Глава 2 (1/2)

– Я, по-твоему, кто? Дебил?Сандерс приперся с крупным румяным яблоком. Стоя у кровати, поигрывал им, будто мячиком. Перебрасывал из ладони в ладонь, и отблески настенных ламп играли на крапчатой кожице.– Откуда я знаю? – приподнял Эндрю брови. – Может, твой логический сопроцессор сбоит.– Спешу тебя успокоить: мой логический сопроцессор в полном порядке. Неужели ты правда думаешь, что я мог бы так налажать? Чувствую себя униженным и уязвленным.– Пиздишь же.– Слишком сильно сказано? Перебор? Ладно, ты прав. На самом деле я просто несколько удивлен. Мы с тобой так много лет знакомы. Мне казалось, уж ты-то сообразишь, что я никогда не совершил бы такого количества тупейших ошибок. Чтобы какая-то капитанша ситуацию раскусила на раз… И вот что, Реджи, – он положил яблоко Эндрю на грудь.Изумительное блестящее яблоко почти идеальной формы. Желтоватое, с крапинками и аппетитным красным бочком.?Твердую пищу пока не стоит, – говорил док. – Начнем с пюре и бульонов?.Эндрю с трудом отвел взгляд от яблока. Сглотнул слюну. Посмотрел Сандерсу в глаза.– Давай, – сказал тот, – побеседуем начистоту.Склонился над лицом, ухватившись рукой за металлическую перекладину в изголовье.– Если бы я захотел тебя убить… Ты думаешь, я швырнул бы тебя под пули ничтожества в рабочей робе? Думаешь, я кому-то другому отдал бы твою жизнь? Нет, – он без тени улыбки покачал головой, и от этой его задушевной серьезности потянуло могильным холодом. – Ты же мой мальчик. И я сделал бы это сам. Только сам. Своими руками. Не так быстро и с куда большей изобретательностью. Например, – провел взглядом вниз, – для начала я снял бы с тебя…– Стоп. Понял. Очень польщен.– Ты уверен, что понял? – Сандерс снова сверлил его черными дырами зрачков, и недавно обретшая чувствительность спина привычно покрылась мурашками.Можно раздевать взглядом симпатичных девиц. А можно взглядом сдирать с человека кожу – и Эндрю готов был поклясться, что для этого мудака здесь нет никакой разницы.

Бандаж больше не сковывал шею, поэтому Эндрю кивнул – искусственные позвонки с болтами-фиксаторами ощущались совсем как родные.Он уверен, что понял.– Ну что ж, – философски уронил Сандерс. – Вот и хорошо. Я рад, что хоть в этом вопросе между нами не осталось недопонимания. Это был, – произнес четко, – не я.Выпрямился и, подхватив яблоко, с хрустом вгрызся в его румяный бок. В сиянии ламп сверкнули микроскопические брызги сока.Сволочь. Бессердечная, бездушная сволочь с самым соблазнительным на свете яблоком.?Чтоб ты сдох?, – неуверенно подумал Эндрю. В адрес Сандерса – должно быть, в стотысячный раз. Поднял тяжелую левую руку, не без труда поднес ее ко лбу. Ощупал – вроде в порядке, не взмок от волнения.Рука хоть и слушалась, но все еще ощущалась какой-то пластмассовой и чужой.– Ты под химией? – спросил Сандерс, прожевав. – Насколько ясен твой разум?– Под химией, – признался Эндрю. – Полдозы. Соображаю.Поморщился от смачного хруста. Он специально издевается или что?– Тогда послушай. Сейчас уже не имеет значения, кто организовал этот фарс. Главное…– Как это? Для меня очень даже имеет!– Главное, что он сработал. И сработало именно так, как нам было необходимо. Пострадали невинные люди. Ну… – повел плечом. – Не считая тебя. Это отребье распространяет листовки, называя твой Альянс новой формой деспотии и тирании, в извращенной форме эксплуатирующей естественное людское стремление к самоактуализации…– Чего? Они так прямо и говорят?– Разумеется, нет, – Сандерс отгрыз еще кусок яблока. – Это я облекаю их невнятный бред в понятную… нет? Не понятную?.. формулировку. Впрочем, неважно. Важно, что их листовки сжигают, сгребая в кучи, как опавшую сухую листву. Твои войска сформировали и удерживают линию Калифорнийского южного фронта…– Какого еще, на хер, фронта?– От побережья к западу от Буллхэд-Сити – и полукольцом почти до разрушенного моста в Разлом. В следующий раз карту тебе принесу. В общей сложности там чуть меньше ста миль. Надо отдать должное твоему дорогому Октавию. Удалось пробить бреши в коридоре Сопротивления. Они, конечно, пытаются их латать, но пока ждут подмогу – и к нам должны подоспеть сильные и отважные воины из Аризоны. Твое нынешнее плачевное состояние – не самая большая цена за такой хороший пинок… – он мечтательно посмотрел на обгрызенное яблоко. – Всем этим великолепным событиям… Хочешь яблочко? Оно потрясающе сочное и ароматное. Первый урожай в этом сезоне.– Будь ты проклят, чертов садист.Безупречные – наверняка тоже фальшивые, как и лицо, – зубы Сандерса блеснули в неярком свете.

– Мне доводилось слышать такое в свой адрес. Но из-за яблочка еще никогда. Прикажи своим слугам сделать тебе яблочное пюре. Или сок.

– У меня нет слуг. Есть друзья.– Ну да. Разумеется. Именно их я имел в виду. И даже если среди твоих… друзей. Или ближайших союзников. Затесался тот, кто уложил тебя на этот удобный противопролежневый матрас… Ну и что ты будешь делать, если узнаешь, что это был, допустим, центурион Сильван?– Это был Сильван? – не поверил Эндрю.– Расслабься. Я привел его как пример. Ты же не расторгнешь ваш тесный союз? Особенно сейчас, когда войска Легиона движутся сюда, чтобы, скрежеща зубами в бессильной злобе, встать под твои знамена и дать отпор Западному Сопротивлению. Альянс нельзя расшатывать, его необходимо стабилизировать, укреплять…– Ты знал, что это не Сопротивление? С самого начала знал?Настала пора прямолинейных вопросов. Главное Эндрю выяснил: кажется, Сандерс и правда тут ни при чем. Да и сейчас уже предельно ясно: это его методы, но не его почерк. Небрежный, неловкий. Слишком много неточностей и откровенно нелепых промахов для бывшего фрументария Цезаря. Промахов, очевидных для тех, кто понимает, куда надо смотреть. И скрытых от обычных людей – эта ложь, возможно, еще когда-нибудь себя обнаружит.– Что считать началом? Те выстрелы на Стрипе? Скажем так: я быстро сообразил. Где-то… минут за десять. С того момента, как ты принялся истекать кровью при всем народе.– Ты знаешь, кто это организовал?– Нет. Могу строить предположения, но мне ничего не известно наверняка. Учитывая последующие события, я не счел это важным.– Тогда… – Эндрю скривился от колючего жжения в скрытых под одеялом ступнях. – Выясни. Узнай, кто это был. Тебе же нетрудно.Сандерс заинтересованно склонил голову. Замер с огрызком в руке.– Пожалуйста, – подумав, добавил Эндрю. – Ты ведь знаешь, как все это делается. Ты был фрументарием.– Был когда-то давно.– Вот и… снова им немного побудь. Для меня.?Для нового, – ухмыльнулось в голове, – Цезаря?.

Цезарь в инвалидной коляске. Образ вышел настолько ярким, что Эдвард Сэллоу, должно быть, вздрогнул в своем гробу.– Да что же мне с тобой делать… – Сандерс с мягкой укоризной улыбнулся. – Так трудно тебе отказать… Уговорил. Для моего мальчика – любой каприз. В разумных пределах.Эндрю даже вообразить не мог, насколько эти пределы для него широки. Долго пытался прикинуть, разглядывая потемневший огрызок на прикроватном столе, но чтобы мыслить как Сандерс – нужно быть Сандерсом, а эту ступень эволюции Эндрю Нолан пока еще не покорил.Он уже точно знал, что не умрет, – во всяком случае, если сам себя не задушит шлангом от капельницы. И почти точно – что встанет на ноги. Мозг их наконец-то нашел. Обнаружил где-то под слоями простыней, возрадовался. Тут же восторженно сообщил Эндрю, что ноги есть и они адски болят.

В этот раз он действительно был рад невыносимой боли. Даже без химии улыбался сквозь слезы, как душевнобольной. Бесчувственное деревянное тело все еще было в основном деревянным, но куда менее бесчувственным, чем месяц назад. И это значительно повышало шансы не только на то, чтобы встать на ноги, но и на успешное самоубийство.Аварийный выход из унизительного существования Эндрю все время держал в уме. День ото дня варианты, как свести счеты с жизнью, варились у него в голове и в конце концов выкристаллизовались во что-то почти веселое, ироничное. Он шутил о самоубийстве, когда Анита проверяла, не попал ли воздух в капельный шланг. С доком любил потрепаться о суициде во время проведения процедур, с Октавием – за нередкими вечерними разговорами.В итоге доболтался своим длинным языком до того, что к нему все-таки пустили Терезу. Такую серьезную, важную, сдержанную Терезу, с ее рыбьим взглядом и некрасивым лицом.Когда она, моргая бесцветными ресницами, спросила про мысли о самоубийстве, он рассмеялся. Смеялся так долго и увлеченно, что слезы потекли по щекам – и, конечно, это были слезы смеха, а вовсе не рвущихся сквозь него рыданий.– Хорошо, – сказала Тереза, – что ты можешь таблетки глотать. Я выпишу тебе антидепрессанты. Попьешь их.– Долго? – спросил Эндрю, улыбаясь и утирая слезы действующей рукой.– Пока я не разрешу прекратить. А разрешу я, мне кажется, еще очень нескоро.Ни капли сочувствия в голосе, только сухой профессионализм.

Идеальная пара для Сандерса. Нет, правда, – как он раньше не замечал? С их подходом к людским страданиями они просто созданы друг для друга!?Перестань, – уговаривал голос разума. – Ты же знаешь, что это не так?.

У него нет депрессии. Он пытался ей объяснить, что депрессии нет – она же только для баб. А он не баба, и это у него просто такие веселые, игривые, яркие фантазии о самоубийстве. Ну а как по-другому? О чем еще думать ему – прикованному к кровати в двадцать шесть лет, прошедшему такой долгий путь, чтобы в его конце стать гребаным паралитиком, неспособным даже посрать нормально? В чем ценность такой жизни? На кой хрен она ему?

Нет, он, конечно, не собрался всерьез вешаться на капельном шланге. И, честное слово, обещает жать тревожную кнопку всякий раз, как почувствует себя нехорошо. Он исправно выполняет все предписания, делает упражнения, позволяет доку колоть и трогать себя в невообразимых местах – и, что самое ужасное, он теперь действительно все это чувствует!Но он устал. Он просто устал. За эти полтора месяца, валяясь в кровати, устал сильнее, чем уставал во время изнурительных марш-бросков по пересеченной пустынной местности в южных краях Аризоны. Смирился с каждодневным унижением, вытерпел больше боли, чем за всю свою жизнь. Он похоронил все свои великие надежды, мечты – и усилием воли не позволял им воскреснуть. Потому что до мурашек боялся, что придется их вновь хоронить.И все, о чем он просит, – это оставить открытым маленький аварийный выход. Позволить говорить и шутить про него. Потому что если и дальше варить это все в голове – оно полностью пропитает мозг и разъест стенки черепа. А там и до реального суицида рукой подать.– Союзники, – вечером делился новостями Октавий, – опять требуют встречи с тобой. Они знают, что ты все еще прикован к кровати, но также в курсе, что со дня на день начнешь ходить.– А я начну?– Тебе просто деваться некуда. Хватит уже валяться. Вставай. Прогуляемся по Фрисайду, подышим ароматом мочи и помоек…– Звучит притягательно, – улыбаясь, Эндрю пялился в потолок.По венам струилась химия – и это вранье, что она не вызывает зависимости. Мозг тянулся к этой безмятежной искрящейся эйфории, как умирающий от жажды – к стакану воды.– Я действительно хотел бы с тобой прогуляться. Показать тебе две новые казармы на базе. И то, как отремонтировали клинику и стены перекрасили в такой… спокойный зеленый цвет.– Так что? Она больше не розовая? – Эндрю даже немного расстроился.– Пара розовых стен сохранилась, – заверил Октавий. – Я велел, чтобы их оставили специально для тебя.– Спасибо. Ты мой самый лучший друг.Эндрю дотянулся до маски, ватными пальцами стащил ее вниз. Днем он обходился уже без нее, но ночами пока не был готов с ней расстаться.Октавий то ли откашлялся, то ли просмеялся в кулак:– Я вижу, ты сейчас счастлив. Сколько химии в этот раз?– Честное слово, стандартная доза. Я думаю… надо ее отменять. Не сразу, но постепенно. Завтра доку скажу, чтобы начал уменьшать дозировку. Боль уже не такая сильная. Я больше чувствую, чем… ну, знаешь… болит.Октавий помолчал, глядя куда-то в сторону, мимо столика с книгами и письмами от добрых – и не только – простых людей.

– А не хочешь, – спросил, – завтра съездить наверх? В номера или в ресторан. Или в пентхаус. Оттуда открывается впечатляющий вид на город.– Съездить? – удивился Эндрю. – Но как?– На лифте, конечно. В специальном кресле с колесами. Ты ведь уже можешь сидеть.– Я не сяду, – Эндрю по-прежнему улыбался. – В ебаное. Инвалидное. Кресло.Его голос звучал ласково и легко.

– Это всего на час. Или на два. Прокатимся до ресторана. Ты можешь удержать в руке чашку с чаем?– Могу. Но в это кресло я не сяду, блядь.– А если я тебя отнесу?– Пошел ты на хер.– Примерно так я и думал. Значит, – подытожил Октавий, – в ресторан скатаешься сам. Знаешь, – он склонился к голове Эндрю, понизил голос, – сколько раз мы пытались сюда попасть? Перед Ланием распахнулись все двери, кроме одной, и это его крепко злило. Как только мы ни пытались сюда войти. Резали пилами, лазером. Жгли термокопьями. Даже С-4 использовали. Все впустую. Ланий спрашивал у Сандерса, а он… Получается, он солгал. Сказал, что казино его больше впускать не хочет. В тот день, когда тебя подстрелили, эти двери перед ним открылись, как будто казино все эти годы его ждало. Он здесь жил. В каком-то из номеров. Рассказал о здешней охранной системе. Надежнее, чем укрепленный форт. Даже охранники у дверей не нужны.– А медицинское оборудование? Откуда тут это все?– Кровать тебе по всему Нью-Вегасу собирали. Тут только капсула какая-то жуткая была. А все остальное… Оно поддерживало жизнь в мистере Хаусе. Веками. Он не был гулем, как многие думали. Трудно сказать, кем он был. Его убил Сандерс.– Ну еще бы, – пробормотал Эндрю, представляя себе столетия жизни в ?какой-то жуткой капсуле? и на аппаратах. Возможно, Сандерс обошелся с этим мистером Хаусом не так уж и жестоко.– По приказу Цезаря. Сандерс много чего по его приказу сделал. Например, он… Это он провел диверсию в бункере ?Братства Стали?. Ты знал об этом?– Господи, нет. Я не знал. А Микки в курсе?Если бы не химия, Эндрю точно заволновался бы, а так лишь подумал: ?Забавно?.– Я ничего ему не говорил про Курьера. И я не уверен, стоит ли говорить. Микки импульсивен, может наделать глупостей. Есть еще кое-что. К нам желало присоединиться племя, обитающее в районе Токервиля. Это в Юте, недалеко от Калиенти, по другую сторону границы. В племени около двухсот человек, все умеют обращаться с оружием, многие отлично разбираются во взрывных устройствах. Есть только одна проблема. Основатели племени – это те, кто остался в живых после зачистки авиабазы ?Неллис?.Фраза ?после зачистки авиабазы? вызвала короткий восторженный всплеск в мутных глубинах задернутого эйфорией сознания. Но Эндрю использовал самый главный свой инструмент на сегодняшний день: силу воли. С ее помощью вернулся из грез к реальности.

– Остатки ?Бомбистов?, – подтвердил Октавий то, что Эндрю не успел сказать вслух. – И они точно знают, кто во всем виноват. Самих ?бомбистов? там полтора десятка, не больше. Остальные – жители южной Юты и кто-то из каньона Зайон. Васко убедил их, что сотрудничество с Легионом неизбежно, с ним надо смириться. Но когда они услышали про Курьера…– Что?– Замолчали. Больше не отвечают. Васко по рации с ними обо всем говорил. Я отправил туда еще один отряд. Задание: разведка и переговоры.Эндрю не понял, что это значит – новых союзников или новых врагов. Отложил эту тему на потом, чтобы хорошенько обдумать на сравнительно ясную голову.

– Что мне еще надо знать о Курьере?– Он каким-то образом смог получить доступ к системе управления запуском ядерных ракет в военном бункере Хоупвиля. И направил одну из них на базу НКР по ту сторону аванпоста. А еще он убил президента Кимбола выстрелом из снайперской винтовки.– Замечательно. А есть хоть кто-то, кого он не убивал?

– ?Великие Ханы?. Мне Чейз рассказал. Это Курьер, вопреки всем приказам, организовал их эвакуацию из каньона Ред-Рок. Благодаря ему, ?Ханы? сейчас в Вайоминге. Если бы Цезарь или Ланий узнали об этом, его бы распяли на фортификационном холме. Почему он это сделал, я лично не понял.– Потому что ебнутый, – мягко ответил Эндрю. – На всю голову.

Поразительно, но хоть кому-то проклятый Пирс принес не страдания, а надежду. Дал шанс на будущее. Целому племени рейдеров-наркоторговцев – и одному недалекому семнадцатилетнему пацану.

Будет очень тупо, если спустя почти десять лет повзрослевший пацан просрет эти шансы, валяясь на противопролежневом матрасе, размазывая сопли по маске и до зубовного скрежета жалея себя. Не такая судьба определена ему волей богов, не так должен окончиться его путь. Это неправильно, несправедливо, нечестно…

?В Вегасе редко играли по-честному, друг мой?, – важно заметил незнакомый печальный голос в его голове, похожий на голос смертельно уставшего города.– Кстати, о богах. Что там у Микки с передатчиком на ?Гелиосе??– Я без понятия, – отозвался Октавий. – Слышал, он упросил солдат кучу оборудования с горы Блэк ему приволочь. Ты говоришь об этом?– Я без понятия, – невольно передразнил Эндрю. – Мне бы как-то… связаться с ним…?Зачем тебе связываться с ним теперь?? – спросил все тот же мудрый печальный голос.?Отъебись?, – мысленно улыбнулся Эндрю. Скосился на Октавия – просто убедиться, что случайно не произнес это вслух.