплошь заплатанных штанах, сжавшись, засунув кисти рук под мышки, чтобы они не коченели, я брел и брел, пока не услышал позади себя погоню, и припустился, насколько позволяламне хромота, петляя, как заяц, и тут воздух резко и коротко взвыл, и я свалился, стреноженный, и тут же мои преследователи - а это были негр, Мануэль, кажется, не из цирковых, а помощник моего хозяина в разных мутных и таинственных делах, силач-тяжеловес и стрелок-испанец - спутали меня вожжами и веревками, как овцу, и негр перекинул меня через плечо, как половик, и потащил возвращать владельцу... …- Смыться хотел? Как же, мечтай больше, от меня не сбежишь. Для начала Хайме хлопнул меня ладонью по затылку и прижал к скрипучим, рассохшимся доскам фургона. Потом медленным шепотом, от которого я всегда цепенел, словно заколдованный, сказал: - И не ори, а то хуже будет... Подтащив меня к топящейся печке и заставив встать на колени, он выгреб кочергой из подтопка на медный лист ещё тлеющий, оранжево мерцающий жар и прижал мои руки к этим угольям, и держал их так своим сапожищем, пока не запахло ощутимо паленым, и меня начало валить набок, замутило, и перед глазами заскакали зелено-лиловые искры... И пока я пекся, как картошка, он приторно-сладким голосом говорил, какая же я лживая тварь, и обещал посадить на цепь и сгноить на самой тяжелой и грязной работе... Но это был только задаток, потому что потом меня досыта накормили и метлой, и палкой, и, несмотря на запрет, я все-таки орал, и слезы текли неудержимо, попадая в рот и мешая дышать, и я давился словами, потому что раззаикался жутко, и тут он сотворил вещь еще более дикую - вышвырнул меня на улицу, так что я грянулся оземь, и бил сапогами с тяжелой кожаной обсоюзкой ногами под ребра, причем нарочно попадал прицельно, именно туда, где у меня постоянно болело и ныло, а потом выкинул девкам-мулаткам на развлечение. ...Когда-то мне приходилось разнимать вскипавшие между прачками драки из-за мужских измен, и зрелище это было то еще: осатаневшие женщины поливали друг друга водой и смачными проклятьями, плескались синькой, щелоком и жавелью, лупили друг друга вальками и ведрами, и я оттаскивал расходившуюся драчунью от охавшей жертвы, и мне самому иногда влетало до синяков... Но то, что вытворяли мулатки, не шло ни в какое сравнение с этими потасовками... Девки визжали и улюлюкали, перешвыриваясь мной, щипались с вывертом, драли изо всех сил за рубашку, уши, волосы, совали острыми кулаками, куда придётся-так куры заклёвывают насмерть товарок с пятнами крови на перьях... Они дурели от вида ссадин и царапин, и я думал-урывками, путано-что разделю судьбу Орфея, но нет, натешились они мной и отправили пинком пониже спины в лужу, где прела в навозной жиже солома из скотного загона... И, проведя холодную ночь под телегой, привязанный к ее оси, наутро я снова, украшенный фальшивым горбом, с приклеенной к лицу развеселой ухмылкой и закушенными под ней от лютой боли, обметанными губами, работал свой номер... и снова думал о том, как бы сбежать.