Хейзель Гросс (1/1)
И пока Жюли и ее священник видели каждый свои красивые сны, Хейзель Гросс уже сидел в чужом доме за завтраком. Довольно, впрочем, поздним и плавно перешедшим в дружеский, почти братский совет. Почти – потому что брат все-таки не норовит, наверное, за столом прижаться к брату вплотную, опуская на колено горячую и такую ласковую – в чем хватало поводов убедиться этой ночью – ладонь. Но неприятным это не казалось, да и как не понять чувства того, кто стал первым… С ним, для него.
Хейзель даже почти и не смущался в новой компании. Друг Годжо выглядел как самый понимающий человек на свете, который уж точно никого и ни за что не осудит. Даже если Хаккай и не был человеком, это же ясно, вон, серьги-то… Какая разница. Хаккай разве что очень вежливо, настолько, что это было даже жутковато, намекал Годжо не обижать свою новую любовь, это, то есть, его, Хейзеля, который совсем не знает жизни и которому не с чем сравнить.
– Ничего, – улыбался Годжо. – Что и кто бы в дальнейшем с ним ни случился, ему не избежать сравнений со мной. Я обязан быть лучшим! Сам подумай, как же я могу его обидеть?
Хейзель слушал и млел, верил всей душой. Позволял себя тискать и сам отчаянно льнул к этому парню, которого до вчерашнего дня и знать не знал. Сколько бы это ни продлилось – это прекрасно. Пусть и не так, как с Джастином. Иначе. Джастин – это нечто иное, возвышенное, почти небесное. И неизменное – сколько бы и кого бы им обоим ни пришлось целовать… Да и не только целовать, подумал Хейзель, краснея.
И тут произошло новое явление – вот после него и начался ?братский совет?. На кухню завалились двое. Лохматый мальчишка-подросток – и несказанный красавец в облачении буддийского монаха. Хейзель даже зажмурился, будто увидел солнце. И несколько выпал из дальнейшего разговора. Следующее, что ясно услышал, были слова Годжо:– Говоришь, нужен священник без комплексов? Так вот тебе один, сидит почти что у меня на коленках. Хейзель-тян, ты же повенчаешь этого психа с той, что на него согласилась?
– А… Да, – вздрогнул, оглядел всех.
– А он что, настоящий? – вскинул золотистые брови монах. – Я вообще думал, что он переодетая девочка!
– Да уж не менее настоящий, чем ты, Сан-тян!
Знакомство пронеслось для Хейзеля ярким и одновременно смутным пятном – все еще не мог опомниться от созерцания солнцеподобного красавца в буддийском облачении. Годжо, похоже, это заметил, потому что предложил:– Пройдемся до храма? Тут недалеко. Заодно и обговорите детали.Предложение всем пришлось по вкусу, разве что Хаккай остался сидеть за столом, заметив:– Дома должен кто-то остаться, и потом, здесь же рядом, значит, машина вам без надобности.
Дошли быстро. Хейзель хоть и показывал дорогу, но все время так и вис на Годжо. И чтобы тот не ревновал, и чтоб у самого не так голова кружилась. А полукровка вел его, как невесту, крепко держа за руку. Санзо же старательно делал вид, что ничего такого особенного рядом не происходит, шел строго по курсу, словно океанский лайнер, и курил одну сигарету за другой. Хейзель, покосившись на него, невольно вздохнул – красив, но едва ли с этой красотой что-то могло бы выйти… Ну и ладно. Может, этот монах правда нашел свою судьбу, раз уж решается на такой серьезный шаг. Может, и он, Хейзель, правда нашел свою.Во дворе их встретил невозмутимый Гат, смерил взглядом новых знакомых Хейзеля, кажется, угрозы в них не усмотрел. Хейзель наскоро всех представил и спросил:– А где отец Джастин?– Я только что подал завтрак ему и девушке.– В постель? – это вырвалось само и все же с детской обидой.Гат даже бровью не повел:– На стол. В кухне. Проходите, взгляните сами.Картина и в самом деле оказалась уютной и невинной – двое завтракают на кухне, ну и что, что сидят рядом? Джастин одарил воспитанника теплым взглядом, улыбнулся, но комментариев делать не стал. Да и был ли повод? Хейзель всерьез задумался – видно ли по нему, какие случились перемены? По отцу Джастину вот ничего такого не видно, если не знать… И даже по этой девчонке не особо, то ли она не настолько бесстыжая, чтобы улыбаться во всю свою провансальскую мордочку, то ли они все же далеко не зашли. Ладно, какая теперь разница.
– Отец Джастин, добрый день, и тебе привет, во-первых, да, я нагулялся и да, сегодня всех, кому потребуется, исповедую, во-вторых, вот это Годжо, мы теперь встречаемся, пока обоим не надоест, в-третьих, ну, это Гоку, он за компанию, а это вот Санзо, и он хочет у нас венчаться с любимой девушкой, мы же сделаем? Вы же мне разрешите самому провести церемонию, отец Джастин?– Конечно же, – светло улыбнулся тот. – Тебе это пойдет на пользу, надо привыкать… Тем более что мы с Жюли, – он взглянул на девушку, – хотели просить тебя о том же, конечно, не сейчас, через год, если все будет хорошо.– О Господи, – тихо сказал Хейзель. – Хотя бы я успею привыкнуть к этой мысли. Я к самой директиве-то еще не привык, а тут… Матушка. В шортах.
Все стали смеяться, сдержаннее всех Санзо, которому было важнее скорее перейти к собственному делу:– Хейзель, а вот мне надо быстро. Уговорить Мари, что это законно, и окрутить нас.
– Она что, беременна? – нетактично влез Годжо.
– Честно – не знаю. Но такими темпами… В любом случае надо прикрыть грех венцом, у вас же так говорится?
– Так, – кивнула Жюли. – Но у меня, честно, в голове не укладывается, что такой парень, как ты, встречается с моей сестрицей. Боюсь даже спрашивать, что ты в ней нашел. Но, признаюсь, одобряю. Мари это точно пойдет на пользу.– Высокие, высокие отношения, – заметил Санзо, прищуриваясь и разглядывая девушку очень-очень внимательно. Потом перевел взгляд на Хейзеля: – Ну что, мы первые в очереди?Хейзель только кивнул, а вот Годжо снова заржал:– В очередь, сукины дети! После того, как Сан-тян уговорит принцессу.– Ой, – не смог смолчать Хейзель, – а можно как-нибудь не выражаться в доме Божием?– И это мне говорит человек, который красит ногти темно-синим лаком. И на ногах тоже.– Ну и что! Это одна из причин, почему я всегда в перчатках, а вообще это из-за Хейзел Грейс Ланкастер!– Ой, какой ты котик! – не удержалась уже Жюли и обняла молоденького священника.Санзо и Джастин пересмеивались одними глазами. Кажется, это называлось ?цеховая солидарность?, кажется, до нее Хейзель еще немного не дорос.