Rosso (1/1)
...И, прижавшись спиной к грубой, красной, морщинистой коре сосны, что росла у самой опушки бора, я вдыхал древесный, смолистый запах зноя и сухости солнечного лета, разбавлен-ный холодным, прилетевшим ветром издали - от могучих грозных гор и стремительных рек, и слушал, как вереск опадает в белесый мох, как металлически хрустят ветки можжевельника и как тихо звенят его аметистовые ягоды, и смотрел на письмена, что чертили в предвечернем небе, среди багровеющих туч, быстрые черные стрижи, икорзинка на моих коленях была доверху полна крупной, темной, собранной мною на припеке земляникой, сладкой даже с виду... ...И я зачерпнул горстью этой душистой, сочной сласти - и протянул ее тебе, чтобы поделиться с тобой своим счастьем, радостью своей - но ты внезапно, неожиданно для меня стиснул изо всей силы мои пальцы, и земляничины вдруг стали стеклянными, раскрошились на осколки, впились мне в ладонь - и кровь потекла меж пальцами в траву, а я смотрел на тебя, и не мог различить лица твоего от застивших глаза жгучих слез, и вместе с ягодами остекле-нело и разлетелось с морозным звонким треском мое сердце... ...И слезы все бежали и бежали неудержимо - и вытереть бы их, да руки перебинтованы, и сил не осталось ни на что - даже головы не повернуть -но я все старался дошептаться до тебя, твердил и твердил, расклеивая ссохшийся рот - "prendimi...portami via..."* - и сам не знал, на что надеюсь, ведь ты был далеко, слишком далеко, ты остался там, за гремящими морями, за горной стеной, и не мог расслышать моих слов о помощи, ты сам не знал, чем обернется твое молчание, ты не желал мне черной судьбы - но она посмеялась над нами, и, окажись ты здесь, я не попросил бы от тебя - а потребовал - убить меня, но не быть мне врагом... ...И в пунцово-алом дыму, в закатном багряном мареве тень твоя, сотканная из времени и памяти, приходила ко мне, и сияние, ее окружавшее, было гибельным для моих глаз, и я понимал - стоит мне хоть раз взглянуть на тебя, как сердце мое тотчас перестанет биться -и сжимал веки так крепко, что под ними начинали дикую пляску огненно-золотые саламандры, а бесконечный шум в ушах становился кошмарной, лютой музыкой - и как бы не отпирался и не отказывался от этого мой полуразрушенный разум, но только тебе я мог вручить свою судь-бу,только ощутив на пылающем виске слабое касание пальцев и тяжелый холод кольца, толь-ко уловив сквозь сомкнутые, склеенные, просоленные ресницы непостижимый, глубокий, чистый, предвечный твой свет, который мог и согреть, и испечь в пепел - я воскресал, умирая, и только этими холодом, светом и жаром и жила догорающая моя душа в битом, ломаном, искалеченном теле... ...И вослед мне летели искры и горящие головни, и сквозь шелест кипящего позади меня пламени прорывался то стонущий гул подточенной жаром опоры циркового шатра, то чей-то переливчатый вопль - а я мчался и мчался сквозь ночную чащобу и слякоть, катился кубарем, налетев впотьмах на камень, опрокидывался наземь, глотал колючий пылающий воздух, ловил туман ртом, давился растущим в горле огненным комом, и поднимался снова, и снова бежал, бежал от этого обидного места - а если замешкаюсь, Хайме сможет догнать и уничтожить меня - и почти не слышал своего дыхания - их заглушали пронзительные крики красного коршуна, что привиделся мне когда-то на далекой горной вершине и появился внезапно здесь, однажды мелькнув темным прочерком на ослепительном щите солнца - и громче этих криков был шорох алого шелка на арене - не то мулеты матадора, не то мантии твоей, толкоммне было не разобрать с моего места под скамьей - и, забрызганный бычьей кровью, расписанный багровыми отметинами хозяйской гневной длани, забыв о страхе, что грыз и уродовал меня эти два бесконечных года, я решил - во что бы то оно ни стало, чем бы оно ни закончилось - найти однажды среди скрещенья путей, отыскать впутанную в узел множества бед и страстей одну-единственную красную нитку - дорогу, что свела бы нас друг к другу...