Глава 7 Русско-японская война Часть 1 (1/1)

Русский фронтЕщё в автобусе, отвозившем актёров и персонал к месту съёмок, Иваки заметил непривычное напряжение, царившее среди японской части кинобригады. При его появлении оживлённая болтовня оборвалась, сменившись испуганным шиканьем и неловкой паузой. Десятки глаз уставились на него с тревожным любопытством, словно ожидая чего-то. Слегка смущённый Иваки поздоровался и получил в ответ нестройный хор приветствий.– Что-то случилось? – Кёске не понимал причины столь явного интереса к его персоне.И получил второй хор дружных уверений, что ?нет-нет, всё в порядке?. Все вдруг засуетились, возвращаясь к прерванным беседам. Кто-то разворачивал газету, кто-то булькал кофе из термоса – обычная рутина утренних отъездов, ставшая уже привычной за время командировки. Но сегодня всё это пронизывала странная нервозность и даже какая-то неуловимая фальшь.Иваки опустился на своё место немного встревоженный, недоумевая о причинах подобного ощущения. Отношения у Кёске со всеми коллегами были ровными и доброжелательными. Пожалуй, он даже мог похвастаться, что в труппе его любили. Впрочем, напряжение, царившее в салоне, не было враждебным, скорее, это походило на растерянность.

На съёмочной площадке непонятности продолжились. Девушка-гримёр ни разу не взглянула ему в глаза, и её привычное щебетание сегодня выглядело несколько натянуто. Администратор, обычно больше других хлопотавший над Иваки, нынче обходил того по самому широкому периметру, изображая деловую активность. То тут, то там актёр улавливал в приглушённых разговорах собственное имя. И даже режиссёр, давая указания, тараторил как-то неестественно жизнерадостно.Кёске не выдержал.– Томура-сан, – он мягко прервал поток режиссёрской речи, – что происходит? Со мной какие-то проблемы?Тот нервно поправил очки в роговой оправе.– Не понимаю, о чём вы, Иваки-сан.– Думаю, понимаете, – Кёске собирался докопаться до истины. – Почему сегодня меня все обходят стороной, бросают косые взгляды, шепчутся по углам? Я в чём-то провинился?Томура-сан открыл было рот для возражения, но, видимо, передумал. Плечи его поникли.– Иваки-сан, давайте поговорим после работы. Нам предстоит напряжённый день и…– Нет, – актёр был непреклонен, – я не могу работать в такой обстановке. Пожалуйста, объясните всё сейчас. Что со мной не так?Режиссёр тяжело вздохнул, сдаваясь.– С вами всё так, – и замолчал, тоскливым взглядом обводя помещение.Иваки вдруг обратил внимание, какая тишина воцарилась в павильоне. Оглянувшись, он понял, что все замерли, с любопытством вытянув шеи в их сторону, боясь пропустить хоть слово из происходящего разговора. Даже несколько русских, находившихся неподалёку притихли, явно не понимая, что происходит на японской половине. Вот тут Иваки испугался по-настоящему.– А с кем не так? – под ложечкой засосало от внезапного страха – с кем-то из его близких случилось несчастье. – Говорите, Томура-сан, – Иваки уже не просил – требовал, борясь с подступающей паникой.Режиссёр вздохнул ещё тяжелее, словно принимая неизбежное.– Вчера наш администратор разговаривал с Токио. И среди прочего услышал новость, которая вас, боюсь, не порадует. Ваш… друг Като Ёдзи женился.В первую секунду Иваки, уже приготовившийся услышать о смерти отца, матери, Като, и, осознав, что ужасного слова не прозвучало, с облегчением перевёл дух. И тут его настиг смысл сказанного.– Като… что?– Женился.По павильону пронёсся тихий ропот.С минуту мыслей не было вообще, а затем они рванули с пулемётной скоростью. И первой на поверхность выскочила простая и естественная: ?Это неправда!?– Это неправда, – вслух повторил Иваки. – Какой бред!Он даже нервно рассмеялся и тут же подавился смешком. Перед глазами встали фотографии, заметки, белый прямоугольник визитки…– Женился? На ком?– Невесту зовут Сора Савада, – режиссёр с тревогой вглядывался в меняющееся на глазах лицо, – больше мне ничего не известно. Иваки-сан, с вами всё в порядке?Вопрос был вполне закономерен. И без того бледная кожа актёра приобрела алебастровый оттенок, губы побелели. Казалось, тот вот-вот грохнется в обморок.На помощь Иваки неожиданно пришла память. Всё это уже было, было. И оказалось…– ?Утка?! Это газетная утка. Конечно, – он возликовал, хватаясь за воспоминание, – Като не мог поступить так, – на этот раз Иваки рассмеялся от облегчения. Режиссёр незаметно выдохнул.– Вполне возможно, – он одобрительно похлопал актёра по плечу, выражая согласие. – Не стоит верить непроверенным данным. Надеюсь, Иваки-сан, это известие не выбьет вас из колеи, и мы сможем нормально продолжить съёмки.– Не сомневайтесь, – горячо заверил Кёске, всё ещё под анестезией спасительной догадки.– Чудесно. Я рассчитываю на ваш профессионализм.Томура-сан два раза хлопнул в ладоши, и застывшая аудитория отмерла, как по команде.– Все по местам. Готовность – пятнадцать минут.Он вновь взглянул на собеседника.– Оставьте все мысли на потом, Иваки-сан. Сейчас самое главное для нас – работа.Тот с готовностью кивнул, почти ничего не соображая. В голове билось только одно, как спасательный круг не дающее погрузиться во тьму, позволяющее дышать, оставляющее надежду: ?Это неправда, неправда, неправда…?Рабочий день, как и было обещано, выдался насыщенным и изнурительным. Снимали батальные сцены на натуре – бесконечная беготня по пересечённой местности, барахтанье в снегу, сугробы по пояс. Счастье, что недолгий световой день положил конец этой свистопляске раньше, чем Иваки окончательно выбился из сил. Работа с массовкой всегда предполагала нескончаемое количество дублей, но в условиях русской зимы это было почти на грани фола. Впрочем, во всём этом изматывающем процессе имелся один несомненный плюс – он целый день почти смог не думать о Като.Почти, потому что, несмотря ни на что, на грани сознания в каждую свободную секунду вспыхивало, как сигнальная ракета, страшное и невероятное: ?Като женился?. И Иваки раз за разом стискивал зубы, пережидая мгновенный взрыв в сердце, гнал нескончаемый поток вопросов, разъярёнными осами влетающих в мозг, твердил, как заклинание: ?Это неправда, неправда, неправда…?И вот сейчас, в тёплом, натопленном нутре автобуса, нёсшего его вместе со всеми мимо заснеженного безлюдного пейзажа назад к цивилизации, понемногу оттаивая, Иваки понимал, что от реальности больше никуда не денешься. Он должен осознать и принять то, что случилось. Като женился.Всё время, с момента получения того анонимного послания, Иваки готовился к расставанию. Миллионы раз прокручивал в голове прощальные сцены, почти репетировал собственные реплики. Ему казалось он способен пережить это. Чепуха! Действительность обрушилась, как кирпич на голову, сметая к чертям все подготовительные прелюдии. Больно было так, что хотелось кричать. И всё-таки, вопреки всему, безумная, наивная, дурацкая надежда ещё слабо трепетала крылышками, позволяя хоть не потерять лицо, не завыть в голос, пугая окружающих: ?Это неправда, этого не может быть!?Вслед за коллегами Иваки ступил в ярко освещённый вестибюль гостиницы, мечтая только об одном – очутиться в одиночестве своего номера и…

И в этот миг надежда умерла.***Высоченный светловолосый мужчина поднялся из недр кожаного дивана навстречу стайке шустрых малорослых японцев, ввалившихся в холл вместе с парами морозного воздуха. Цепкий взгляд бирюзовых глаз мгновенно вычленил того единственного, кто был объектом его ожидания. Ушедший в себя Иваки не сразу понял, что за преграда встала на пути и сделал шаг в сторону. Но препятствие не исчезло. Подняв глаза, он окаменел, словно взглянув в лицо медузе Горгоне.В первую секунду Кёске удивился, во вторую – пришёл в ужас, и лишь на третьей до него дошло, что означает этот внезапно материализовавшийся призрак прошлого: Като женился, и теперь это доказанный факт. Мартин явился по его, Иваки, душу.– Здравствуй, мой мальчик, – тёплая ладонь ласкающе сжала безвольно повисшую кисть, – пойдём, – Каллахен ненавязчиво потянул актёра к лифту. – Я не хочу делать нашу встречу достоянием общественности.Кёске бездумно подчинился, уже не ощущая ничего, кроме леденящего холода, бегущего по венам к сердцу, гораздо более лютого, чем тот, что заставлял сегодня стыть его плоть. Всё было кончено. Всё было правдой. Больше ничего не имело значения.Дверь чуть слышно щёлкнула за спиной. Краем сознания Иваки отметил, что номер чужой. Слишком огромный. Заботливые руки освободили его от верхней одежды, помогли разуться, мягко подтолкнули в сторону комнаты. Сделав несколько шагов, Кёске замер столбом посреди большого, устланного коврами помещения, обставленного с той помпезной аляповатостью, что у русских почитается за роскошь.?Мартин… Небось лучшие апартаменты в отеле, – с абсолютной отрешённостью подумал Иваки, даже не задумываясь, что он тут делает. Мысли текли тягуче и вязко, заморожено. – Ему всегда было известно всё о моей жизни. Вот почему он здесь. Значит, до сих пор не успокоился?.Железные объятья накрыли сзади и тут же обволокли со всех сторон.– Иваки, – горячие губы прошлись по шее. Мартин уткнулся лицом в затылок, жадно втягивая носом аромат волос молодого человека. – Как же я соскучился.Нет, не успокоился.Кёске даже не вздрогнул Лёд уже поглотил его изнутри, обесценивая любое воздействие.– Мартин, почему ты здесь?Сладострастное дыхание опалило ухо.– Ты сам всё понимаешь.– Значит, это правда?– Да, малыш, прости, но я предупреждал, рано или поздно Като предаст тебя.Иваки стоял не шелохнувшись, несмотря на руки, уже вовсю блуждавшие по его телу.– Ты следил за мной?Каллахен наконец развернул свою жертву лицом к себе.– Никто не смог бы запретить мне этого удовольствия. Да, следил. Ждал. И дождался.Он слегка встряхнул по-прежнему сжимаемые плечи, но взгляд угольных глаз, устремлённых на него или сквозь него, оставался таким же безжизненным и застывшим.– Иваки, я хочу помочь тебе. Иваки…Губы, горячие и властные, язык, вторгающийся, как хозяин. Тепло тела, вжимающего его собственное так, что не хватает дыхание. Иваки уже не понимал, где находится и что делает. Мрак, холод, боль…Пожалуйста, хоть на минуту избавьте меня от этого. Пожалуйста! Хоть на минуту. Забыть – Като женился. Пожалуйста, хоть на минуту…Кёске открыл глаза и тут же зажмурился, не сдержав мучительного стона. Ужас содеянного и омерзение кислотной волной окатили горло, кожа покрылось испариной. Словно ещё надеясь, что произошедшее всего лишь страшный сон, он быстро повернул голову. Беспощадная реальность лежала рядом, разметав белокурые пряди, и сладко сопела в сграбастанную мощными руками подушку. Изменить ничего было нельзя.Вот, значит, чего стоят вся моя любовь и верность, пусть даже хранить её стало некому. Ничтожное создание, не вынесшее боли и пожелавшее минутного забвения. И я позволил… позволил утешать себя тому, кто дважды искалечил мою жизнь и теперь, несомненно, собирается сделать это в третий раз. Что мною двигало – просто безвольное отчаяние или это всё-таки была месть Като?На этот раз стон прозвучал гораздо громче. Иваки с силой прижал ладони к лицу, пытаясь спрятаться от страшных мыслей.Нет, нет, я не собирался мстить Като. Но какую ни найди причину, это не отменяет главного – в том, что случилось, не было насилия. Как бы ни вёл себя Мартин в прошлом, в этот раз он ни к чему не принуждал. Скажи я ?нет? … Но, боги, почему? Я не произнёс этого ?нет?. Почему? Почему?!Третий, уже несдерживаемый стон потревожил сон лежащего рядом мужчины. Ещё подёрнутая пеленой синева глаз сверкнула радостью, горячие руки потянулись с объятием.– Иваки.– Не прикасайся ко мне, – молодой человек вылетел из постели, даже не думая о собственной наготе.Мартин приподнялся на локте, с улыбкой наблюдая за его лихорадочными поисками прикрытия.– Не поздновато ли играть в неприступность? Но не бойся, отныне я буду делать только то, что пожелаешь ты.– Твоя доброта меня пугает, – Иваки, не глядя, кутался в халат.Легко поднявшись, Каллахен пересёк разделявшее их пространство. Твёрдые пальцы подхватили подбородок и заставили взглянуть в глаза их обладателю.– Да, Иваки, прежде я бывал жесток с тобой, но что поделать – у моей жизни и любви свои законы. Но ради тебя я готов поменять правила. Позволь помочь тебе пережить это предательство. Дай мне шанс реабилитироваться.Мужчина смотрел в угрюмое, осунувшееся лицо предельно серьёзно, без малейшего следа своей обычной снисходительной самоуверенности. Широкие ладони крепко и бережно сжимали поникшие плечи.– Если место в твоём сердце освободится, не лишай меня возможности побороться за него. Я сделаю всё что угодно.– Оставь меня в покое, – устало выдохнул Иваки, опуская голову. Серьёзность Мартина пугала его, пожалуй, сильнее прежней улыбчивой тирании.Каллахен бесцеремонно сгрёб в охапку утратившего бдительность актёра и с чувством чмокнул в макушку.– Всё что угодно, малыш, кроме этого.Иваки, и правда, не ожидал, что американец сможет долго изображать из себя лапочку. И тем более вовсе не жаждал общества этого мерзавца, особенно после той ночи его позорной слабости. Но Мартин, похоже, всерьёз решил заняться восстановлением репутации и доверия в глазах объекта своего вожделения и не брезговал для этого ни единой из существующих возможностей.Работа над сериалом благополучно продолжалась, и, перезнакомившись со всеми – от режиссёра до самой мелкой сошки из обслуги, – Каллахен стал свои человеком на съёмочной площадке. Иваки диву давался, чего ради тот прикладывает столько усилий, располагая к себе людей, стоящих неизмеримо ниже на социальной лестнице и не имеющих для него никакой практической ценности. Но факт оставался фактом – Мартин был мил и приветлив со всеми, заваливал съёмочную бригаду бесплатными обедами, мелкими презентами и халявной выпивкой. Русские вообще были без ума от щедрого компанейского американца и так и норовили утащить его на очередную вечеринку. А Иваки…Иваки неожиданно обнаружил, что присутствие Мартина ему не так уж и неприятно. Вернее, небесполезно.

Долгими зимними вечерами, уединившись в номер или за столиком бара, неспешно прогуливаясь по аллеям заснеженного парка неподалёку от гостиницы, он мог с ним единственным говорить о том, что дни и ночи напролёт занимало все мысли, разъедало изнутри, как растущая опухоль, злокачественная, неоперабельная, не дающая никакой надежды на спасение. Так вот странно сошлись обстоятельства, что только с Мартином, человеком, которого ненавидел и который ненавидел Като, он мог поговорить о бывшем возлюбленном. Бывший… Какое страшное слово.Каллахен исправно поставлял ему новую информацию, бог знает какими путями доходившую до него в эту затерянную на карте российскую глубинку. Впрочем, стоило ли удивляться возможностям американского миллионера? Стопка японских газет и журналов на тумбочке у кровати Иваки неуклонно росла, подпитывая неутихающую боль и горестные думы. Ёдзи, на удивление, был крайне скуп в комментариях, но журналисты, отрабатывая свой хлеб, не поленились раскопать всю подноготную новоявленной миссис Като, а заодно вытряхнули из загашников все подробности романа двух актёров, попутно выражая, кто соболезнования, кто одобрение подобной развязке этих отношений. В общем, Иваки было что почитать перед сном и о чём поплакать в подушку.– А ты не думал о самой банальной и житейской причине этого брака? – Мартин искоса взглянул на задумчивый профиль спутника, вышагивающего рядом. – О том, что прелестная миссис К. беременна?Иваки замедлил движение.– Ребёнок? – он остановился, словно поражённый этой мыслью. – Ты прав, глупо было не подумать об этом прежде всего. Ребёнок Като…Улыбка, слегка растерянная, но несомненно радостная поразила Каллахена.– Это единственное, что прощает всё. То, чего я не мог дать.Мартин пытливо и недоверчиво изучал порозовевшее, взволнованное лицо, блеск, вспыхнувший в глазах, минуту назад пустых и потухших.– Я могу понять твои благие порывы, но представляешь ли ты, какая жизнь ожидает тебя под одним небом с этим счастливым семейством? Ты уже готов к ехидной бестактности журналистов, к сочувственным или презрительным взглядам, к унизительному копанию в твоём грязном белье? А что ты будешь чувствовать, зная, что где-то неподалёку твой Като ложится в постель с любимой супругой, нянчит новорождённое дитя, любит и любим и счастлив без тебя? Ты уверен, что сможешь выдержать всё это?– Мартин! – возглас, полный муки, не остановил оратора.– Я говорил и говорю, Иваки, тебе не стоит возвращаться в Японию. По крайней мере, пока не уляжется волна сплетен и ажиотаж вокруг женитьбы Като. Америка уже однажды приняла тебя в свои объятья, сделает это и ещё раз. А я буду рядом и помогу справиться с любой трудностью.Чувство дежавю у Иваки уже не возникало, так как пропаганду этой идеи Мартин вёл чуть ли не с первого дня своего появления. Правда, теперь в арсенале был исключительно ?метод пряника?. Условия и блага рекламировались самые заманчивые. От полной свободы и независимости до чуть ли не гарантированного ?Оскара?. Не говоря уже о том, что свою поддержку Мартин предлагал в любой форме и размере, клятвенно заверив, что не будет претендовать на тело и душу, пока Иваки сам того не пожелает.Что это было? Что заставляло жёсткого и беспощадного Каллахена совершать все эти безумства? Прежняя одержимость, именуемая им любовью, или просто желание во что бы то ни стало вернуть ускользнувший трофей? Иваки не знал и думать не хотел. А в нынешних обстоятельствах его меньше всего заботили чувства бывшего мучителя. Первоначально он даже в шутку не рассматривал план бегства из Японии. Но иезуитски вливаемый в уши компромат на Като вкупе с ежедневными зарисовками печальной перспективы возвращения домой, как медленнодействующий яд проникали в кровь, уже не вызывая немедленного отторжения.А вдруг Мартин прав, и я не вынесу? Быть может, это лучший способ убежать от боли. Скрыть своё горе там, где никому нет дела до него. Пережить, перетерпеть. Избавить Като от пятнающего прошлого. Лишить себя даже шанса случайно увидеть его. И Мартин, без сомнения, чувствовал происходящую в нём ломку, мягко, исподволь с каждым днём усиливая нажим, находя всё новые и новые болезненные точки, подталкивая к желанному ему решению.– …Ты не должен возвращаться в Японию.Иваки, вскинул голову, машинально отмечая, что пошёл снег. Крупные тяжёлые хлопья мягко серебрились в тусклом свете фонарей, усеяв беспорядочным крапом чёрный анорак Каллахена, цеплялись за озабоченно нахмуренные брови, с мишурным блеском липли к непокрытым, собранным в хвост волосам.?Красиво, - отстранённо подумал Иваки, – и Мартин по-прежнему красив. Господи, о чём я?!?– Я должен позвонить ему.Белёсые брови взлетели в весёлом недоумении, разгоняя снежинки.– Где-то я уже это слышал. Надеюсь, в этот раз обойдётся без обморока?Но оценив напряжённо нахмурившееся лицо собеседника, стал серьёзным.– Так в чём же дело? Позвони.Иваки недовольно дёрнул уголком губ. Зря Мартин напомнил тот эпизод. Но сейчас речь шла о другом.– Здесь проблемы со связью. Я пытался несколько раз, не вышло, – он невольно отвёл глаза, словно признаваясь в чём-то постыдном.Усмехнувшись, Мартин полез в карман, извлекая довольно громоздкий аппарат.

– Держи. У меня связь есть всегда.Кёске недоверчиво взял протянутую трубку и быстро пробежал пальцами по клавишам. Невероятно! В ухо полились длинные гудки. Один, два… шесть.?Извините, сейчас я не могу ответить на ваш звонок. Оставьте сообщение после звукового сигнала…?Иваки вздрогнул, услышав голос Като, и прикрыл веками мгновенно набежавшие слёзы.– Като, ты действительно…И замолчал. Кому он задавал вопрос, и кто мог ему ответить? Автоответчик? И о чём он хотел спросить? О том, что и так знал наверняка?Не открывая глаз, Кёске протянул мобильник владельцу. Решение созрело в эти несколько секунд.– Я поеду с тобой в Америку, но только как гость. Ненадолго. Пока… Пока не смогу…Не удержавшись, Мартин сжал в ладони его закоченевшие пальцы, поднёс к губам, отогревая. Костяшками другой руки стёр выкатившуюся из-под смоляных ресниц горячую каплю. Бирюзовые глаза полыхали откровенным и неистовым торжеством. Он победил. Он отвоевал своего Иваки. Теперь оставалось завоевать его.***Съёмки закончились за полночь, и совершенно вымотанный Като, переступив порог гримёрки, далеко не сразу обратил внимание на телефон, сигнализирующий о пропущенном вызове. ?Номер абонента скрыт?. Хм, это ещё что за сюрпризы?

?Като, ты действительно…?– Иваки, Иваки! – он только спустя несколько секунд осознал, что кричит в пустоту. Сердце колотилось.?Като, ты действительно…?Не составляло труда угадать непроизнесённое. Ёдзи бессильно сполз на пол. Сомнений не было. Иваки всё знал.