11 (1/1)

В доспехах судьбы наметились щелиИ в них просочился яд.Закушен кусок и свернута челюсть –Ты, верно, и сам не рад?Простая наука, познать свою больИ терпеть ее, не ропща…(с)Глухая, пульсирующая боль.Зольф не чувствовал тела – но весь он был этой болью, этим отчаянием, этим страданием. Он не помнил момента гибели – да и была ли смерть, или он был всё еще жив?Помнился только ослепительно яркий белый свет – а затем ничего, ничего не было, и тело его исчезло, осталось только сознание, разрываемое на куски.Свет, и боль, и вокруг – одна бесконечная пустыня.Врата Истины.Голос, который говорил: «Ты можешь вернуться, даже в своем теле, но тогда Эдвард должен будет сам принести жертву за спасение брата. Если же ты останешься, Стальному не нужно будет ничего отдавать».Эта Сила знала. Знала то, что сам Зольф не хотел признавать, то, что он пытался от самого себя скрыть, в самом себе подавить.В Бриггс он убеждал себя, что подливает Эду зелье, делающее возможным беременность, для того, чтобы сделать Элрика зависимым, чтобы тот никуда не смог уйти, даже при условии формальной свободы.«Это расчет. Я хочу сделать ему больно. Я хочу сломать ему жизнь. Я хочу сломать его, сделать своей игрушкой».Зольф не хотел помнить о том, как после жестких, даже жестоких постельных забав, после любви, больше похожей на схватку и противостояние, не мог отказать себе в нежности. Как прижимался к горячему телу, целовал, шептал: «Мой Солнечный… ты только мой, никому, никому не отдам».Бывало, Эд даже не слышал его – забывался сном почти сразу. А бывало, что слышал и осознавал – но принимал равнодушно. Как часть договора. Как будто только отдавал плату за безопасность близких людей.Зольф старался не думать, не осознавать, не признавать. Но во Вратах Истины не скроешь ничего.Он даже не раздумывал над выбором. Теперь, за гранью, это было естественно – защитить Эда своей любовью.Магия любви. То, о чем темные маги говорили с насмешкой, светлые – с почитанием. Но как ни думай о ней, она есть.Что остается сознанию без тела? Только вспоминать.Подумать только, он почти хотел в юности жить только чистым интеллектом, не отвлекаясь на требования тела и души. Перфекционизм? Вот и живи теперь… с последствиями.Но тогда, в юности, эксперименты привлекали. И рискованные путешествия в другие миры казались если не смыслом жизни, то по крайней мере всяко важнее, чем чувства и эмоции.Ну что же, доволен ты – теперь?