Глава 15 (1/2)

Бронежилет Эндрю так и не смог заставить себя надеть. Не помогли доводы разума, утверждающего: от свинца в сердце или пробитого легкого ни один стимулятор в разгар сражения не спасет. Никакого впечатления не произвели робкие увещевания бойцов, которые стояли там с этой неудобной, тяжелой штукой в руках и с мольбой во взгляде.– Господин Октавий очень настаивал, – заверяли они. – Он сказал: если с вами тут что-то случится, нам всем пиздец. Сэр, наденьте, пожалуйста.– Правда? – не поверил Эндрю. – Так и сказал?– Подтверждаю, – прозвучал голос Мартина, и на несколько коротких мгновений вдруг стало свободнее и приятнее дышать.А потом Эндрю напомнил себе, что он – идиот. Взял жилет, взвесил его в руке. С кривым лицом вернул. Говорят, что титан – легкий металл, но пластины из титановых сплавов, вшитые в прочную ткань, весят неприлично, недопустимо много. В этой штуке тела своего нормально не чувствуешь – разве получится им управлять?Первым в ущелье отправился небольшой отряд – снять часовых, обосновавшихся под навесом сразу за обваленными бункерами ?Братства?. Эндрю проводил взглядом фигуры, растворившиеся в густеющих сумерках. Взглянул туда, где в конце изгибающегося шоссе, над равнинами, над коробами офисных и промышленных зданий, воздух сиял, сливаясь со слабыми отблесками догорающего заката, – так же, как много лет назад. Только башня ?Лаки-38? по-прежнему была темна и безжизненна, подпирала небо черным остроконечным шпилем. И в этот миг сознания коснулась мысль: вот бы побывать там внутри, посмотреть на израненную войнами жемчужину Мохаве с высоты грузных туч. Есть же способы туда попасть. Есть человек, которому это уже удавалось.– Первый и второй отряд. На позиции, – приказал Эндрю, а сам под дружный топот армейских сапог уткнулся в Пип-бой. – Третий, – бросил не глядя. – За мной. Прочие остаются. Смотрят в оба и ждут сигнала. А ты… – посмотрев на Сандерса, замешкался лишь на миг. – Делай что хочешь. Только своих не трогай.Наверное, достаточно только Сандерса туда послать. Встать на входе в ущелье и слушать приумноженные эхом вопли боли и ужаса. Смотреть, как с радара один за другим исчезают красные метки – и в какой-то момент вдруг понять: среди них нет ни одной зеленой.Эндрю скосился на Сандерса. Сверился с показаниями устройства. Устройство утверждало: здесь все свои. Друзья.Глупый, глупый Пип-бой. Ни черта не разбирается в людях.В ущелье гулял теплый пыльный сквозняк. Было ожидаемо тесно и чертовски темно. Слабый свет закатных сумерек вглубь массива не проникал, фонари включать опасались, оставили экраны Пип-боев еле-еле поблескивать. Брели на ощупь, спотыкаясь о камни, пока не уткнулись в ржавый сетчатый забор, за которым чернели изгибы рукотворных холмов. ?Скрытую долину? прошли насквозь, через проломы в ограждении, – и снова оказались в извилистой узкой кишке, где воздух превращается в безвкусный кисель и возникает отвратное чувство, будто ты заперт в ловушке.Как во сне. В каком-то давнем, полузабытом сне.Целая куча маркеров. Красные и зеленые вперемешку. Какие-то двигаются, какие-то застыли на месте. Пип-бой видит объекты, но не способен определить расстояние, оттого кажется, что свои и чужие сгрудились толпой. Пересчитать невозможно, и хрен разберет, скрывается враг за ближайшим каменным выступом или спокойно сидит у костра вдалеке.

– Мистер Нолан. Сэр, – зеленый маркер на радаре сдвинулся. Фигура выскользнула из темноты. – Часовых сняли. Три растяжки обезвредили. Как раз собирались по рации доложить. Отряды прибыли. Наготове. Какие будут приказы?Эндрю, который никак не мог привыкнуть к тому, что он теперь – сэр, оглянулся.– Сандерс, – позвал.Тишина.– Мартин.– Здесь, – полушепотом.– Ты со своими первым идешь. Я за тобой. Как только…Его прервал выстрел – гулкий и одинокий. Следом раздался вопль и панический собачий лай.– Блядь! – взорвался Эндрю. – Какого дьявола! Без приказа! Все, времени на болтовню не осталось. Вперед!На радаре мельтешили отметки – Эндрю успел это увидеть, пока мчался извилистым каменным коридором туда, где выстрелы грохотали один за другим, разбавляемые криками, бранью, звоном и треском.Он предполагал, что сражаться придется не в кромешной тьме. Оказался прав: в низине, зажатой неприступными скалами, полыхали костры. Раскаленные стальные бочки меж раскиданных здесь палаток, переносные фонари, даже строительный прожектор – одна из двух ламп не светилась.К моменту, как отряд Эндрю достиг низины, вдалеке уверенно разгоралось агрессивное пламя – какая-то из палаток, превратившись в большой костер, бросала оранжево-красные отблески на черные скальные выступы.?Я, – позже признается Сандерс, – не особо люблю огонь. Он действует сам по себе. Лишает тебя ощущения сопричастности?.Эндрю тоже огонь не любил, но по совершенно иным причинам. Он – жжется. Его невозможно взять под полный контроль. От него остаются самые неприглядные шрамы – вроде того, что тянется от щиколотки почти до колена: когда-то в тело вплавилось голенище кожаного сапога. Огонь прочно связан с целой кучей вещей, которые отзываются слабой болью, ностальгией и почти задушенным чувством вины.Но в сражении огонь – инструмент. И кто-то его использовал: палатки вспыхивали одна за другой, из них вылетали, путаясь в коже, шкурах, брезенте перепуганные мужчины и женщины. Крикливые, вооруженные, готовые дать отпор.– Осторожнее! – крикнул Эндрю, пытаясь перекрыть звуки выстрелов, чужие вопли и звонкий стук рикошета. – Осторожнее с перекрестным!И в следующую секунду его с силой пихнули в плечо, столкнули с тропы. Фигура с ружьем вынырнула из мешанины красных всполохов и теней, вскинула ствол – и рухнула. Эндрю не видел, кто выстрелил, но заметил, как взорвался бритый висок.– Внимательнее, – бросил Мартин, прежде чем исчезнуть, затеряться среди пляшущих силуэтов.Рейдерам к бойне не привыкать. Ублюдки сориентировались за пару минут. Залегли возле горящих палаток, укрылись за раскиданными в низине крупными валунами. Палили бодро – впереди уже лежал и не двигался кто-то из своих. Радар был бесполезен, приходилось по старинке рассчитывать на зрение и на слух. Нырнув за вросший в землю кусок скалы, краем глаза Эндрю увидел: несколько бойцов пробираются к западным склонам, ищут обходные пути, пока остальные отвлекают внимание рейдеров безостановочной стрельбой.Лишь бы патроны раньше времени не закончились.С этой мыслью Эндрю высунулся и дал очередь из ПП. Короткую, быструю, почти не целясь. Тут же откатился назад, задел кого-то плечом.– Кто вы, нахуй, такие?! – заорали там, в отдалении. – Чего вам надо?!Пришлось переждать очередь, несколько одиночных, собачий лай и чей-то сдавленный крик, прежде чем, прижавшись спиной к камню, выпалить в небо:– Я Эндрю Нолан! Сдавайтесь!– Нолан?! Пиздишь!И снова грохот пальбы, стук рикошета – пули отлетали от скал, сыпались искры, мелькали крошки, выбитые из чернеющих монолитов.Кто-то – какая-то женщина – истерично рыдал вдалеке.– Сдавайтесь! – повторил Эндрю, расстреляв первый магазин, заряжая второй. – Вас пощадят!– Правда, что ли? – спросили рядом.Ответить не вышло. Кто-то рявкнул: ?Граната! Ложись!? – и Эндрю из укрытия вылетел пулей, скользнул до соседнего валуна, по пути ухватил за локоть одного из своих, толкнул его в тень под косой песчаной насыпью, сам бухнулся туда же, вскинул локти, зажал уши…Секунда – и взрыв. Землю тряхануло, уши заткнуло пробками. На спину посыпалось: песок, ошметки травы и мелкие камни.– Ответный подарочек, суки! – глухо пробилось сквозь пронзительный звон.Нет, понял Эндрю. Так не пойдет. Гранаты – аргумент, черт подери, серьезный. Удачно рванет за укрытием – и весь отряд к херам разнесет. Пора сближаться с врагом: тому отступать некуда, за спинами стена огня и дыма. А вокруг – ковер из сухой травы, и вот-вот запылает вся эта гребаная низина.– Мой отряд… Третий отряд. Здесь?– Здесь, – отозвалось поблизости. – Почти все.Эндрю кивнул: хорошо.– Сближаемся с противником. И сразу в атаку. Остальным – перезарядиться. Будете прикрывать. Готовы? – переждал лязг металла. – Выступаем. На раз… два… три!Наконец-то. Оно случилось – сдвиг восприятия, переход в иное, особое состояние, боевой транс или как угодно его назови. Щелкнул, переключился неосязаемый механизм в голове, отсекающий все лишнее, заставляющий видеть – чувствовать – суть каждым нервом, каждой клеткой жаждущего сражения тела.И это тело привычно рвалось в ближний бой.Эндрю не разбирал, что кричали бойцы ему вслед, – но видел, как сверкают чужие стволы, изрыгая короткие вспышки пламени. Слышал, как смерть, раздробленная на мелкие металлические куски, со свистом проносится мимо, и казалось, что он способен быть неуязвимым, идя под градом вражеских пуль…Это было не так: тело знало. От укрытия к укрытию – вот верный путь. На дым, рвущий легкие и разъедающий глаза, не обращать внимания. Следить лишь за тем, как распространяется по низине прожорливое, обретающее настоящую силу пламя. Чувствовать пространство, пронизанное невидимыми линиями огня. Избегать, уклоняться. Реагировать, вверив себя, свою жизнь сложной системе привитых и отполированных до блеска рефлексов.Нырнув за каменный гребень, Эндрю наткнулся на труп. Однозначный труп: горло не просто перерезано – рассечено до самого позвоночника. Почти отрезана голова. Рядом – живой, с подбитым плечом. Поднял ствол – левой рукой, медленно и неловко.И тут же умер.Третий вылетел из-за потрепанного, усыпанного тлеющими искрами куста. Наткнулся на очередь, свалился под ноги четвертому – и громыхнул выстрел из охотничьего дробовика.Будь у него разлет побольше, Эндрю непременно зацепило бы, но эти стволы ценятся за высокую кучность стрельбы. От картечи удалось увернуться, пальцы ухватили цевье, ствол вскинулся к небу, рейдер что-то выкрикнул – и получил в висок пустым магазином ПП.Обмякшим телом Эндрю закрылся, почуяв движение за спиной. Красноватый блеск стали, женское перекошенное лицо. Лезвие мачете рассекло воздух и с треском врезалось в крепкий череп – в чужой. Эндрю оттолкнул труп, уцепился за жилистое запястье, пальцы скользнули на крупных браслетных бусинах. Женщина крикнула: ?Стой!? – и, выгнувшись, рухнула на колени. Это кто-то из своих подоспел.С другой стороны рейдерского укрытия тоже приближались свои. Прорываясь сквозь завесу дыма, не жалея патронов. Эндрю не хотел, чтобы они торопились. Эндрю хотел делать то, для чего был взращен и воспитан в лагерях Легиона.Он бросил бесполезный ПП, выхватил охотничий нож.– Сдаемся! – кто-то орал шагах в двадцати-тридцати. – Мы сдаемся! Сдаемся!– Мы сгорим тут все нахуй! – вторил другой.Эндрю рванул на голос, запнулся о чье-то тело, потерял равновесие, но не распластался беспомощно. Сгруппировался, перекатился, вскочил, оттолкнувшись от теплой и влажной земли.– Хватит! – орали в десятке шагов впереди. – Сдаемся, уроды! Все, хватит! Отбой!В голове скрежетнуло. Дрогнул отлаженный, безукоризненно работающий механизм. Шестеренки, набрав обороты, продолжали крутиться. Тело, едва войдя в раж, жаждало действий, но, перепрыгнув очередной труп, Эндрю сам себе скомандовал: ?Стоп?.Сглотнул кисловатое разочарование.– Босс, пленных берем?Опять это чертово ?босс?.Сознанию потребовалась еще пара секунд, чтобы встряхнуться, расширить зону видимого и воспринимаемого. Сначала – до вытоптанной, залитой кровью площадки, озаренной огнем. Потом проступили фигуры – свои и чужие.– На колени, уроды! Оружие бросить! Руки на затылки!– Но тут же горит!Тут и правда горело. Пламя растекалось по просторной, выгнутой будто чаша низине от северных склонов, следуя путями невытоптанной травы. В нескольких шагах, роняя огненные капли, пылал одинокий куст, рядом бойцы, пританцовывая, гасили разлетающиеся искры толстыми ребристыми подошвами. От дыма, пахнущего жжеными тряпками и паленой плотью, першило в горле, драло глаза.– Босс?..Где-то у западных склонов в последний раз захлебнулась лаем невидимая рейдерская шавка. Взвизгнула одновременно с хлопком – и затихла.Эндрю смахнул с лица слезы и остатки гипнотически притягательного состояния.– Мы сдаемся, – прохрипел один из бандитов, чье лицо было залито кровью из сеченой раны на лбу. – Надо валить отсюда.За спинами солдат с грохотом и густым снопом искр рухнула горящая крыша навеса.– Уходим, – выдохнул Эндрю. – Этих – с собой. И наших раненых не забудьте. Я свяжусь с медиком, пусть встретит нас…Хотел сказать ?на выходе из ущелья?, но, подавившись дымом, закашлялся. ?Пора уносить ноги?, – спокойно, без паники согласился с рейдерами собственный здравый смысл.Спустя четверть часа, в свете уличного фонаря, стоя на потрескавшейся асфальтной ленте, он пересчитал ?трофеи?: четырнадцать человек.?Не человек, – в который раз напомнило изнутри. – Кусков никчемного мусора?.

Еще один кусок мусора валялся неподалеку – снайперам тоже довелось пострелять.Пока медик – сравнительно подкованный во врачебных делах боец – приводил в чувство раненых, Эндрю, помахивая не забытым в суматохе ПП, прошелся вдоль недлинной тесной шеренги. Ублюдков поставили на колени. Руки за головы, глаза – в поблескивающий асфальт. Взгляд притягивали слипшиеся пучки растрепанных ирокезов, татуировки, шрамы, угрожающие шипы брони.

Из полыхающего ущелья вывели не всех. На подбитых мерзавцев Эндрю приказал силы и время не тратить. Своих там осталось четверо: пульс не прощупывался, дыхания не было, их заберут и похоронят потом.– Кто главный? – Эндрю остановился на середине шеренги. Не размыкая губ, кашлянул. В глотке саднило, глаза щипало. Слабой болью в грудине и зудом под ключицами отдавался каждый глубокий вдох.– Так это… – голос справа, в паре шагов. – Кончился главный. Кто-то из ваших его прирезал.Эндрю подошел к говорящему. Присмотрелся: под слоем крови и грязи, под врезавшимися в плоть ремешками на бугристых плечах различил кое-что знакомое. Кое-что до скрежета зубов ненавистное, извивающееся, ползучее.– Ты что, – рейдер рискнул поднять взгляд, – правда Нолан? Собственной персоной приперся?– А ты, – прищурился Эндрю, – какое-то дерьмо из ?Гадюк??– Да какие ?Гадюки?, приятель, – рейдерская физиономия скривилась. – Нет давным-давно никаких ?Гадюк?. ?Гадюк? нет, а татухи остались.ПП был заряжен, палец застыл на крючке. Эндрю не размышлял, ни о чем себя не спрашивал. Вздернул ствол и выпустил куцую очередь прямо в наморщенный лоб.За ?приятеля?. За ?Гадюк?. И за все это гребаное дерьмо – ничего конкретного, сплошная абстракция, насыщенная и необъятная.От стрельбы в упор все пули прошли навылет. Стоящие рядом сжались, рейдер рухнул отчего-то не на спину, а ничком. Вместо затылка – дыра, в ней – блестящее месиво из крови и светлых кусочков того, что заменяет мозги этим бесполезным уродам.– Нормально все, – Эндрю взмахом руки успокоил подбежавших своих.В боку, под мышкой, от резкого движения вспыхнуло и заныло: то ли рикошетом, то ли шальной пулейцарапнуло. Незаметно, неощутимо в бою. Прошлось по ребрам, содрало кожу, вспороло мясо, но не задело кость. Плотная ткань, прилипнув к ране, приостановила кровотечение, но все равно было влажно и больно. С каждой минутой больней и больней. – Рожа его мне не понравилась, – ответил на вопросительный взгляд.Осталось тринадцать. Тринадцать бестолковых ушлепков, которых тут прямо и перестрелять бы.– Ну надо же, – голос из-за плеча. – Кто-то из старых банд. ?Гадюки?, ?Скорпионы?, ?Шакалы?… А ты знаешь…Эндрю развернулся. Уставился в усыпанное бурыми каплями, расчерченное темными разводами лицо.

– …что у ?Гадюк?, – продолжил Сандерс, облизнув покрытые подозрительной коркой губы, – самая интересная и захватывающая история? Когда-то давно они были не просто бандитами, а радикальной религиозной общиной…Эндрю перебил:– Мне насрать. Они отбросы. Всегда были вонючими отбросами пустошей.Повел взглядом вдоль съежившейся шеренги. Вроде бы больше никаких змей.Кто-то всхлипнул, тонко захныкал в паре-тройке шагов. Оттуда же раздалось сиплое ?заткнись, сука тупая, а то нас всех прикончат?.– Личное, – кивнул Сандерс. – Помню. И понимаю. К слову, знаешь, что я заметил в последнее время? Ты не заикаешься. Даже когда волнуешься.– Я просто перестал волноваться.Сандерс улыбнулся:– А вот это уже чистая ложь.Попытался убрать со лба ссохшуюся прядь волос. Прядь не убиралась: затвердела от крови, будто от клея.– Ты ранен? – зачем-то поинтересовался Эндрю, и Сандерс покачал головой.– Только пара мелких ожогов. Говоря откровенно, я не особо люблю огонь. Он действует сам по себе. Лишает тебя ощущения сопричастности. Но бывает чертовски эффектен и эффективен.– Это ты там пожар устроил?– Ну конечно же я.Всхлипывания стали громче, а отряды засобирались. Небольшая группа вознамерилась прогуляться южней по шоссе, разыскать трех ранее скрывшихся рейдеров, о которых едва не забыли в горячем азарте мероприятия. Раненые, охая, поднимались с земли. В небе острым серпом висела растущая луна в обрамлении кучевых облаков – набухших, но пока не готовых пролить дожди на сухие земли Мохаве.– Я ранен, – сознался Эндрю. – Ничего страшного. Бок оцарапало. Затянется за пару минут.– Он… Он в порядке, – прозвучало чуть в стороне. – Ранен легко, просто бок оцарапало… Да. Да, сэр, вас понял. Нет, не надел, отказался. В сознании, на ногах. Сэр, мы…Шум рации, неразборчивое бормотание.

– Так точно, – отчеканил боец. – Я передам. Конец связи.– Это ведь был не Октавий? – напрягся Эндрю.И тут же себя укорил: ну какой, к черту, Октавий за десятки миль от спокойного Ниптона? Портативные рации на такое расстояние не добьют.

Это Васко. Держит руку на пульсе, в сотый раз за вечер вышел на связь. Допек разведчиков, измотал несчастного медика. Грозился лично явиться и проконтролировать ход сражения, но в этом уже не было смысла. Яростный, но быстротечный бой теперь напоминал о себе лишь стойким запахом гари и жженного мяса, ноющей головой, болью в боку и тринадцатью пленниками, которых предстоит конвоировать в Вегас. Армию расширяют и укрепляют, но на гражданских объектах всерьез не хватает безотказных рабочих рук.Когда пленным приказали подняться и построиться вдоль обочины, на дальнем краю шеренги снова всхлипнула и захныкала девушка лет восемнадцати-двадцати, с растрепанной копной на голове, зареванным лицом и хлюпающим кровоточащим носом. Попыталась, как и все, встать – не смогла. Рука Сандерса опустилась ей на плечо. Удержала, придавила к земле.– Сэр, мы готовы. Раненые могут идти. Вас ждут, чтобы оказать помощь. А эта?.. – боец красноречиво скосился.Перехватив долгий, молчаливый, ровным счетом ни черта не выражающий взгляд Сандерса, Эндрю поджал губы. Попытался разыскать слово. Какое-то слово обязано быть. Сильное, емкое определение происходящему.

?Жертвоприношение?? – услужливо предложил внутренний голос.

Эндрю, поморщившись, тряхнул головой:

– Забудь. Выдвигаемся.

Развернулся – и вздрогнул от горячей рези в боку.***В Ниптон Эндрю вернулся лишь спустя шесть долгих дней. В ночь после боя в компании Васко и каких-то весьма симпатичных девиц скромно, но не без задора праздновал свою небольшую победу. По-настоящему свою. Пусть незначительную, крошечную, по сравнению с битвами за города и дамбы, но тем не менее – эту операцию он сам провел. Инициировал, организовал, завершил как положено.Четверо погибших – немаленькая цена, но Эндрю все равно радовался и отмечал. Не отказывался ни от еды, ни от выпивки, ни от внимания женщин, которых Васко будто специально тщательно отобрал. Все молодые, все симпатичные, совсем не похожие на шлюх, но вели себя так, что сомнений не оставалось: шлюхи. Какие-то особенные, бесплатные и недокучливые. Наверное, строго для высоких гостей.В новом полицейском участке Эндрю наблюдал за допросом плененных рейдеров: те, наплевав на любую профессиональную солидарность, охотно поведали еще о нескольких бандах, которые скрываются, облюбовав пещеры, убежища, заброшенные шахты и разрушенные лагеря. Головорезы, сначала привыкшие к нищете и анархии, пока мистер Хаус отстраивал Стрип, после приспособившиеся к сомнительной политике НКР, затем залегшие на дно при Легионе, теперь в растерянности. Всё силятся понять: новый порядок – он здесь навсегда? Или потом опять нужно будет привыкать и приспосабливаться?Эндрю решил, что для этих ублюдков не будет никакого ?потом?.

Он добрался и до авиабазы ?Неллис?, где ему сообщили: господина Устина нет. Ушел двое суток назад, куда и когда вернется – никому не известно. Вели себя сдержанно, холодно, но не в пример учтивее обычного.К Лоре Дэвис Эндрю тоже успел заскочить. Затребовал логистическую схему с учетом нескольких новых производств. Поведал о свежей рабочей силе, включенной в процесс. Вскоре, уверял, этой силы станет заметно больше. Можно будет сталелитейный завод запустить. По-прежнему не хватает сырья – и на первых порах можно ограничиться хламом и ломом, но позже придется задуматься о месторождениях, об эффективной переработке добытого.– Наши общие друзья, – сообщила Лора, – недавно прислали письмо. Выражали неудовольствие тем, что я разорвала нашу с ними тесную связь. Не угрожали, но намекали, что будут приняты меры.Опять письмо. Хитрые и умные сукины дети.– Я усилю охрану ?Аэротеха?, – пообещал Эндрю, как никогда ясно и четко осознавая, что бизнес-парк теперь тоже – его. Стратегически важный объект, доставшийся самыми незначительными и бескровными усилиями. И не без кое-какого личного удовольствия.

– Ты ведь неглупый юноша, – строго, но как-то тепло, по-матерински, произнесла Лора, прежде чем его отпустить. – Я уверена: в своих действиях ты отдаешь себе полный отчет. Но приходило ли тебе в голову, что люди… Обычные люди, – она привычно взяла его за пуговицу рубашки и заглянула в глаза. – Они могут засомневаться при выборе стороны. Особенно когда им предложат то, чего ты их лишаешь.– И что же это? – прищурился Эндрю.– Месть.Месть, размышлял Эндрю позже, это неплохо. Или не настолько плохо, как рассказывают те, кто родился и вырос на мирных землях в достойных условиях. Кого не пытали, не избивали, не насиловали, чьи семьи не вырезали под ноль. Иногда месть – это лечебная припарка поверх раны, которая дергает и болит много лет. Иногда это движущая сила – да, уничтожающая и сокрушительная, но зато сколько места сразу освобождается… для чего-то еще.

В конце концов, месть приносит простое животное удовольствие. Наблюдать, как корчится в агонии враг, как истекает кровью и молит о пощаде, но в вытаращенных глазах плещется понимание: пощады можно не ждать.Месть – это какой-то особый вид кайфа. Совсем как от химии. Этот кайф искажает реальность, от него приятно кружится голова. Раз начав – очень трудно, почти невозможно остановиться, да и не хочется, ведь незыблемо, неколебимо чувство собственной правоты.

Эндрю, знакомый со вкусом мести, прогуливаясь по улицам своего города и здороваясь со своими людьми, планировал не позволить им даже начать. Каких бы усилий ему это ни стоило.

Первый постулат в зачатках новой идеологии: прошлое должно оставаться в прошлом. Будущее строится сообща.

В Ниптоне Эндрю не успели поздравить с победой. В общем-то, и некому было поздравлять: все, кто желал ощутить сопричастность и лично поговорить с победителем, сделали это по рации. Даже Анита. Такая любимая и такая далекая Анита. ?Я рада, – сказала, – что ты не пострадал?. И Эндрю головой понимал, что она действительно рада, но сердцем в это не верил: ни тепла, ни трепета не ощутил.Едва он в сопровождении своих отрядов вошел в город, к нему подлетели с неприятными новостями. Первая и самая тревожная: ранним утром на аванпосту ?Мохаве? опять стреляли. В бинокль был виден какой-то взрыв: судя по всполохам и разрушительной силе, что-то плазменное рвануло. Как только все стихло, Чейз отправил туда трех человек. Двух своих и одного легионера: безропотного парня по такому поводу переодели в гражданское. Кожаным штанам и жилету легионер был совсем не рад.Разведка выдвинулась к аванпосту вскоре после рассвета. На связь не выходила, и Чейз не решался вызывать первым. ?А вдруг, – пояснил, чего-то смущаясь, – они там в засаде сидят?.

Еще одна беспокойная новость: идут вторые сутки, как Нейтан исчез. И его толком никто не ищет, как с возмущением выпалил встревоженный Рубен, перехвативший Эндрю на пути к дому. Чейз вчера лишь пару человек выделил: те проверили пещеру Нейтана, и увиденное там им совсем не понравилось. Осмотрели окрестности – ничего подозрительного не нашли. Ни крови, ни обрывков одежды, ни кружащего над холмами прожорливого воронья. Наверное, сказали, парень ушел погулять и скоро вернется.– Бред же, – скривился Эндрю. – Какое, к дьяволу, ?погулять?? Он же и за черту города выйти не может.– Я им то же самое говорил! Вот этими же словами им объяснял, понимаешь? Что он странный. Он не может от своего места уходить далеко.– А в туннель возле аэропорта он не стал бы возвращаться? Хотя нет, – не дав Рубену ответить, Эндрю махнул рукой. – Туда топать день, для Нейта это как… Как космическое, мать его, путешествие. Что Чейз говорит?Рубен сердито качнул головой:– Ничего. Он как будто не хочет верить, что Нейтан мог попасть в большую беду. Людей на поиски выдавать отказался. Велел подождать еще пару дней, вдруг Нейтан вернется. А я уверен: сам он не вернется. Ты понимаешь? – Рубен заглядывал Эндрю в глаза. – А еще Чейз спрашивал, знаешь ли ты, что у пещере у Нейтана лежит труп какого-то легионера. То, что осталось от трупа: скелет и красные тряпки…Эндрю подобрался:– И ты что сказал?– Что об этом лучше с тобой говорить. Я ведь все сделал правильно? Нейтан. Его надо найти. Я даже к мистеру Сандерсу подходил. Я… Я боюсь его, – сокрушенно покаялся. – Очень боюсь. Он человек нехороший. Темный и непонятный. Как пещера глубоко под водой. Но у него есть свои отряды, они ходят везде. И он сказал, что…– Погоди, так Сандерс уже здесь?– Вчера пришел. Услышал про Нейтана и сказал… Он так странно сказал, – Рубен склонил лохматую голову, вспоминая. – Что когда-то он выманил раненого зверя из логова, предложив ему жизнь. Он сказал, за меньшее зверь не вышел бы по собственной воле. Еще он сказал, что в Нейтане больше нет такой нужды, как когда-то, и это значит… Значит, можно его не искать. Comprende? Скажи мне: разве так можно? Он же совсем дитя.Дитя. Девятнадцатилетнее дитя, отрешенно смотрящее на мир своим единственным черным глазом, выращивающее грибы в распотрошенных человечьих телах, будто в садовых кадках. Неудивительно, что Сандерс считает его интересным. Ничего странного в том, что они нашли общий язык.

Эндрю выдохнул, утер лоб: с каждым днем становится все теплей и теплей, как бы весна и лето не обернулись адом.– А где сейчас Сандерс?– Он… – Рубен развел руками. – Нейтана отправился поискать.Пара секунд ушла на то, чтобы мысленно исключить из картины маленькое, но досадное противоречие.– Понятно, – соврал Эндрю. – Ну что ж… Если он захочет – найдет. Подожди пару дней. – Лицо Рубена вытянулось. – Я не пытаюсь от тебя отмахнуться. Но… Сандерс, – упало свинцовой гирей. – Если он ищет, не вмешивайся.Он никому не признался бы вслух, но третья новость незадачливого утра вызвала у него куда больше эмоций, чем исчезновение Нейтана и перестрелка на аванпосту. И эта новость касалась Дантона. Того самого Дантона, которому удалось на трезвую голову пережить долгий путь, плен, пытки, гибель товарищей, сногсшибательные откровения Эндрю Нолана, самоубийство Уэсли, сотрудничество с Легионом… Одним словом – все.Сорвался он в период относительного затишья. Почти целый год пустил псу под хвост. Надрался накануне то ли один, то ли в компании – этого наверняка выяснить не вышло. Своей участи Дантон покорно ждал на трухлявой скамье рядом с домом Эндрю и, когда тот появился, даже не встал. Закрыл ладонями лицо, яростно потер его и уставился из-под пальцев: солнце резануло по осунувшейся физиономии коротким лучом, прежде чем снова спрятаться за облаками.– Мне уже сообщили, – бросил Эндрю вместо приветствия. – Какого черта? Как вообще… Как так можно было?– Да я… – Дантон пожевал губами, на которых желтела противная корка. – Я просто… Бля, Нолан, ну хоть нотации не читай. Хочешь в морду дать – дай. Только давай без этих всех ?как так можно??.Удивительным и пренеприятнейшим образом меняет человека крепкий алкоголь. И алкоголизм. Буквально на днях уставший, но здоровый и моложавый Дантон сейчас напоминал вусмерть спившегося бродягу. Одежда – мятая и несвежая, волосы сальные и растрепанные, рожа сизая от щетины, отекшая, вся в каких-то ямах и складках. Глаза с раздувшимися сосудами смотрят из-под красных раздраженных век. Выглядит так, словно не днем накануне, а как минимум месяц бухал. Одним словом, в точности как в Лимане.

– Отвратительно, – Эндрю подумал вслух. – И что ты теперь собираешься делать?– Я… – Дантон неуклюже сдвинулся на скамье, и та покачнулась. Развалится со дня на день. – Да все с начала начну. С самого начала. Уже детоксом закинулся, потом к доку на промывку пойду. А потом… Да твою мать, – схватившись за голову, он согнулся, уставился в землю. – Ну чего ты так смотришь? Ну хочешь – выпори меня или…– Нет, – Эндрю почувствовал, как лицо исказилось, изобразив то ли жалость, то ли брезгливость. – Тебя больше никто и пальцем не тронет…?Жалость. Все-таки жалость?.– …если только ты не… – осекся. – Ладно, забей.Скрипнула на зубах едкая, горькая злость. И на этого человека Уэсли оставил несколько городов! Его пытался в последние часы жизни чему-то научить, что-то ему передать. Что-нибудь важнее проклятого бухла и безграничного вредоносного эгоизма.А этот гондон надрался. Надрался, хотя так уверенно шагал по дорожке здравомыслия, ответственности и трезвости. Разве можно теперь ему хоть в чем-нибудь доверять??А как же насчет тебя?? – без издевки, но как-то подозрительно вкрадчиво поинтересовался внутренний голос.

?Я не срывался, – огрызнулся Эндрю на невидимого говнюка в своей голове. – Меня никто не спрашивал, между прочим…?И в мыслях споткнулся, не додумав прогорклого ?почти как тогда?. Идеальное оправдание: его никто ни о чем не спрашивал. На протяжении всей чертовой жизни. А теперь спрашивают по сто раз на дню.

– Я тут под этим делом… – напомнил о себе Дантон. – Короче… штуку одну набросал. Сейчас, – суетливо ощупал одежду, карманы. – Вот оно, – вытащил сложенный и смятый листок.Протянул его Эндрю. На бумажке с желтоватыми разводами и засохшими пятнами были нарисованы круги. Много кругов – кривых, по несколько раз обведенных. Стрелки, ведущие от одного круга к другим, сходящиеся в центре, разбегающиеся к краям. Буквы, какие-то кресты и штрихи. Цифры – на первый взгляд, совершенно беспорядочные, ни о чем не говорящие.