Часть 4 (1/1)

… И я настолько выпал из разума, настолько захватило у меня дух от дыма, когда затлел подол небес - что мне захотелось до озноба, до удушья, откликнуться на зов, услышанный мной в жарких сумерках, на зов, что был сном моей больной памяти, и я попытался крикнуть: "Забирай меня, всего, как есть, забирай, и пропади оно все пропадом!" - но было уже поздно, свет померк, и звуки погасли, и ничего не осталось мне, кроме серого пепла и тлена, и отчаяния, что стискивало мне грудь... …И потом не единожды я переживал по мгновениям ту безумную полночь, что легла бездной между двумя моими бытиями, видел в предутренних снах с пугающей отчетливостью, как съеживается и темнеет бумага, как буквы рассыпаются светлыми искрами, как идет трещинами и с плачущим звоном разлетается на сотни брызг стекло... И словно какой-то незримый, мелкий, злой осколок засел у меня в сердце, не давая покоя днем и не позволяя уснуть ночью, и даже отчаянные вылазки против войск, даже каждодневная сумасшедшая работа с составлением и подгонкой всех деталей планов предстоящих дел, подбором подходящих людей, наладкой всевозможных поставок и связей, поездками по городам и затерянным в горах деревушкам на два-три дома, не могли мне помочь изжить запоздалого осознания того, как глупо и жестоко я поступил с Рене, и поведать обо всем этом - о том, каких страхов я натерпелся в свое время, какую боль мне приходилось одолевать изо дня в день, не подавая виду всем остальным - было некому, а тот один-единственный человек, которому я мог бы, изживи я свою обиду на него, все рассказать, не стыдясь ни слов, ни слез, был невозможно далеко, и мне порой становилось тошно до бессилия от мыслей, что, встреться мы с ним, он не признает меня, оттолкнет, отвергнет, и я один продолжу путь во мгле... Но когда впору бывало мне вконец отчаяться, я замечал -где бы я ни был-всюду надо мной, над горами, над замшелыми камнями, над ручьём, где горячо пылает солнце-скользил, серебрясь кромкой раскинутых крестом крыльев, красный ястреб, и его тоскливый клекот сливался воедино с моим немым ответом на эхо того давнего зова-и долго звучал в опрокинутой чаше открытого всем ветрам пронзительно-синего неба.