Глава 4 (1/1)

Когда приглашение Алехандро посетить Ранчо дель Торрез попало наконец в руки Харуто КАмиджо ( кажется это его фамилия ), стоял дождливый ветреный конец ноября. Харуто только что возвратился из Риеарвью, где временами жил в своем холостяцком домике неподалеку от главного здания, после целого дня, проведенного в компании своего друга Моргана .Кляня дождь, он стоял в маленькой прихожей построенного исключительно для него пять лет назад дома и снимал промокший насквозь плащ. Дверь направо вела в просторную комнату. Харуто прошел по турецкому ковру прямо к разожженному камину.Эта комната служила ему гостиной и столовой, и в ней стояли удобные кресла, обитые зеленой кожей, тяжелый дубовый стол и буфет с одной стороны, а с другой несколько коричневых бархатных кресел в стиле Людовика XV на фоне мягких золотистых портьер на забрызганных дождем окнах. По смешению стилей и охотничьим картинам на стенах легко было догадаться, что комната не знала женской руки, но это как нельзя больше устраивало Харуто.Погрев над огнем руки, он огляделся и обнаружил на столике возле своего любимого кресла письмо. Ему стало любопытно и боязно одновременно. Развернув письмо, он посмотрел, как слуга, камердинер и лакей в одном лице, развешивает его плащ, и спросил:— Когда письмо пришло? Кто его принес?— Часа два назад, хозяин, его принес коробейник. Сказал, что ему дал его испанский солдат в Новом Орлеане.Олли Фрэм отвечал немногословно, но в его выговоре, несмотря на девять лет службы у Харуто, еще сохранилось что-то от лондонского просторечия.Харуто поверх письма внимательно поглядел на своего слугу и сухо произнес:— Ты, конечно же, не мог его не прочитать. На обезьяньем лице Олли появилось обиженное выражение, и он с негодованием воскликнул:— А вдруг там было что-нибудь важное, хозяин! Тогда я бы послал за вами.Харуто хмыкнул и, усевшись поудобнее в кресле, прочитал до конца послание Алехандро.Несколько секунд он задумчиво смотрел на огонь и встрепенулся, только когда Олли поставил рядом с ним кувшин с вином. Глядя на маленького темноволосого человека, который внешне никак не подходил на роль лакея или камердинера, он спросил:— Ну? Примем приглашение дона Алехандро?— Почему бы и нет? С тех пор, как мы в октябре вернулись из Англии, вам что-то не сидится на месте. В путь так в путь. Мы еще ни разу не были западнее реки Чики.Чтобы хозяин спрашивал мнения слуги о чем-то, кроме рубашки и сапог… Но Олли Фрэм был не совсем обычным слугой… Харуто часто ему говорил, что по закону он уже давно висел бы на Тибурнском холме, если бы карман, в который он залез на ярмарке в честь Святого Варфоломея, принадлежал не девятнадцатилетнему Харуте Камиджо. И это определило жизнь Олли. В шесть лет он остался в трущобах Лондона, и, чтобы выжить, ему пришлось обучиться кое-чему, за что по головке не гладят. Судьба улыбалась ему, пока он не попытался украсть карманные часы Харуто.Харуто же бесцельно бродил по ярмарке, как вдруг почувствовал скольжение у себя на животе и, развернувшись, увидал прямо перед собой грязного мальчишку в лохмотьях, изрыгавшего такие ругательства, что даже Харуто смутился. Отвести мальчишку к судье означало подписать ему смертный приговор, поэтому, движимый состраданием, он привез неблагодарного оборвыша к себе домой. Олли не испытывал ни малейшей признательности за то, что Харуто сохранил ему жизнь, стоило ему напомнить, что пора мыться или учиться хорошим манерам, и, не дай Бог, человеческому языку. Однако постепенно он, пообтесался и стал относиться к Харто как к высшему существу.харуто сам не понимал, как случилось, что Олли стал его камердинером и лакеем, но, как ни странно, Олли принял его с радостью, и Харуто успокоился. Человек, который видел Олли в первый раз, мог и испугаться, кстати, в свои девятнадцать лет он выглядел гораздо младше, но потом замечал умный взгляд голубых глаз, правда, немного циничный, и все вставало на свои места. К сожалению, Олли иногда забывался и тогда чьи-нибудь часы или булавки перекочевывали в его руки, но несмотря на эти проделки, он был ловким и смышленым и для такого человека, как Харуто, каждую минуту готового к опасности и обману, был незаменимым слугой. Ни слова нельзя было добиться от Олли, когда они куда-нибудь исчезали с Харуто, ни слова он не произносил и когда Харуто вляпывался в какую-нибудь историю. Наоборот, Олли сам был рад немного посходить с ума. Конечно, тогда в Лондоне Харуто был еще очень юн. Он приехал в Англию получить довольно приличное наследство от двоюродной бабушки, и результат легко было предвидеть. Он шатался по Европе с кучей денег в карманах, и не было ничего странного в том, что это обстоятельство нередко заводило его на опасные дорожки, так что вскоре его стали звать ?Дьявол? Камиджо…В дверь постучали, и Олли вышел. Не прошло и минуты, как он вернулся с кратким сообщением:— Хозяин, ваш отец ждет вас. У него в гостях генерал Уилкинсон, и ваш отец хочет, чтобы вы составили им компанию после обеда.Харуто поморщился, понимая, что приглашение отца было просьбой спасти его от елейного Уилкинсона, и нехотя сказал:— Ладно, скажи, что я скоро буду. Когда он наконец появился, отец с генералом сидели в маленькой уютной гостиной, Харуто вежливо поздоровался с обоими и весело произнес:— Ну и вечерок для визитов, как вы думаете, генерал?Уилкинсон от души рассмеялся. Ему было чуть больше сорока, но его когда-то красивое лицо уже расплылось и обрюзгло.— Правильно! — весело откликнулся гость. — Я был тут неподалеку и решил переночевать в доме твоего отца. Все лучше, чем в грязной харчевне. — Он хитро улыбнулся. — К тому же, у твоего отца лучший бренди в Натчезе.Хьюулыбнулся.— Сейчас, может быть, оно и так, но было и другое время. Когда нашим губернатором был Мануэль Гайозо, то лучший бренди был у него.От пятидесятилетнего Хью веяло покоем. Седина была уже довольно заметна в его черных волосах, от глаз разбежались тоненькие морщинки, и чуть-чуть раздалась талия, показывая, что время не обошло и его своим вниманием.При упоминании Гайозо генерал нахмурился.— Да уж, — сказал он, сложив на круглом животе руки. — Надо же, всего только этим летом Мануэль умер в Новом Орлеане. — Он покачал головой. — Я был там. — Он вздохнул. — Когда мне утром сказали, что он умер, я не поверил. Ужасно! Это просто ужасно, когда лучший друг умирает, да еще так неожиданно!Харутопромолчал. Он никогда не был высокого мнения о генерале, и сейчас его что-то настораживало в его манерах. Он почувствовал притворство и подумал: правда ли, что они с Гайозо были друзьями.Уилкинсон дружил с испанцами, и многие, включая Харто и Хью, относились к этому подозрительно, строя всяческие предположения относительно того, зачем бы столь высокопоставленному офицеру армии Соединенных Штатов заигрывать с ними. Ходило много разных слухов, однако никто не предъявлял никаких доказательств, и слухи оставались слухами.Пока они беседовали, Харуто раздумывал, сколько еще времени ему надо потерпеть, чтобы не разочаровать отца и не обидеть генерала. А потом Уилкинсон сказал нечто заинтересовавшее Харуто.— Я надеялся повидаться с моим молодым другом Филиппом Ноланом, а он еще не возвратился из испанского Техаса, — проговорил он, ставя рюмку на мраморную столешницу. — Подожду его в Натчезе еще пару дней, но больше не смогу. — Он улыбнулся. — Дела, дела.Филипп Нолан был как бы неофициальным протеже Уилкинсона. Он был его агентом, пока не стал работать самостоятельно и не исчез на долгие годы в бескрайних испанских землях к западу от реки Чики. Зачем Уилкинсону видеться с Ноланом сразу по возвращении? Харуто ничего не понимал. Он посмотрел на генерала. Что эти двое замышляют? Несомненно, какое-нибудь прибыльное дельце… Уилкинсону всегда не хватало наличных денег.Хью простодушно проговорил, давая Харуто ключ к разгадке:— Странно, как Гайозо невзлюбил Нолана перед смертью. Помнится, они были лучшими друзьями. Гайозо, кажется, подписал ордер на арест Нолана. Ходили слухи, будто Нолан открыл несметные сокровища в тамошних местах. — Хью презрительно хмыкнул. — Испанцы никогда не поймут, что здесь нет семи золотых городов. Они, верно, думают, будто бедняга Нолан нашел сокровища ацтеков.Слова Хью произвели неожиданное впечатление на Уилкинсона. Тело его напряглось, в глазах сверкнули ярость и страх, но ему удалось быстро справиться с собой. Харутохорошо это видел, в отличие от Хью, который как раз отвернулся, чтобы налить себе еще бренди. Неужели генерал в самом деле верит всякой чепухе? И поэтому желает увидеться с Ноланом? Схватить первый кусок, если Нолан нашел сокровище? Однако, как ни странно, Уилкинсон был доволен, словно знал то, чего еще никто не знает…Харуто стало любопытно, и он принялся расспрашивать генерала, однако Уилкинсон, словно понимая, что выдал себя, отвечал туманно и уводил разговор подальше от Нолана и испанцев. Харуто замолк. Однако позднее, когда ехал домой, он подумал, что было бы интересно провести небольшое расследование и узнать, при каких обстоятельствах умер Гайозо и почему Уилкинсону так не терпится повидаться с Ноланом…Не находя себе места, Харуто ходил по комнате, напоминая хищника в клетке. Он попытался было уснуть, но сон не шел, и, накинув черный халат, он спустился вниз, в гостиную и поворошил угли в камине. Огонь разгорелся с новой силой. Глядя на пляшущие языки пламени, Харуто неожиданно для себя вспомнил девочку с тёмными волосами и сжал красиво очерченные губы.Прочитав письмо Алехандро, он обрадовался возможности возобновить знакомство с семьей дель Хамура, но еще более ему хотелось посмотреть, насколько изменилась его юная кузина за прошедшие годы…Сам он, конечно, сильно изменился, хотя даже в свои двадцать восемь лет чем-то все-таки напоминал восемнадцатилетнего мальчишку. В нем было шесть футов и четыре дюйма роста, и его стройное тело было налито мощью охотящегося льва. София не ошиблась. Широкие плечи, мускулистые руки, грудь под стать плечам, узкие бедра и длинные стройные ноги, обтянутые модными узкими панталонами, привлекали внимание многих женщинВыражение лица его сильно изменилось. Годы, проведенные в погоне за опасными приключениями, оставили на нем отпечаток, хотя волосы были все такими же блондинистые, ресницы — такими же длинными, а голубые глаза… В глазах горел холодный огонь, а губы частенько кривились в презрительной усмешке, что, как ни странно, придавало ему еще больше очарования. Вне всяких сомнений, Харуто Камиджопревратился в удивительно красивого молодого мужчину.У него было все — аристократическое воспитание, состояние, шарм и умение, если ему хотелось, сметать любые препятствия со своего пути. Однако его точило непреходящее желание изгнать пустоту и скуку из своей жизни, которые постоянно тяготили его.До двадцати пяти лет он вместе с Олли в качестве проводника досконально изучил невидимую жизнь лондонских трущоб, пил голубую отраву, пока чуть было не ослеп, играл и не пропускал ни одной мало-мальски привлекательной шлюхи в Испании, во Франции, в Англии и в Америке. Дуэлям не было числа. В Мадриде он участвовал в бое быков, в Париже убил на дуэли соперника, даже некоторое время разбойничал на большой дороге и возвращал беднякам отнятое у них добро. Он вывозил также из революционной Франции приговоренных к гильотине аристократов. Однако самой опасной была его борьба с новоорлеанской шайкой, которая принесла ему полную победу.В банду три года назад его привела, как ни странно, месть. Харуто был до самозабвения предан своим друзьям. Около года они с Олли плавали с капитаном Самюэлем Брауном, который был по-своему человеком чести, и Харуто к нему очень привязался. Как-то возвратившись из очередной поездки в Ривервью, Харуто узнал, что старина Браун погиб, попав в руки разбойников. Сначала он пришел в ярость, а потом столь искусно вошел в доверие бандитам, столь ловко обвел всех вокруг пальца, что с помощью испанского судьи в Новом Орлеане разгромил шайку и бесстрастно наблюдал, как выносили смертный приговор виновным в смерти Сэма Брауна.Это случилось сразу после того, как он выиграл плантацию в Луизиане и начал подумывать о более спокойной жизни. Около года он приводил плантацию в порядок. Но и эта работа ему надоела. Он посадил вместо себя управляющего и стал думать о том, что делать дальше. Война между Францией и Англией привлекла его внимание, однако тут он обнаружил, что это больше его не привлекает.Риск во имя риска, может, и потерял для него интерес, но он все также страстно презирал женщин и подозревал их во всех грехах. К несчастью, у него были случаи убедиться в собственной правоте. Со всей неопытностью красивого юнца он был в свои двадцать с небольшим лет совершенно уверен в собственной недосягаемости для стрел Купидона. Не тут-то было. Когда из охваченной пламенем Франции он вернулся в Англию в 1792 году, то встретился в Олмаке с мисс Дианой Парди.Харуто и его два приятеля, подзадоривая друг друга, нарушили святость олмакского жилища в надежде раздобыть пару бутылок французского вина, чтобы добавить их в пунш. Затея удалась, и они уже собрались уходить, как Харуто обратил внимание на огромные голубые глаза на прекраснейшем лице. Темные вьющиеся волосы обрамляли прелестные черты, и Харуто начисто позабыл о своей клятве никогда не попадать в руки женщин. Он влюбился. Влюбился мучительно и слепо. Он был глух к предостережениям товарищей о том, что только герцог может стать достойной парой для мисс Парди, и неделя за неделей ходил вокруг ее дома. Она пленила его и, по всей видимости, платила ему взаимностью, по крайней мере, всячески поощряла его.Самым непереносимым страданием явилась для Харуто ее помолвка с герцогом Алуардским… Тем более что за два дня до этого они с Дианой встретились в Гайд-парке и она страстно отвечала на его поцелуи.Ничего не понимающий, униженный, Харуто помчался в городской дом Парди, где лорд Парди, не скрывая сочувствия, оглядел его с ног до головы, про себя решив, что его дочери лучше прогнать смутьяна, но тем не менее разрешил ему увидеться с ней наедине. Для Харуто было страшным ударом услышать из любимых уст, что она никогда не собиралась всерьез принимать его ухаживания, хотя он, конечно же, красив, даже очень красив и гораздо моложе герцога, так что ей хотелось немного поразвлечься прежде, чем она начнет скучную семейную жизнь с человеком, годящимся ей в отцы. Кроме того, она никогда не выйдет замуж за нетитулованного претендента, вне зависимости от его богатства и положения в обществе. А герцог Алуардский, к тому же, намного-намного богаче мистера Камиджо

Харуто ругал себя за слепоту, за выдуманный дурацкий рай, за то, что поверил женщине! Как он мог забыть урок, преподанный ему его собственной матерью — от женщины можно ждать только боли и предательства.И если этот урок еще требовал дополнительного подкрепления, то он его получил летом 1797 года, когда вернулся в Натчез и вместе с Морганом Слейдом отправился в погоню за его женой, которая, прихватив ребенка, сбежала с любовником. Беглянку так и не настигли, и Харуто еще раз поклялся, что не позволит ни одной женщине залезть к нему в душу, обнесенную отныне железной стеной.Однако, становясь старше, он не раз подвергал свои взгляды сомнению, видя любовь и радость отца и Софии, заставлявших его сомневаться….Брак отца оказался на редкость удачным. В доме звенели детские голоса, звучал смех, и стоило переступить порог этого дома, как любой человек погружался в атмосферу покоя и любви. Хоть и с неохотой, но Харуто вынужден был признать, что его отец отдыхает душой среди своих славных домочадцев. Харуто никогда раньше не видел его таким спокойным и улыбчивым.Не родив ни одного ребенка в первом замужестве, София стала матерью троих детей. Гордон родился в 1790 году, в 1794 — Роксана, а через год — Элиза.О Мартине вспоминали редко. Продолжая свои неприглядные выходки, он умудрился завоевать всеобщую нелюбовь. И когда он в девятнадцать лет умер от желтой лихорадки, в Натчезе поговаривали, что Камиджоповезло.Харуто никогда особенно не ладил с Мартином, но своих сводных брата и сестру любил и они в свою очередь были до смешного преданы высокому и красивому гиганту, который то появлялся, то исчезал.То ли из-за простодушных ласк малышей, то ли из-за неколебимого счастья отца, но Бретт все яснее понимал, как пусто у него внутри, и никакие опасности и приключения не могли заполнить эту пустоту. Он частенько с беспокойством размышлял, уж не завидует ли он счастью своего отца и не желает ли для себя в глубине души того же самого. Отчасти из-за этого он чувствовал себя не в своей тарелке, сомневаясь в истинных причинах своего желания принять приглашение Алехандро.Зачем он поедет в Накогдочез? Чтобы помочь Алехандро, чтобы восстановить знакомство с дальними родственниками?.. Или потому что не забыл тех чувств, которые когда-то пробуждала в нем семилетняя девочка?Рассердившись на себя за эти мысли, он чуть было не отказался от поездки. Но не отказался!Олли заметил, что его хозяин чем-то расстроен, и хотя это продолжалось вплоть до Нового года, был спокоен. Мол, пройдет, ничего страшного. Однако Морган Слейд, заехавший к Харутена вечерок, думал иначе.Он долго смотрел на хмурого друга, сидевшего за столом с картами в руках.— Какая муха тебя укусила? Ты похож на недоспавшего медведя. Харуто хмуро усмехнулся.— Сам не знаю, — признался он, бросив карты на стол. — Может быть, погода. Господи, до чего же я ненавижу дождь!Погода, действительно, была хуже некуда, но раньше Харуто никогда не жаловался, что погода портит ему настроение.— Значит, погода виновата?Харуто вскочил, подошел к буфету и налил две рюмки бренди. Одну он передал Моргану, другую оставил для себя. Он долго всматривался в янтарную жидкость.— Черт, сам не знаю, что со мной! Наверно, слишком засиделся в Натчезе! Пора двигаться в путь, а куда ехать?— Но ты, кажется, собирался навестить родственника в Техасе? — удивился Морган, вопросительно блеснув голубыми глазами.— Да, собирался, — мрачно подтвердил Харуто. — Только… К чертям все! Не знаю я, что со мной… Душа ни к чему не лежит. Даже перемена мест меня мало привлекает.— Ты уже видел Филиппа Волана, — задумчиво спросил Морган, — после его женитьбы на Фанни Линтот?Харуто откровенно изумился.— Нет. А что?— Ну, — осторожно начал Морган, — если тебя не привлекает визит к дяде, почему бы тебе не поехать с Ноланом за необъезженными лошадьми?— Он только в декабре женился и уже хочет расстаться с женой. Нечего сказать! Вот тебе и брак! — язвительно проговорил Харуто, но, увидав болезненную гримасу на лице Моргана, прикусил язык. — Извини. Я не хотел…— Ничего. Время лечит, друг мой. — Лицо его посуровело. — И время учит, что женщины хорошо умеют скрывать свою истинную сущность… Ты думаешь, Нолан правда поедет за лошадьми сразу после свадьбы?— Вроде он в ближайшие месяцы не собирался, но в прошлый четверг как-то намекнул, что я подумал, не навострился ли он пораньше. С Ноланом, сам знаешь, как. Хотя мне тоже странно, что, едва женившись, да еще после последней стычки с испанцами… Странно, как он вообще вернулся в Натчез. Доны к нему очень подбирались. Да он сам напрашивался. Он говорил им, что у него есть разрешение на отлов лошадей в одном месте, а потом его видели в Техасе, где ему вовсе не надо было быть. Ты же знаешь, какие подозрительные, эти испанцы. Все им кажется, что мы заримся на их земли.— А мы разве не заримся? — иронически спросил Харуто.Морган пожал плечами.— Пока они не мешают нам на Миссисипи и в Новом Орлеане, все будет спокойно. Харуто хмыкнул.— Ты вроде неплохо осведомлен о планах Нолана? Ух не собираешься ли и ты с ним?— Почему бы нет? С тех пор, как я вернулся из Нового Орлеана, мне тоже что-то не сидится на месте. В Натчезе меня ничто не держит, так что почему бы мне и не отправиться с Ноланом?— Звучит заманчиво, но сомневаюсь, что смогу проскучать здесь до тех пор, пока Нолан соберется в путь, — сухо проговорил Харуто. — Боюсь, еще до весны я стряхну пыль Натчеза с сапог и отправлюсь, правда, пока не знаю куда.— Ладно, если надумаешь в Накогдочез, одно другого не исключает. У Нолана там друзья и он часто сам туда наезжает, так что почему бы нам не встретиться там?Харутокивнул.— Все может быть. Посмотрим. А пока вроде я выиграл…Они допоздна играли в карты, но несмотря на это и довольно большое количество выпитого бренди и вина, утром Харуто проснулся в гораздо лучшем настроении, чем накануне, решив, что это из-за принятого наконец решения ехать в Накогдочез. Не все ли равно, что им движет? Харуто внушал себе, что ему скучно, что он никогда не был в Накогдочезе, что он уважает Алехандро, и если он когда-то питал симпатию к Чики, это не причина не ехать к ним в гости. О том, что ему просто ужасно хочется взглянуть на подросшую кузину, он упрямо старался не думать. Кроме того, напомнил он себе, в семнадцать лет она тоже еще совсем ребенок.Придя к согласию с самим собой, Харуто не находил себе места от нетерпеливого желания как можно скорее отправиться в путь. София радовалась, и Харуто даже на какое-то мгновение испугался, что она решит ехать с ним. София изумленно посмотрела на его застывшее в приветливой гримасе лицо и рассмеялась:— Нет, нет, я не поеду. Но если Чика захочет потом заглянуть к нам, ведь ты не откажешься сопровождать ее?— Буду рад, — вежливо ответил Харуто. Из-за плохой погоды отъезд пришлось на некоторое время отложить, и Харуто получил время на размышления, потому что в первый раз в своей жизни всерьез задумался о будущем. Жить так, как он живет, больше нельзя. Приключения, карты и проституток пора забыть. Лучше всего ему осесть в Ривервью и заняться плантацией. Однако усмехнувшись, он признался себе, что просто не в состоянии подолгу сидеть на одном месте.Он пришел к выводу, что никогда не будет счастлив в Риверью, и, решив так, стиснул в досаде зубы. Тщательно обдумав все еще раз, он отправился искать отца.Харуто нашел его за бухгалтерскими книгами, и Хью обрадовался ему.— Вот и хорошо! А то я не знал, как мне от них избавиться!Они перебросились ничего не значащими фразами, потом Харуто уселся в кресло возле стола Хью. Выпив рюмку бренди, он сказал:— Я хотел поговорить с тобой.— Да?— Прежде, чем я уеду в Накогдочез, мне хотелось бы подписать бумаги, в которых я передам право на владение Ривервью Гордону. Пусть это будет его дом, а у меня и без него всего хватает.Хью изумился.— Гордон тоже не будет обделен. У Софии есть свои деньги, да и я добавил к ним кое-что. Ты — мой старший сын, мой наследник, — сказал он хриплым от нахлынувших чувств голосом. — Ривервью всегда переходило к старшему сыну.Резкие черты Харуто стали мягче.— Отец, то, что я родился первым, еще не причина оставлять судьбу Ривервью в моих руках. — Его губы скривились в иронической усмешке. — Стоит не так лечь картам, и я проигрываю и выигрываю поместья не меньше Ривервью. Неужели ты хочешь, чтобы наш дом достался какому-нибудь картежнику? Неужели твой труд не заслуживает ничего лучшего? Я хочу, чтобы хозяином Ривервью стал Гордон.Хью был потрясен тем, что сказал Харуте, и с грустью подумал, что вряд ли воспоминания Харуто о Ривервью можно назвать счастливыми, и если сейчас в доме смех и радость, то далеко не всегда было так. Харуто отказывается от поместья, потому что у него есть состояние, но Хью подозревал, что это не единственная причина.Они никогда раньше не говорили о печальных годах, когда Джиллиан устроила из Ривервью ад, однако Хью с горечью, но вынужден был признать, что именно здесь кроется причина отказа Харуто от поместья.— А твои наследники? — все же спросил он. — Когда-нибудь ты женишься, и твои дети, вполне возможно, будут думать не так, как ты.Харуто напустил на себя циничный вид.— Папа, все что угодно, только не женитьба! Глядя на брезгливое выражение на лице сына, Хью вспомнил себя, каким он был все страшные годы после предательства Джиллиан. Разве он тогда не ненавидел женщин и не презирал их, видя в каждой прирожденную обманщицу?Какой же я был тогда злой, подумал Хью, удивляясь самому себе, такой же, как теперь Харуто. Если бы не София… Хью спросил еще раз с грустью.— Ты твердо решил?Харуто усмехнулся и ответил вопросом на вопрос:— Разве я когда-нибудь менял свои решения? Когда-то ты сказал, что упрямство — мой самый большой порок или самая большая добродетель. Ты еще не решил, что?Хью улыбнулся против воли.— Еще нет, — сухо ответил он. Улыбка погасла, и он долго испытующе вглядывался в сына. — Ты твердо решил? Тебе совсем не нужен Ривервью?Харуто задумался.— Пожалуй, я бы оставил за собой мой домишко и клочок земли рядом. — Его смуглое лицо посветлело. — На старость…Через неделю Харуто опять сидел в кабинете отца, который, строго поглядев на него, сказал:— Я сделал, как ты хотел. Когда ты подпишешь эти документы, все права на Ривервью отойдут к Гордону.Харуто не раздумывая потянулся за пером, но Хью накрыл его руку своей.— Мне это не нравится! — взорвался Хью. — Ривервью должен принадлежать тебе! А что будет, если ты все потеряешь? Куда ты тогда денешься?— Туда, где мне будет место! — не замедлил с ответом Харуто, но, понимая, как расстроен отец, добавил серьезно:— Папа, разве ты забыл о плантации в Луизиане? О моих деньгах и домах в Новом Орлеане? О землях в Англии? О счетах в английских банках? Господи! Куда мне больше?Хью вздохнул и убрал руку.— Возможно, ты прав. — Он улыбнулся. — Я отписал тебе дом и сто акров земли — на старость, как ты выразился.Погода стала меняться к лучшему. Самые страшные метели остались позади. Через два дня, нагруженные подарками и письмами, Харуто и Олли выехали из Натчеза, держа путь в Накогдочез.Путешествие оказалось не из легких. Они выехали в начале года, когда все реки были скованы льдом. Дорога, скорее всего бездорожье, пролегала в безлюдных местах, где водились хищные звери, олени. Харуто любил охоту, чего нельзя было сказать об Олли, который жался к костру, до полусмерти искусанный москитами, тучей кружившими над головой, едва потеплело.— Подумать только, я-то представлял, что? буду любоваться красотами природы.Харуто только усмехался, зная, что Олли всегда готов к приключениям и еще никогда не видел по-настоящему великих просторов Америки. Он был замечательно приспособлен к жизни в трущобах больших городов Европы, однако у него не было никакого опыта общения с природой.На реке Чики всегда было много всяких лихих разбойников, и их тоже дважды останавливали люди, один вид которых заставлял Харуто тянуться за оружием, но дважды, поглядев на широкие плечи Харуто, на его холодные голубые глаза и на привыкшие к ружью руки, они ехали прочь.В свою последнюю ночь, которую он провел в дороге, Харуто внешне уже ничем не отличался от бродяг. Волосы у него отросли до плеч,одет он был так, как не одеваются богатые путешественники. В кожаных штанах и красной рубашке с открытым воротом он никак не походил на элегантного отпрыска одного из самых богатых домов Северной Америки, поэтому, увидив его бороду надвинутую на лоб коричневую шляпу, Чика решила, что попала в лапы головорезов…