Глава 16 (1/2)

Это был весьма впечатляющий негр. Крепкий, широкоплечий, с идеальным атлетическим телосложением. Огромный до такой степени, что ему пришлось нагибаться, входя в зал для совещаний через неприлично низкий дверной проем. С кожей настолько темной, что в тенях, отбрасываемых простенками между окнами, она отливала синевой, подсвеченной красным плащом, торжественно сочеталась со стальным блеском массивного нарукавника и трофейного наплечника силовой брони.

Этот охрененный негр был еще не стар, лет сорока от силы, но лыс, как задница кротокрыса. Пока он говорил, Эндрю взгляда не мог отвести от пятнышка света, скользящего по гладкой угловатой макушке. Неотрывно за ним наблюдал, и со стороны, наверное, создавалось ошибочное впечатление, будто он внимает каждому слову центуриона Сильвана.– …в текущем положении значения не имеет. Приказ консула по-прежнему в силе, однако от самого консула уже почти пять месяцев нет никаких вестей. Я дважды отправлял курсоров по маршруту Нью-Вегас – Хаб – Шейди-Сэндс – Сан-Франциско, но безрезультатно. И таким образом получается…Центурион Сильван сверкал неполными рядами крупных зубов. Его руки с длинными, но удивительно гармоничными пальцами, сложенными замком, покоились на столе. Иногда шевелились, приподнимались и опускались в такт вопросам, предположениям, утверждениям.

У Эндрю с утра раскалывалась голова и болел живот. Он был готов к такой плате за долгожданный спокойный вечер в компании верного друга.

?Моя верность, – сказал тот, – и моя дружба. Вот что я могу тебе предложить?.

Эндрю проглотил с утра детоксин натощак – и быстро понял, что идея была паршивая. К головной боли, против которой оказались бессильны обычные обезболивающие, и к традиционной похмельной тошноте добавилось жжение в желудке и пищеводе, будто в горло залили крутого кипятка и теперь внутренности медленно варятся, заставляя то глубоко вдыхать, то тихо покашливать, чтобы разбавить мучительное ощущение. И все время прикладываться к бутылке с водой – она грозит опустеть раньше, чем центурион Сильван закончит свою долгую, нудную, отлично поставленную речь.

– …сто двадцать шесть человек, исключая рабов. Основная часть – рекруты разного возраста, от одиннадцати до шестнадцати лет. Полностью заполненный детский барак, двадцать семь молодых людей, готовящихся стать настоящими солдатами. Если мы оставим аванпост на растерзание западному отребью, то брешь в нашей границе…Его голос был спокоен, низок и хрипл. Размеренность убаюкивала. За смыслом было трудно следить. Эндрю маскировал зевки вздохами и покашливанием, ловил на себе красноречивые взгляды Октавия, в которых читалось: ?А я тебе говорил?.– …с достопочтенным центурионом Луцием. И он согласен, что есть новые обстоятельства, с которыми нам необходимо считаться. Если подойти к решению проблемы с должной осторожностью и здравомыслием, то сотрудничество с тобой…– Коллаборация, – прозвучал голос с другой стороны стола. – То, что ты предлагаешь. Это возможно. Но на условиях, которые выдвинет господин Эндрю Нолан.– Еще раз, – широкие брови центуриона Сильвана приподнялись. – Кто ко мне обращается?– Джек Сандерс.Эндрю, дремлющий с открытыми глазами, внезапно взбодрился – настолько резко обрушилась на него тишина.– Джек Сандерс, – повторил центурион и, поднявшись, вскинул руку в салюте. – Ave! Мое почтение. Мне докладывали о вас. И поскольку вы здесь…– Эндрю, мальчик мой. Скажи центуриону Сильвану, сколько солдат в распоряжении твоей миссии.Эндрю посмотрел на Октавия. В опухшем после скотча мозгу зачесались напряженные извилины.– Несколько сотен, – постарался, чтобы голос звучал бодро и твердо.– Уточню, – дополнил Октавий. – На вчерашний день шестьсот семьдесят три. Исключая офицерский состав.– Немалая цифра, – важно кивнул центурион Сильван, усевшись обратно. – Почти семь полных центурий. Но я слышал, в твоей армии служат женщины и даже гули. Значит, эту цифру можно смело делить на два. Мне докладывали, что вы стремитесь перекрыть границу с Аризоной вдоль западного берега реки Колорадо. Доходили слухи, что ваши разведчики…Эндрю незаметно зевнул в кулак. Скосился: во взгляде Октавия, сидящего по правую руку, светилось безграничное осуждение.Ночью Эндрю был последователен и упорен. Сдержал обещание: допил чертов скотч. Октавий, глотнув из общей кружки еще раз, от третьей порции отказался.Они говорили о самых разных вещах, и Эндрю смутно припоминал, что снова что-то сморозил. Что-то опрометчивое и постыдное. Незадолго до того, как его начало тошнить. К счастью, не кровью, а скотчем и кислым полупереваренным ужином, расплескавшимся по дну облупленной чугунной ванны. А перед этим Октавий спросил…Он что-то такое спросил, на что пьяный кретин Эндрю Нолан ответил очередной несусветной глупостью.– …крайне важная точка. Зажатая скалами с южной и северной стороны, она представляет собой единственную возможность пересечь нашу границу по шоссе 15. В обход обширной радиоактивной зоны на месте бывшей военной базы НКР…Октавий спросил: ?Тебе этого будет достаточно??Да, кажется, именно так Октавий минувшей ночью сказал. Сначала про верность и дружбу. Потом задал вопрос. И Эндрю, увязнув в своих невнятных кисельных мыслях, тогда усмехнулся, нашарил пристальный взгляд сквозь туманную пелену и заплетающимся языком ответил: ?Я рад бы сказать, что да… Но ничего не могу гарантировать?.

Идиот. Честный, но идиот.– …для начала две дюжины старших, экипированных самой лучшей броней и оружием. Но если этого будет недостаточно, то тогда…– Дерьмо, – бросил Эндрю и вытянулся, нащупав лопатками спинку стула. – Извините, я недостаточно корректно выразился. Скажу иначе: эта ваша затея – полное дерьмо. Объясняю, – поежился под острым, недовольным взглядом центуриона Сильвана. – Вы отправите на аванпост две дюжины ваших лучших солдат. При очередной атаке половину из них убьют, многих ранят настолько серьезно, что это выведет их из строя. Я уверен, – поморщился от иглы, занывшей в виске, – повстанцы с Запада умеют сражаться с Легионом. Знают все его сильные и слабые стороны…– У Легиона нет слабых сторон.– Они есть, – Эндрю с достоинством выдержал острый и недовольный взгляд. – И я мог бы их перечислить. Но я не закончил предыдущую мысль. Она долгая, но все сведется к тому, что вы потеряете почти всех своих воинов, большинство из которых… Да к черту, – сглотнул подкатившую к горлу желчь. – Посмотрим правде в глаза. Большинство из них – дети. И пусть каждый из них способен завалить в ближнем бою здорового мужика… Но что они сделают против пуль? Против гранат? Вы будете терять их. И с каждым вашим поражением на наши земли будет просачиваться все больше врагов. Их здесь накопится столько, что, когда они наконец ударят по-настоящему, Легион ничем не сможет ответить. Силы будут уже неравны.– Ты сам, – процедил центурион, – хотя бы раз сражался с превосходящим врагом?

Эндрю, подумав, кивнул:– Было дело.– И чем все закончилось?– Чем закончилось? – едва удалось сдержать усмешку. – Враг применил хитрость. И мы проиграли тот бой.– Если враг был вынужден пойти на хитрость, значит, его силы не были превосходящими, – сделал центурион Сильван не самый абсурдный вывод. – Но тому, что у тебя есть хоть какой-то опыт сражений, я рад. Это поможет тебе, когда твои люди выступят под знаменами Легиона…– Ну нет… – протянул Эндрю. – Нет-нет-нет, подождите. Мои люди выступят под моими знаменами.– Не говори глупостей. У тебя даже нет знамен.– Сделаю, – пообещал Эндрю. – Мои люди будут сражаться не за Легион, а за свое будущее. Но что важно: сейчас цель у нас одна. И ради нее мы объединимся.– Под чьим руководством? – что-то заподозрил центурион Сильван.– Странный вопрос. Разумеется, под моим. И, – продолжил Эндрю, невзирая на то, что собеседник угрожающе привстал, а за его спиной шевельнулась четверка юных легионеров, – надо решить проблему с аванпостом. Сохраните своих солдат для грядущих сражений. На аванпост отправятся мои люди. Мы будем держать границу между Калифорнией и Невадой…?Ты в курсе, – как-то спросил Сандерс, – что формально мы уже находимся в Калифорнии? Ниптон расположен за границей Невады. Во всяком случае, если верить информации со старых карт?.– …а ваши дети пусть пока становятся настоящими воинами. И желательно – побыстрей.Забеспокоился не только центурион. На своем деревянном стуле развернулся, напрягшись, Октавий. Сдвинулись тени в конце коридора – охранники Чейза коснулись стволов.

?Casus belli? – так позже назовет это Сандерс. Жесткий замысел Эндрю Нолана, и вместе с тем – приличный политический ход.

– Это, – заявил центурион Сильван, ткнув перед собой длинным пальцем, – полный абсурд. Ты никто. У тебя нет ни имени, ни воинских званий. У тебя нет права распоряжаться хоть чем-то на этой земле. Ты…– У меня есть семь сотен солдат и пара тысяч гражданских, готовых, если что, взять в руки оружие. У меня есть целый оружейный завод. Я заключил союз с… этими, как их там…– ?Слугами Марса?, – подсказал Октавий.– Вот, – кивнул Эндрю, забыв про головную боль. – С ними. И это значит, что у меня есть приличная кучка фанатиков и несколько гаубиц, способных за полчаса сравнять с землей немаленький город. А еще…– Центурион Сильван, – снова голос Сандерса с другой стороны стола. – Я рекомендую прислушаться к словам этого юноши. Он прав насчет ближайших границ. Западное отребье не желает вступать в открытый конфликт с миссией Эндрю Нолана. Это значит, удастся их сдерживать, пока они ищут другие пути. Или пока решаются на открытое военное противостояние. В любом случае это даст нам время на обдумывание дальнейших шагов.– Центурион Сильван, – Эндрю спрятал под стол руки с нервно дергающимися пальцами. – Вы верите, что Марс благоволит сильным?– Разумеется, верю, – прозвучало спустя пару мгновений густой, пронизанной электричеством тишины. – Марс мудр, он никогда не ошибается в выборе.– Тогда вам придется смириться с тем фактом, что Марс сейчас благоволит мне.?Casus belli?. Открывая свой обезвоженный рот и озвучивая намерение отжать у Легиона одну из важнейших стратегических точек, Эндрю и не думал делать это поводом для войны. Но позже – когда тягучая беседа с центурионом Сильваном подошла к своему логическому концу, а юных легионеров отправили на уличную кухню кормиться – Сандерс выловил Эндрю недалеко от гостевого дома и произнес: ?Casus belli. Неплохой политический ход. Разумеется, всех твоих людей перебьют, и таким образом твоя задница будет хотя бы отчасти прикрыта?.

И лишь в тот момент до Эндрю дошло.Ближе к обеду недовольный центурион, похожий на статую, высеченную из черного гранита, покинул город. Дождавшись его ухода, к Эндрю обратился озабоченный док.У дока были свои причины для беспокойства: стало все сложнее удерживать раненого декана в постели. За неполные сутки он умудрился набраться сил – видимо, черпал их из источника горечи, злости и ненависти. Невзирая на незаживающие ожоги и последствия контузии, требовал немедленно отвести его к главному. О выжившем нападавшем по-прежнему не знал.Выживший нападавший ничего не требовал и не пытался нарушить авторитетные предписания. Он пребывал в честной коме: обильная кровопотеря во время операции и травма головы что-то сломали в его мозгах. Что-то такое, что док пока был не в силах исправить. И Эндрю ни капли не расстроился бы, если бы этот хрен благополучно скончался.Жаль, док этого мнения не разделял. Был преисполнен решимости вытащить раненого с того света – видимо, чтобы дать возможность легионерам пытать его и казнить.Вдобавок у дока подошли к концу запасы морфина. И того, который миссия незаконно сюда провезла, и того, который удалось каким-то чудом добыть здесь, на месте. Остались легкие обезболивающие, которые ни черта не помогали даже от похмельной головной боли.– Я бы не стал с этим обращаться к тебе, – негромко уверял док, наблюдая, как мальчишка-раб копошится в тени брезентового навеса уличной кухни. – Я могу сам уладить этот вопрос, договориться с торговцами, предложить двойную цену за дозу… Но мне нужно твое разрешение.– А что, без этой дряни вообще никак?– Никак, – вздохнул док. – Конечно, нам бы лучше самим производить морфин, но для этого необходимо вырастить определенные сорта мака, наладить производство опиума, а потом…– Это реально? – Эндрю спрашивал всерьез и сам не верил. – Что для этого необходимо?– Семена снотворного мака прежде всего. И производство со знающими людьми. И твое официальное разрешение. Что-то подсказывает мне, что со знающими людьми проблем не возникнет. Что же до остального…– Скажи мне, – перебил Эндрю, – когда тебе достанут эти маковые семена.На кухне одна из поварих обругала мальчишку за нерасторопность, хлестнула по роже тряпкой, велела проваливать – и приходить, когда наступит пора готовить обед для общины. И, конечно, для ее высокого руководства – Эндрю давно уже подозревал, что еда, которую ему любезно приносят, несколько отличается от того, чем кормят всех остальных. Подозревал, но протестовать не рвался. В конце концов, если город может себе это позволить – то почему бы и нет?

– Эй, – он окликнул тощего пацана, когда тот понуро брел прочь от кухни. – Олли, подойди-ка сюда.Пацан подошел, встал напротив, опустив глаза в землю. И где же наглость, где та смелость, от которой его распирало еще пару месяцев назад?Он изменился и внешне: будто повыше стал. Его губы полностью очистились от болячек, бритая голова обросла. Шрам под торчащими волосами был почти незаметен, а обруч на жилистой шее оставлял светлый след: кожи под ним не касались лучи весеннего солнца.Так и не скажешь, что рейдер. Вроде пацан как пацан.

– Слушай, – задумчиво произнес Эндрю, – а что будет, если я тебя отпущу?На мгновение увидел глаза. И взгляд – все еще злобный, прожигающий ненавистью. Но дикости в нем основательно поубавилось.– А батю? – спросил мальчишка. – А Врен?– Нет. Только тебя.– Тогда не очень-то надо.Эндрю хмыкнул. Совсем не такого ответа он ждал.– Ты не хочешь стать свободным? Избавиться от ошейника, уйти, куда захочется? Может, даже начать новую жизнь?– Без бати и сестры я никуда не пойду.– Твой батя – та еще мразь. По нему давно уже крест плачет. А сестра – шлюха. Думаешь, я не знаю, что она до сих пор сосет за жратву повкусней?– Нас мало кормят. Жратву она мне приносит, – буркнул мальчишка. – А я иногда даже с батей делюсь.Стоило заговорить о еде, ноздри уловили аромат чего-то съедобного. Пахло то ли свежими гренками, то ли лепешками, которые обычно готовили здесь же, в небольшой чугунной печи. Под грузом похмелья шевельнулся аппетит, желудок заворчал.– То есть, – Эндрю снова обратился к мальчишке, – если я сниму с тебя ошейник, ты останешься здесь?– А вы меня выгнать хотите?– Такой мысли мне в голову не приходило.– Тогда я останусь. Пока здесь батя и Врен.Он просто болван. Мелкий болван, который только и умеет, что упускать уникальные, неповторимые шансы. Ну что ему стоило взять и сказать: ?Я клянусь, мистер Нолан, что начну новую жизнь подальше от рейдерских банд и разбоя?? Что ему стоило сделать жалобные глаза и проныть: ?Отпустите, и я обещаю, что проживу достойную жизнь, что никогда не стану таким, как мой тупой беззубый папаша??

– Вам что-то нужно, мистер Нолан? – подошла повариха. В ее руке по-прежнему было скомкано влажное полотенце – наверное, неприятно таким получить по лицу.– Что-нибудь съедобное, – Эндрю окинул взглядом разделочные столы, выставленные в ряд под плотным серо-зеленым брезентом. Обернулся через плечо, чтобы увидеть, как фигурка мальчишки исчезает за поворотом к ратуше. – Сколько раз в день рабы получают еду?– Один раз. Вечером, когда все поужинают.

– Давайте им что-нибудь и с утра. И это… – замялся под внимательным взглядом. – Полегче тут с пацаном. Вдруг он еще не совсем конченый.Позже Дантон с ухмылкой ему рассказал: до самого вечера за готовкой и уборкой кухни работники обсуждали, как мистер Нолан явился и кому-то устроил разнос. Обсуждали негромко и с придыханием, покачивая головами. На улицах болтали другое: строили догадки насчет визита центуриона и почему он покидал город с таким злым лицом.Раненому декану док исхитрился вколоть седативное – и тот отрубился, так и не дождавшись беседы с главным. Тереза, выловив Эндрю на пути к охотничьим хижинам, напомнила: с последнего сеанса прошло уже одиннадцать дней. Чтобы терапия принесла положительный результат, необходимо соблюдать расписание, но Эндрю все чаще ловил себя на сомнениях: а точно ли этот результат будет? Нужен ли он вообще? И насколько рационально тратить время и силы на терапию, если приходится врать терапевту?Он врал в мелочах, но без этих мелочей картинка не складывалась. Тереза это будто бы чувствовала. Сам Эндрю – знал наверняка.

Во второй половине дня состоялся традиционно неприятный разговор с Сандерсом, в ходе которого Эндрю сознался: да, сегодня половину встречи он попросту спал. Не получалось собраться с мыслями, не получалось вникнуть в речи центуриона. А все скотч. Проклятый обжигающий скотч, который разъедает нутро и превращает разум в тягучую кашу – а это ли не прекрасно?– Странно, – уронил Сандерс, извлекая из холодильника на своей неопрятной кухне ярко-оранжевую бутылку ?Сарсапариллы?.Под сердцем у Эндрю заныло.– Я думал, – сказал Сандерс, – что ты умней.Сковырнул крышку столовым ножом, приник к горлышку. С каждым его глотком холод под сердцем уверенно разрастался.

– Будешь?Эндрю отпрянул от бутылки, неуклюже махнул рукой.

– Насчет Нейтана что? – спросил, хотя и так знал: поиски Сандерса успехом не увенчались.– Я нашел следы недавней стоянки в трех милях на северо-запад, в горах. Из вещей Нейтана пропало немного, но достаточно, чтобы сделать определенные выводы. Сам он, – Сандерс опять глотнул газировки, – вряд ли смог бы все это утащить. Значит, был кто-то еще. И не один.– Следы крови?– Не обнаружил.– А с чего ты вообще подорвался его искать?В кухонной раковине что-то привлекло внимание Эндрю. Что-то такое, чего здесь быть не должно. Присмотревшись, он понял: из-под грязных тарелок выглядывает не лезвие закусочного ножа, а торчит, поигрывая серебристыми бликами, настоящий хирургический скальпель.

Скальпель в раковине для посуды. Наверное, в холодильник нос лучше не совать.

– Для меня эти поиски не составили никакого труда. Как раз было свободное время. И некоторый интерес… – Сандерс, прикрыв рот рукой, заглушил отрыжку. – К сложившейся ситуации.– И что ты о ней думаешь?Эндрю прошелся по кухне, осмотрел ее: вроде ни шматов свежей кожи, ни вырезанных сердец.– Что твоим людям стоит прикинуть, кому мог понадобиться мальчишка, умеющий потрошить трупы и кое-что понимающий в культивации целебных грибов.– Думаешь, его похитили? И что… Что они будут с ним делать? У него же с башкой проблемы, он даже на контакт не пойдет.– О да, – Сандерс выдал усмешку. – Хотел бы я все это посмотреть. Но к счастью, – заметил, – у нас теперь есть своя лаборатория. Есть лекарственные плантации в Гудспрингсе и этот твой химик из канализации. Нейтан нам уже ни к чему.– А мне казалось, – Эндрю вернулся к раковине и снова скосился на скальпель, – ты к нему не совсем равнодушен.– Правда? Тебе казалось. Я ведь уже говорил. Он искалечен и слаб. Вернется? Прекрасно. А нет – значит, нет.– А если погибнет? – Сколько бы Эндрю ни всматривался, следов крови в раковине разглядеть не удавалось.– И что? Ты его недооцениваешь. Он сильнее, выносливее, чем кажется. Должно быть, что-то в генах. В крови. Меня сейчас не он беспокоит. Я слышал, – глоток, – ты планируешь увеличить число рабов. За счет банд, скрывающихся от Легиона и от твоих войск. Это правда? Тогда послушай, – прислонился к стене у двери. – Когда-то давно один мудрый правитель… Назовем его Гаем Юлием Цезарем. Он выдвинул предположение, что большое число рабов может привести экономику государства к кризису и даже коллапсу.– Это каким же образом? – удивился Эндрю.– Самым простым. Когда большая часть рабочих мест занята рабами, которые выгодны для хозяев, ведь им не нужно платить… Тогда это же количество свободных граждан из низших сословий остается… Правильно, – кивнул. – Без работы. А следовательно, без средств к существованию и без возможности обеспечивать свою семью. Это, в свою очередь, приводит не только к усилению народного недовольства, но и к снижению деторождаемости. Или высокой детской смертности, что также невыгодно, потому что каждый ребенок – это будущий гражданин. Рабочий, платящий налоги в казну государства, или очередной озлобленный на государство бедняк. Или же… просто мертвый ребенок. Ходят слухи, – улыбнулся, – что мертвые дети огорчают своих родителей. А огорченный и нищий народ…– Ясно, – буркнул Эндрю. – Я понял. И как этот вопрос решил тот самый Цезарь?– Тот настоящий Цезарь, – улыбка Сандерса стала шире. – Никак. Он пытался, но не успел. Его убили, потому что патриции Рима не были готовы отказаться от роскоши и привилегий, возвышающих их над бедняками. И от бесплатного рабского труда в том числе. Ты знаешь, что случилось с экономикой Римской империи в итоге? Не знаешь? Она развалилась. А следом за ней распалась и вся империя. Правители спохватились, когда уже стало поздно. Что любопытно, о реформах Гая Юлия Цезаря тогда никто уже и не вспоминал.Эндрю задумался. Он искренне полагал, что кучка рабов в настоящий момент никак не способна повлиять на народные настроения и желание обзаводиться детьми. Но если Сандерс поднял этот вопрос, значит, он смотрит в будущее. В далекое или близкое, но смотрит. И что-то видит. Нужно быть глупцом, чтобы это проигнорировать.

– У нас, – произнес Эндрю, – все немного не так. Рабочие на производствах сейчас не получают зарплат. Они просто работают.– Совершенно бесплатно?– Им дают спецпайки, обеспечивают медицинскую помощь…– То есть самое необходимое, чтобы они могли дальше работать. И жить. У них есть выбор? Что будет, если в какой-нибудь приятный весенний день работники, например, твоего оружейного завода захотят покинуть цеха?– Есть охрана.Разговор явно сворачивал не туда.

– И эта охрана не допустит, чтобы твои бесплатные труженики оставили рабочие места. Верно я понимаю?– Но у нас… Да мать твою. Мне… Мне надо обо всем этом подумать.Сандерс милостиво разрешил:– Подумай. И заодно – о принципах классовой сегрегации.– О сегре… Да что это, на хер, за слово? Ты издеваешься надо мной.Сандерс качнул головой, поставил на стол пустую бутылку из-под газировки.

– Я заварю тебе чаю, – сказал. – Пока ты его пьешь, я тебе объясню кое-что. То, что в дальнейшем тебе обязательно пригодится. Заодно расскажу, что такое классовая сегрегация и почему она на данном этапе необходима.Наверное, так же он обучал и Марка. Иначе откуда у того в разговорах было так много умных и непонятных слов?Ближе к вечеру, с головой, до отказа забитой умными и непонятными словами, Эндрю попытался связаться с ?Коттонвуд-Коув?. Узнать, как там дела, поговорить с Анитой. О делах ему отчитался какой-то подручный мэра, а что до Аниты – оказалось, она говорить не может. Чрезвычайно занята, поглощена важными врачебными обязанностями. Ей не до пустой болтовни.?В первую очередь – армия, – сказал Сандерс. – Во вторую – врачи. Это самое основное и важное?.

Эндрю представлял себе свалку. Гигантскую свалку, куда годами, десятилетиями сбрасывали все подряд. Где подсохшие фекалии и сгнившие тряпки валяются в одной куче с крупинками золота, где вонь разложения смешивается с ароматом пробившихся сквозь мусор цветов.Нужно взять – и разделить. Перебрать, отсортировать. Определить места и порядки, раздать привилегии. Сделать это не грубо, отсекая армию от рабов, рабов – от свободных, но презираемых плутократов… А тонко, бережно, ювелирно. Понимая, что делаешь и зачем. И лишь тогда завертятся шестеренки и заработает механизм. Когда каждый, черт подери, будет на своем месте.– Мистер Нолан, – по пути к дому его задержала быстро освоившаяся помощница. – Я хотела с вами кое-что обсудить. Вы тогда сказали про мое платье, и я долго думала…– Ты обиделась? Если да – извини. Я не хотел грубить, просто был взвинчен.– Нет, нет, – она замахала рукой с круглыми пятнышками розоватых ногтей. – Вы были правы, в таком виде на людях показываться не стоит. Особенно будучи вашей помощницей. И вам… Мне кажется, вам тоже стоит подумать об этом. Об имидже, – под недоумевающим взглядом Эндрю чуть сбавила тон. – Так, как вы одеты сейчас… Это нормально. Вы… обычно выглядите. Как все. Но при публичных выступлениях и на встречах… например, с центурионами…Эндрю, нахмурившись, глянул вниз – на потертые колени армейских штанов, заправленных в высокие пыльные ботинки. На футболку, которую стирали уже столько раз, что некоторые швы расползлись, их неоднократно чинили. О цвете и расплывчатых пятнах рисунка и нечего говорить.

– Какой у вас размер?– Размер чего?Несколько мгновений неловкого непонимания.– Так, – вздохнула помощница. – Ладно. Вы не возражаете, если я для вас что-нибудь подберу? Что-то более… официальное. Соответствующее вашему положению. Ну… для особых случаев, разумеется.Эндрю подумал и пожал плечами:– Попробуй, – разрешил. – Подбери.Уже стоя на расшатанном крыльце своего крошечного дома, вдруг понял: эта лачуга, с которой он душой и телом сроднился, которая стала его убежищем, его тесной уютной норой… Она тоже не соответствует его положению – но разве не наплевать? Ему здесь комфортно. Ему хорошо. Его ждет замызганная кухонька, с грязью в которой не справилась девка-рабыня, хотя очень старалась, оттирая пятна со стен. Ждет бутылка старого виски – маленькая, на пятнадцать-двадцать глотков. И закуска – фрукты и крекеры.

Похмелье к вечеру отпустило, желудок унялся, голова перестала гудеть. Мысли о том, что больше никогда в жизни он спиртного в рот не возьмет, уже не посещали. Значит, можно выпить еще чуть-чуть – сон будет крепким, глубоким и без сновидений. Но сначала надо разыскать чертову бутылку виски, прислушиваясь к звукам льющейся в ванной воды.Через несколько минут звуки стихли.– Что ищешь? – Октавий, сверкая влажными волосами, показался в кухне, когда Эндрю заканчивал обшаривать шкафчики над разделочным столом.– Не скажу. Начнешь читать лекции.– Если бутылку алкоголя, то ее больше нет.– Как нет? – Эндрю застыл, держась за приотворенную дверцу. – А куда она делась?– Я ее еще утром на пост охраны отдал.– Вот же…?…мудак?, – закончил внутренний голос.

– Ну и какой в этом смысл? – Эндрю с раздражением захлопнул кухонный шкаф. – Ты же понимаешь? Я могу пойти и достать что угодно.– Понимаю, – согласился Октавий, перегораживая проход. – Но надеялся, что тебе будет лень. Или что здравый смысл возобладает. Ты сейчас расстроен из-за своей женщины…– Сейчас я расстроен из-за своего вискаря. Пропусти, – притормозил, напролом идти не решился.– Куда ты?– Я тебе разве отчитываться обязан?– А ты попробуй. Не все же мне отчитываться перед тобой.– И что это, на хрен, значит?По виску Октавия скатилась прозрачная капля. Он даже голову нормально вытереть не успел. Должно быть, услышал звуки кухонного обыска, поторопился.И пахло от него заметно и резко – щелочным мылом.– Ты снова ничего мне не говоришь.– Я? Это я, блядь, не говорю? Да я только и делаю, что треплюсь своим ебаным языком… Я говорю! Куда больше, чем следует!

– Вчера ты мне не ответил.– На что?– Не помнишь? Я не удивлен.

– Я… Господи, – простонал Эндрю. – Как же ты заебал. С этими своими нотациями, правилами, законами… Весь такой… здравомыслящий. Весь такой порядочный сраный легионер… Блевать от тебя тянет уже… Пусти, – он резко шагнул вперед и толкнул. Просто толкнул Октавия в грудь. Не кулаком – ладонями.