7. М16 - вот мое благословение. (1/2)

Кажется, мир вокруг в одночасье замолкает, стоит мотору их джипа затихнуть, остановившись на серпантине близ дороги, ведущей в монастырь. Вокруг ни души. Ни часовых, ни прихожан, абсолютно никого. Быть не может, что они свернули не туда. Несмотря на поломку навигатора, общую карту он показывал исправно, в этом Хёрк был уверен, как и в том, что его батю тоже звали Хёрк. Чуть привстав на своем месте, Гейл оживленно оглядывается по сторонам, пытаясь заметить хоть кого-нибудь средь скал песчаника, как вдруг, откуда ни возьмись, чья-то чужая рука звонко опускается на крышу машины, как раз с ее стороны, заставляя ее тут же сесть обратно. Американец напряженно молчит, и глядя на Лакшману с водительского сидения, осторожно тянется за запасным пистолетом, спрятанном где-то внизу, после, одобрительно кивнув, перепрятывает его в карман своей серой толстовки. Плевать, что бы не произошло далее - теперь они готовы ко всему. Стекло со скрипом съезжает вниз до самого конца, на что мужчина, подошедший к ним, тут же опускает на него локти, нагло просовывая свои руки вовнутрь.— Если вы на паломничество, то оно давным-давно началось. Двери в храм закрываются после первой молитвы, вы опоздали. — Констатирует парень лет двадцати-трех, оглядывая приезжих сквозь старые желтые авиаторы. На нем цвета Золотого Пути, однако какое-то скребущее чувство внутри не дает покоя, словно сирена, во всю верещащая об опасности. Было в нем что-то настораживающее, и Лакки была уверена на все сто, что Хёрк тоже это почувствовал. Девушка, чуть скосив глаза в сторону, оглядывает друга, стараясь сделать это как можно более естественно, однако от солдата ее волнение все равно не укрывается. Он буквально кожей чувствует ее настороженность, а после поворачивается в ее сторону, оказываясь с ней почти нос к носу.— Чего заерзала? — Парень интересуется беззлобно, словно промежду прочим, натягивая дружелюбную улыбку на свое лицо, словно маску. Вот только глаза, горящие не очень хорошим огоньком, выдают его с головой. — Меня боишься?— Не смеши. — Лакшмана же улыбаться не спешила, наоборот вооружаясь сарказмом, как последним и единственным оружием, она мысленно принимает обороняющуюся стойку, скрещивая руки перед грудью, надеясь унять неистово бьющееся в груди, сердце. Его это абсолютно не удивляет, более того, он ожидал подобной реакции, прекрасно зная, как хорошо сработал его элемент неожиданности. Киратец, кем бы он, черт возьми, не был, отлично осознавал свою роль и точно знал, что нужно сказать и как посмотреть, чтоб заставить кого-то занервничать, и черт, как же это напоминало Лакшмане кое-кого. Как твердил многолетний опыт, лучше всего в подобной ситуации было переть буром напролом, чем она тут же и пользуется, прерывая его на полу-мысли:

— Сабал говорил, что на оружейном складе меня будет ждать человек. — Однако ни имя, произнесенное ею, ни намерения, с которыми она решила посетить это место не производят на него никакого впечатления. Все без толку. Засранец перед ней спокоен, как наевшийся до отвала, удав. Он лишь вяло пожимает плечами в ответ, не прекращая при этом гадко улыбаться.— Сабал много чего говорил, он вообще любитель поболтать. — Кидает он, усмехаясь своим словам, а после на пару мгновений оборачивается назад. — Здесь, в крипте, только Лонгин и вряд ли он тебя ждет.— Если он ?немного чокнутый, который делает правое дело?, то - да, ждет. — Не отступает американка, продолжая за ним и вынуждая паренька вновь взглянуть ей в глаза. Их взоры пересекаются, но ненадолго. Он, не ожидая от нее столь сильного напора, внезапно сдает перед уверенностью девчонки, в чьих глазах словно застыли многовековые глыбы льда. Ей не нравятся такие, как он. Хамовитые, несдержанные придурки, которые не знают, когда нужно остановиться, отбитые настолько, что единственный эпитет, который к ним применим - тот самый про горбатого и могилу. Ибо они неисправимы, словно сломанные вещи. И увы, таких, как он, Лакшмана повидала немало и теперь буквально за версту чует запашок их мерзкого нутра.

— И это тоже Сабал сказал? Мы об одном и том же Сабале говорим? — Наигранно удивляется он в ответ, чуть вздернув густые черные брови, так, что их кончики немного высунулись из-за очков. — Как тебя зовут, хоть?— Лакшмана. Гейл. — Произносит она не мигая, начав потихоньку терять терпение. — Дочь Мохана Гейла.— Ага, а мой папаша Пэйган Мин. — Лакки кажется, что если она сейчас закатит глаза, то увидит содержимое своего черепа.— Сочувствую.— Мне-то? — Искренне удивляется парень.

— Ему.

Дверь с ее стороны открывается, выпуская Лакшману из машины и заодно заставляя обнаглевшего солдата отойти на пару больших шагов назад. Он покорно отступает, однако стягивать ублюдскую улыбку с лица не спешит, наоборот, улыбается так, будто бы весь мир был в его руках. Пора заканчивать этот цирк с конями. Девушка закрывает двери за собой, оставив рюкзак на переднем сидении, и возводя глаза вверх, с интересом оглядывает огромные каменные изваяния двух богов, высеченных в скале над самым входом в крипту. Когда-то давным-давно Ишвари рассказывала маленькой Лакшмане легенды, что веками передавались из уст в уста всем женщинам в ее роду, от Тарун-Матара к Тарун-Матаре. А от них и к маленькой Лакшми. Море старых и захватывающих историй, о которых в ее мире не слышал никто: божественные баталии, продолжавшиеся по тысяче лет, рассказы о создании мира, о мрачных демонах, что поджидают тех, кто слаб духом, во снах. И среди них всех, самой любимой историей у Лакшманы была сказка о забытой стране Шангри-Ла - о величественном саду зла, затерянном глубоко в горах, где когда-то давно жили Боги и Монстры. Романтично до одури, впрочем Лакки всегда была немножечко романтиком. Мама воспитала в ней и это.— Это Банашур, Бог сотворивший мир и его дочь, Богиня Кира. — Поясняет он, расслабленно примостившись рядом, краем глаза Лакки замечает, что ростом парнишка едва равняется с ней. Чертов сопляк.

— Я скоро вернусь — Американка не может не оповестить друга об этом, и склонившись над распахнутым окном, заглядывает ему в глаза, так и не отреагировав на внезапный маленький экскурс киратской истории. Хёрк в свои сорок немного похож на ребенка, особенно когда выдает по-детски обиженное ?давай быстрее?, отчего-то Гейл не может не улыбнуться в ответ. Немного поразмыслив, девушка кивает на телефон, лежащий на панели на подзарядке и двусмысленно шутит, зная, что после вчерашнего, только он поймет, насколько мизерна доля шутки в этой шутке: — Если позвонит его папаша, не бери трубку.***В усыпальнице было темно и затхло, а каменный пол усеян песчаной крошкой, в разы пачкающей обувь. Пыль, витающая в воздухе, блестит и переливается на слабом луче света, горящем вдалеке. Многовековые колонны с высеченными в них изваяниями богов до половины скрыты большими тяжелыми ящиками с оружием, это Гейл поняла по маленьким пометкам, сделанным белой краской. Любопытство одолевает ее и американка, боязливо оглядевшись себе за спину, решает взглянуть хоть одним глазком, чем-же таким помогает Лонгин Золотому Пути.

— Надо же… я как-то держала такую в руках на учениях. — Изумленный шепот вырывается у нее случайно, стоит ей приподнять крышку ящика и заглянуть внутрь. М-16 притягательно поблескивает глянцем при неярком свете, полицейская вновь оглядывается на выход, а потом, все же переборов маленький страх, просовывает руку внутрь, вытаскивая наружу один из автоматов. Мышцы наливаются свинцом в считанные мгновения, винтовка была такая же тяжелая, какой она ее и запомнила в тот день. День, когда она поняла, что сделала правильный выбор.

В тот день учения вызвались проводить выпускники, словно специально забыв пригласить на тренировку хоть одного ректора. Новобранцы, (а их в тот год было не много) в глазах полицейских были всего лишь запуганными оленятами, со страхом взирающими на каждого, кто был хоть немного выше их по званию, и вместо того, чтобы запугать молодняк еще сильнее, они просто вытащили всех на стрельбище и фамильярно, по-дружески, показали, что к чему. Они много говорили о том, что это такое - быть служителем закона, затрагивали все больше и больше вещей, волнующих Лакшману в то время, поднимали такие темы, о которых редко кто говорил, хотя они имели первостепенную важность. Говорили об опасности: да, пусть они не морская пехота, разъезжающая по горячим точкам, но так или иначе их работа все равно была сопряжена с опасностью. Каждый из них мог однажды не вернуться со смены домой, быть застреленным шальной пулей в войнах банд или же зарезанным наркоманом, защищающим свое священное ширево. Однако, как оказалось, смерть от чужой пули в каком-нибудь грязном темном переулке была далеко не единственным способом, которым копа могли убрать со своего пути: от предательства и откровенных подстав в городах и мегаполисах людей умирает на порядок больше. Предательства коллег, политиков, тех кто был у власти, от кого зависели люди. И сейчас все будто бы встает на свои места, ведь здесь, в Кирате она лоб в лоб столкнулась с тем, о чем ее когда-то предупреждали. У нее перехватывает дыхание. Ведь возможно судьба завела ее в этот Богом забытый край неспроста? Может быть это и есть ее предназначение, к которому чья-то невидимая рука ненавязчиво вела ее все эти годы? Это не могло быть удачным стечением обстоятельств, ее возвращение на родину и то, что несмотря на все безумие, что случилось за один только вчерашний день, у нее хватает сил и сноровки выживать в этом непростом месте. Это все еще похоже на очень долгий и странный сон, однако сомнений нет, она здесь, стоит на самом краю перед огромной пропастью и только сейчас начинает понимать, что назад дороги нет. Она не вернется домой, это место поглотит ее. Так должно было случиться, именно к этому она несознательно готовилась всю свою жизнь.

Эта маленькая, но простая мысль, прозрачная, словно начищенная стекляшка, через которую Лакшмана решила взглянуть на мир, лишила ее покоя. Многие паззлы встали на свое законное место, приоткрыв кусочек готовой картинки, однако этого всего еще было недостаточно для полного понимания всей ситуации. Американка перехватывает винтовку поудобнее, взвешивая в руке, а после возвращает на место, нечаянно скрипнув тяжелой крышкой напоследок. Звук этот, в мертвецкой тишине крипты, звучит громко, словно набат, отскакивая от мрачных стен, погруженных во тьму, невидимым мячиком.Прислушавшись к тишине вновь поглотившей усыпальницу, Лакшмана совершенно неожиданно улавливает тихий шорох, отдаленно напоминающий звук сминающейся под пальцами, бумаги. Ее влечет туда, за поворот, где горит свет. Старый прожектор освещает комнату теплым светом, стоило американке выйти из-за поворота, как с непривычки он ударил по чувствительным глазам, однако быстро привыкнув, девушка оглядывается. Искомый ею человек обнаружился сразу. Африканец сидел у самой стены, на одном из ящиков, перелистывая пожелтевшие странички старой книги.

— Эм, привет...? — Она мнется на входе, пытаясь выдавить из себя дружелюбную улыбку. Первые шаги внутрь комнаты выглядят немного неловко со стороны, Гейл сомневается, стоит ли подходить ближе, выглядел мужчина очень грозно.— Входи, сестра. Мне имя Лонгин. — Кивает он тут же, не отрываясь от книги, а после кинув мимолетный взгляд на гостью, подрывается с ящиков навстречу, разом забывая о своем занятии. — А ты… та самая Лакшмана!— ?Та самая?? — Переспрашивает она скорее из интереса, нежели от удивления. Не то что бы Гейл вообще удивлялась тому, что ее персону обсуждает каждый второй в этой стране, однако теперь это начинало действительно пугать. И не зря.— Ровен час, когда мессии дочь к апостолам примкнет - Ему во славу слово Божие нести в руках своих, кровью нечестивых обагренных! — Отвечает он воодушевленно, сжимая в одной руке библию, а в другой пистолет-пулемет. На секунду Гейл кажется, что она ослышалась. — Вести паству дело праведное, но его оставь отцу и будь Его десницей, карающею дланью, что в хватке сжала острый меч, да занесла над головами тех, кто пред зверем их склонил, благоговея!— Нет, она не ослышалась. Странички книги ходят ходуном, перелистываясь туда-сюда, когда он в подтверждение своих слов то трясет ей, то замахивается, будто мечом.

— Чего?..— Безбожником* себя назвал тот зверь. Сын погибели, дьявол, змий великий, искуситель, что в храме Божием воссел подобно Богу, но Богом не являясь. — Камень, кинутый в королевский огород было не трудно распознать, однако ее все еще не покидало ощущение полной абсурдности того, о чем он говорит. Настолько утрированно и глупо это звучало из его уст.— Так стоп, — Выдыхает американка, поднимая руки перед собой и призывая его наконец-таки заткнуться. Ей определенно нужна была пауза. На удивление, он замолкает, выжидающе смотря на нее в ответ. — Че ты несёшь вообще?..— Несу я Слово как пророк Господень! — С улыбкой изрекает он, словно это была какая-то очень простая истина. — Подобен я Иезекиилю, что предрёкши нового мессию, супротив язычников восстал.— Какая прелесть. — Отчего-то Лакшмане совершенно внезапно вспомнился старый многосерийный ужастик из детства, где чуть ли не в каждой серии из года в год взрывались страшные и абсолютно ненатуральные пластиковые головы. А сенобиты** довольно хихикали, глядя на разлетающиеся по стенам, пластилиновые мозги, добротно смазанные бутафорской кровью, так, будто услышали от них годный анекдот. Лакки б в пору тоже посмеяться, да только это ведь ее голова сейчас лопнет.

— Кровавою дорогой ты пойдешь, меч твой прочен должен быть. Позволь взглянуть, чем путь себе ты прорубаешь?— Ты… про пушки что ли? — Наконец произносит она после паузы, наполненной сложными мыслительными процессами. Кажется, она потихоньку начинала понимать. Или сходить с ума, черт его знает, так сразу и не поймешь. Тут как со стаканом, который наполовину пуст и в то же время наполовину полон, главное с какой стороны взглянуть. В ее пистолете совсем не осталось патронов, поэтому она с легкостью вручает его мужчине, да впрочем судя по его реакции на Лакшману, он бы не стал наводить на нее оружие. Десница Божья, все-таки...

— Ах, Притчи Соломоновы девятнадцать-одиннадцать: благоразумие делает человека медленным на гнев, и слава для него - быть снисходительным к проступкам***. Снисходительна ли ты, мессии дочь, к врагам своим? — Этот вопрос ставит ее в неловкое положение хотя бы тем, что девушка до сих пор так и не смогла осознать, насколько легко в Кирате относятся к убийствам и, что самое главное, насколько обесценена человеческая жизнь среди тех, кто должен стоять на ее защите. И чем дольше она находилась в этой стране, тем сильнее теряла желание оправдывать радикальные меры, к которым прибегает королевская армия. И Пэйган Мин, в том числе. Однако уподобляться ему уже означало безоговорочный проигрыш, это она знала наверняка.— Я не убиваю людей бездумно, если ты об этом.— Нет-нет, не в этом мысль моя… — Прикрыв глаза, африканец качает головой, и после, продолжает: — Гложут ли тебя воспоминания о прегрешениях врагов твоих, в то время, как твой палец мертвой хваткой застывает на крючке? — Задает вопрос мужчина, шаг за шагом приближаясь к чужому лицу все ближе. Она понимает, Лонгин таким образом завуалированно интересовался, чем же Лакшмана Гейл лучше тех, против кого они воюют. — Смерть лёгкую предпочтёшь дарить им… иль страдать заставишь? — Гейл чувствует запахи железа и мускуса, когда Лонгин, склонив к ней голову, заглядывает в ее напуганные глаза. — Платить за грязные грехи... разве... разве не хотелось ли тебе хоть раз, той мрази шанс дать испытать всю боль, которой они день за днём одаривают эту бедную страну? И каждого, кто перейдет им путь…

Перед ее глазами стоит кровь, что розовыми пузырьками срывалась с чужих губ, злые глаза и бессилие с которым тот солдат на аванпосте пытался дотянуться до своей винтовки. Король хочет твоей смерти, вот что он кряхтел на последнем издыхании, в то время как Лакшмана раздумывала, пустить ли ему пулю промеж глаз, прервав его страдания, или в грудь, подарив еще пару мгновений адской агонии.— Нет.

На удивление, ее короткий ответ действует на мужчину воодушевляюще. Отстранившись, он отворачивается и улыбаясь одними лишь уголками губ, отходит в дальний угол комнаты, к стеллажам, что не были освещены старым прожектором. Это мгновение Лакшмана использует для того чтоб перевести дух, несмотря на всю чудаковатость, Лонгин заставлял ее нервничать.

— С оружием творим дела праведные, ибо каждая пуля - проповедь, каждая пуля - наказ. — Монотонно чеканит он, выходя из тьмы с зажатым в руке, странного вида, оружием, в котором совершенно внезапно девушка узнает гранатомет. Точнее его одноручную обрезанную версию. Она уже видела такие на учебе, однако в отличии от М-16, в руках ни разу не держала. Гейл с толикой непонимания глядит то на оружие, то на мужчину, не в состоянии задержать взгляд на чем-то одном.

— За каждый рупор лжи Пэйгана Мина, которому умолкнуть предначертано от руки твоей, я подношение совершу, тебе во славу. Ибо задача твоя: просветить сидящих во тьме и тени смертной, и направить ноги наши на путь мира. ****— Продолжает он, словно не замечая ее смятения, а после протягивает Лакшмане обрез. Единственное, куда ей действительно хотелось направить ноги, так это на выход.*Pagan в переводе с англ. - неверующий, атеист.**демоны из серии фильмов ужасов "Восставший из Ада".*** Соломоновы притчи, глава 19, стих 11. так же: полуавтоматический пистолет 1911.**** Евангелие от Луки. Глава первая, стих 79. так же: ручной гранатомет М-79.***— Ну че, как оно?!Хёрк встречает ее задорной ухмылкой, прислонившись спиной к двери машины. Он один, а значит Лакшмана наконец-то может расслабиться и выдохнуть. Нервозность, с которой она буквально вылетела из крипты, потихоньку спадает, от чего девушка позволяет себе улыбнуться в ответ. Подняв руку вверх, она крутанула в ладони свой маленький гранатомет, подаренный африканцем, красуясь им, словно новой игрушкой.— Он падок на подарки, да.

— Так ты знаешь его?! — Она ушам своим не верит. Оказывается Хёрк знал, что ее ждет. Знал и не сказал!

— Не хотел портить тебе первое впечатление. — С улыбкой объясняет мужчина, пожимая плечами. — К тому же, если бы я рассказал, ты бы не поверила. — В этом он был прав, в такое она бы точно не поверила, пока не увидела и не услышала сама. Он протягивает ей руку, в которую девушка тут же вкладывает оружие. Со знанием дела Хёрк пристально рассматривает обрез, заглядывая ему чуть-ли не во все щели, пока Гейл тянется за телефоном, лежащим на приборной панели. Взяв его в ладонь, она едва не выпускает его из рук от внезапного жара, обжигающего кожу - нагрелся на солнце, зараза. Сощурившись, девушка еле замечает на выключенной яркости новое уведомление - сообщение от Пэйгана Мина, а после кладет телефон в карман штанов. Желание узнать, что же такого он ей написал было сильно, однако Гейл понимает, если она прочтет, он тут же это увидит и обязательно ей перезвонит. А вот этого ей уже не надо.

— Ему когда сказать нечего, он начинает цитировать Святых из Бундока. Не замечала? — Словно промежду прочим вкидывает друг, не отрываясь от своего дела.

— Нет. Серьезно?.. — Произносит Лакки в недоумении, взглянув на друга так, будто видит его впервые. Этот факт в корне меняет ее отношение к африканцу, которому как оказывается не чужды мирские причуды. С упоминанием Лонгина в ее мысли вновь врывается то самое странное чувство, которое она испытала, держа в своих руках винтовку, там, в кромешной тьме. Ей хочется поделиться этим странным ощущением. Пускай Хёрк ее не поймет, пускай посмотрит на нее как на идиотку, однако она должна сбросить этот груз со своей души. Слова даются Лакшмане очень непросто, она возводит глаза вверх, к вырезанным в скале Банашуру и его дочери Кире, и долго глядит на них, досконально взвешивая все за и против, прежде чем произнести хоть слово:— Знаешь, когда я вошла туда, меня посетила одна странная мысль. Я не религиозна, но мне отчего-то подумалось, что... может мое возвращение сюда было предрешено? Что на меня возложена какая-то миссия, к которой нечто вело и готовило меня всю мою жизнь?.. — Оторвав взор от каменных изваяний, она вновь оборачивается к другу.— Ну и когда я услышала из его уст тоже самое, то я поняла...

— О нет...

— Я поняла насколько дико это все звучит! Я еще не выжила из ума и прекрасно осознаю...— Да нет, глянь туда. — Американец перебивает ее, живо кивая ей за спину, в сторону монастыря, высеченного в скале. От него по вымощенной дороге шли двое: знакомый им паренек, которого они встретили на воротах и незнакомый Лакшмане мужчина, лет пятидесяти.

— Мохан? — После кивка-подтверждения Хёрка, все резко отходит куда-то на второй план: и Пэйган с его смской, и Лонгин, после разговора с которым американка все еще находилась в легкой прострации. И даже то, что она пережила за последние двадцать четыре часа, все это в одночасье кануло в большой глубокий колодец. Ее внимание целиком и полностью захватил мужчина, спускающийся по каменной лестнице по направлению к ней. К горлу подкатывает противный ком, а в мыслях, словно непрошенные гости, всплывают старые детские обиды, которые она когда-то давно запрятала очень-очень далеко. Конечно же они все останутся невысказанными и вернутся туда, откуда пришли - назад в далекое детство, но сейчас они, подобно комариному укусу, назойливо зудели в глубине ее души. Сказать по правде, она представляла его себе совершенно другим: высоким и с едва заметной проседью, приятной улыбкой и ясным взором полным доброты и заботы. Мохан же был в корень иным: он был невысок и коренаст, с длинной копной смоль черных волос и выбритыми по бокам висками-полосами, неаккуратной бородкой и бегающим из стороны в сторону, тяжелым взглядом. Словно бушующая стихия, обретшая человеческую форму.

— Ты должна была приехать раньше. — Полный недовольства, он буквально выплевывает эту фразу на ходу, прежде чем остановиться перед Лакшманой. Парень, что встретил их перед воротами, нахально улыбнулся, оставшись на несколько шагов позади. Он прекрасно знал, что отрывать лидера Золотого Пути от молитвы чревато последствиями и сделал это нарочно, просто потому что знал, какая именно у него будет реакция. Он прекрасно понимал, что Мохан спустит всех собак именно на приехавшую издалека туристку, ведь он еще с утра вместо завтрака выслушал кучу причитаний лидера по этому поводу. Что-ж, пусть теперь и девчонка послушает.— Но... мне сказали приехать к полудню. — Она отвечает тут же, немного опешив от его тона. Что-то здесь нечисто, определенно.

— Я передавал, что буду ждать тебя здесь в девять, ни минутой позже. И что-же я вижу? М-м? — Тем временем не отстает Мохан, сложив руки на груди и чуть нагнувшись к ней вперед. Нечто склизкое и мерзкое неприятно шевельнулось в ее груди. Никто не утверждал, что это знакомство должно пройти легко, но девушке потихоньку начинает казаться, что это слишком, даже для их случая. Она прекрасно помнила слова Сабала, его добрые глаза и доверительную улыбку, он не врал ей тогда, Лакшмана была уверена в этом. Здесь было что-то другое, однако если она начнет разбираться здесь и сейчас, то лишь пристыдит себя. Мама часто давала ей один совет, который ей во многом помогал по жизни - не разбираться в какой-либо неудаче при всех, не создавать шоу, как любили делать американцы, а перетянуть внимание на что-то иное, а потом за кулисами устранить все недомолвки. И людей, которых создали эти самые недомолвки. Она обязательно узнает, какого черта здесь происходит, но позже и не при отце. Сейчас же на ней лежала другая задача - напомнить Мохану Гейлу, что она его дочь, а не одна из его солдат.

— Если ты действительно хотел меня видеть, то подождал бы.

— А люди что, пусть подыхают? Гори страна синим пламенем? — Его вопрошающий взгляд и ядовитая ухмылка сеют в ее душе семена сомнений, однако Гейл быстро выкорчевывает их из своего нутра. Манипуляции чувствами Лакшманы посредством невинных жителей Кирата более не актуальны, она не одну собаку съела на этом с королевской подачи, больше она так не оступится. Исхода будет два и не более: либо они найдут общий язык на тех условиях, которые будут удобны ей, либо эта встреча останется для них первой и последней. Она не станет входить в его положение, и уж тем более не позволит себе ходить за ним по пятам как верная собачонка, выпрашивающая внимание.

Не произнося ни слова, девушка продолжала сверлить его немигающим взглядом темных глаз, мрачных, словно две черные бездны, чуть склонив при этом голову вбок. Мохан ловит себя на мысли о том, как же Лакшмана в этом плане была похожа на Ишвари, та тоже глядела на него волком, вот только глаза его жены были совсем другие: взгляд мягче, даже поддернутый ненавистью, она все равно умудрялась смотреть так, что невольно засомневаешься в самой подлинности ее злобы, ведь за ней всегда крылось нечто еще. В последнюю их встречу это была обида и такая тяжелая, скребущая душу, скорбь, впрочем вполне понятно почему. Взгляд-же стоящей перед ним чертовки был иным, завершенным - ни тени сомнения, ни капли сожаления. Мохан знал лишь одного человека с таким взглядом, однако вспоминать о нем сейчас грозило полным провалом. Пускай с того времени утекло очень много воды, но мужчина знал: лишь одно только самообладание не позволяет ему подчиниться искреннему желанию задушить эту маленькую гадину прямо сейчас. Ее смерть не решила бы ровным счетом ничего, к тому же одно дело убить маленького ребенка в своей колыбели, чтоб отомстить неверной жене и ее любовнику, и совсем другое - дождаться когда этот самый ребенок вырастет и вернется домой, перехватить из под самого носа неприятеля, показать страну истекающую кровью и предложить помочь все исправить. Воспитать в ней ненависть и сделать своим оружием, и что самое главное, не просто направить ее, словно меткую стрелу в самое сердце врага, а сделать так, чтоб девчонка сама захотела его пронзить. А Пэйган? Пэйган скорее сожрет свое гнилое червивое сердце сам, чем убьет собственное дитя. Однако это все было далеко-далеко впереди, сейчас же эта нахалка отчаянно нуждалась в перевоспитании, благо Мохан знал, как это делать. Мужчина подается вперед, наклоняясь лицом к ней почти в плотную.

— В Кирате идет война, если ты еще не заметила. И если ты думаешь, что я обязан бросить все дела и бегать за тобой просто потому, что ты моя дочь, я тебя разочарую.

Это действует на девушку подобно красной тряпке матадора, маячившей перед лицом быка. Старые обиды теперь не просто зудели, они горели огнем, прожигая грудную клетку насквозь. Лакшмана уйдет, это решение окончательное и безоговорочное, однако перед этим она скажет пару колких слов. У нее есть на это полное право.

— Если тебе так хочется играть в войну с Пэйганом Мином - на здоровье, играй сколько влезет. Вот только когда наиграешься, не надо вспоминать, что у тебя есть дочь. Мне осточертело ждать встречи с тобой. Двадцать пять лет, черт возьми, вся моя жизнь до этого момента состояла из ожидания. — Под конец ее голос немного дрогнул, однако она тут же берет себя в руки, и сжав кулаки до белых костяшек, наконец таки моргает. — А тебе же... кажется недостойным делом подождать родную дочь всего каких-то пару часов.

Лакшмана вывалила на него слишком много, ей впору было вовремя остановиться и не позволить предводителю Золотого пути услышать обиду в ее голосе, но ее занесло. Контроль эмоций всегда давался ей тяжело, если дело затрагивало старые обиды. Это было просто выше ее сил. Мужчина смотрит на нее словно завороженный, не в состоянии отвести взгляд хоть на мгновение. Такого он точно не ожидал. По глазам Мохана было сложно предугадать его следующий шаг, однако его долгое молчание дочь воспринимает как шанс, и наконец-таки делает завершающий ход.

— Что-ж... ты человек занятой, а я уже порядочно тебя задержала. Прощай.

Вот и все.

Только сейчас, оторвав взгляд от отца, девушка замечает напряженную гримасу паренька, что стоял поодаль от них. Глаза его застыли где-то в районе спины предводителя Золотого Пути, а после, видимо заметив взор Лакшманы, перескочили на нее. Он был в шоке, и даже в некотором роде в ужасе от того, что сейчас произошло перед его глазами. От его взгляда ей становится одиноко, она боится сделать шаг назад, потому что знает, Хёрк будет смотреть на нее такими же глазами. Склизкое чувство уязвимости свернулось вокруг ее сердца и легких, не позволяя сделать и вдоха, оно придавливало ее к земле тяжестью сотен пощечин. Хотелось сбежать, улететь обратно в Америку, домой, в ненавистную ей квартирку на третьем этаже в районе для цветных, туда где умерла мама, и туда, куда она зареклась больше не возвращаться. Сесть возле изголовья кровати, так чтоб жесткие пружины края матраса больно впивались в ребра и наконец-то разрыдаться. Лакшмана считала, что после смерти матери все ее слезы высохли и больше ничто не сможет их вернуть, но нет... жизнь вновь отвесила ей большую оплеуху.

Переборов себя, Гейл разворачивается чтоб уйти, однако отец, перехватив ее руку, останавливает девушку, а после, сделав шаг, абсолютно неожиданно тянет ее на себя, заключая в жесткие объятия. Опешив, Лакки не сразу понимает, что происходит и подобно безвольной кукле припадает к его груди. Кажется, будто земля ушла у нее из под ног, и она летит во тьме и безмолвии, не имея сил даже гадать, через сколько времени столкновение с неизбежным расплющит ее до состояния лужи. Странное ощущение невесомости и бесконтрольного страха одолевает ее настолько сильно, что хочется вскрикнуть, но девушка не в состоянии произнести и звука.— Дура набитая. — Звучит откуда-то сбоку. Мохан держит крепко, не позволяя даже попробовать дернуться в его руках, вот только не похоже, что Лакшмана вообще была в состоянии вырываться. Тихий вдох, щеку обжигает горячая слеза, а Гейл только и может, что таращиться ему куда-то в шею, вдыхая запахи паленого дерева, насквозь пропитавшие его одежду и волосы.

— Ненавижу тебя. — Шепчет девушка и тут же бьет его кулачком в грудь. — Пропади ты пропадом.