1. Одна жизнь (1/1)

Покинув Гудспрингс, ты намеренно не уходишь далеко, чтобы кто-то более опытный нашёл тебя и подсказал, что делать дальше. Ты не сомневаешься, что изворотливый фрументарий снова безошибочно выйдет на свежий след, и оставляешь на земле ?хлебные крошки??— обрывки красной ленты. Так ты подтверждаешь верность старому уговору с Легионом Цезаря. Как и всегда, Вульпес внимательно слушает объяснения, устремляя проницательный взгляд через солнцезащитные очки. Его лицо не выражает ни одной эмоции до самого расставания, но на прощание, впрочем, фрументарий дёргает за поводок посильнее?— чтобы помнила своё место. На фоне старых шрамов совершенно не ощущается, как затягивается от его слов незримый ошейник. В горящем городе, стоя у распятых на крестах людей, ты тоже чувствуешь себя уверенно. К подрывникам нет жалости?— именно на примере таких, как они, ты в сотый раз убеждаешься в своей правоте. Только плутократы обвешивают своих рабов взрывчаткой. В Легионе же всё было несколько иначе, рабом там быть?— почётно, в чём-то даже неплохо. Встретив Вульпеса впервые, ты добровольно пошла на сделку, поверив в сладостные речи о благополучии в бывших варварских племенах, и вымениваешь необходимые услуги за возможность переселиться в Юту?— пусть и рабыней, но лишённой нужды питаться всем, что найдётся под ногами. К тому же, ты лучше других знаешь, сколько на самом деле весит рабский ошейник, а звук, издаваемый датчиком перед детонацией, слышится в каждом сне. Ты смотришь на запад с неизменным отвращением и думаешь, что теперь-то всё повернётся иначе?— таких переворотов в твоей жизни было уже штук пять. Этот путь был долог, уроженка Хаба, но только среди мёртвых песков Мохаве ты чувствуешь себя совсем другим человеком. Точно цветок брока в сердце пустошей, ты наконец распускаешься во всей красе, находишь собственного Бога и долгожданное умиротворение. Заглядывая в себя, ты впервые не видишь злости, в том числе на человека в пижонском клетчатом костюме, что вышиб тебе мозги без всякой причины,?— наоборот, даже радуешься, что он освободил в голове место для чего-то большего. Поэтому ты не торопишься отомстить, но и порученную работу доводить до конца не рвёшься?— жизнь не стоит какой-то там посылки?— и даже не заглядываешь в Примм по пути. Впрочем, фрументарий доверил столько дел, что за полжизни не разберёшься,?— будто специально оттягивал исполнение сделки. Вместо привычного выживания ты чаще думаешь о корнях и небе над головой. Осталось больше времени, чтобы наблюдать за звёздами, лёжа на сухой земле, мысленно утопать в чистоте ночного неба. В долгожданном одиночестве?— на свободе! —?кутаясь в тёплое покрывало, ты коротаешь прохладные ночи за игрой на гитаре, вежливо одолженной у Санни Смайлс, и будто совсем не чувствуешь голода. Пальцы неуверенно скользят по грифу, пытаясь на память повторить услышанную по радио мелодию. Слов песни ты тоже не помнишь, но не расстраиваешься и смело мычишь под нос мотив, не боясь, что кто-то услышит и высмеет твои потуги. Да и кому слушать? Разве что бескрайней пустоши, раскинувшейся от горизонта до горизонта. Ты вдыхаешь её сухой воздух и растягиваешь губы в лёгкой улыбке, понимая наконец, как пахнет дом. Через несколько дней ты встречаешь попутный караван и под охраной добираешься до Нью-Вегаса. Путешественница с гитарой за спиной?— к тому же, по говору, явно из блаженных?— ни у кого не вызывает подозрений. Сидя у лагерного костра, ты напеваешь услышанную ещё в доме дока Митчелла песню, когда твоё сознание то возвращалось в реальность, то проваливалось в небытие. Конечно, ты не помнишь ни куплета, ни полноценного припева?— ты даже не уверена, что в песне они были однозначно разделимы, однако на третьем круге повторения караванщики начинают подпевать:Одна любовь,Одна кровь,Одна жизнь…Ты должен делать то, что считаешь нужным.Одна жизньДруг с другом,Сестры,Братья,Одна жизнь,Но мы не одинаковые.Мы должныПоддерживать друг друга… Только в присутствии других людей ты открываешь рот и наполняешь слова смыслом?— и чувствуешь, как они меняются, трансформируются в твоей голове, обрастая ассоциациями. С осознанием приходит и первое сомнение, но ты быстро гонишь его, как тот мелкий песок, подхваченный встречным ветром, и говоришь себе, что это из-за него увлажняются глаза. Теперь ты лучше многих знаешь, что настоящий Бог поёт?— иначе как он донесёт свою любовь? Через три дня ты прощаешься с попутчиками и добираешься до ворот лагеря Маккарран. —?Я курьер, принесла счёт доктору Хилдерну от Элис Маклафферти,?— как заученный пароль, ты повторяешь охранникам слова Вульпеса и попадаешь на территорию военной базы. Не существует подходящих слов, чтобы описать впечатления от прогулки в тылу НКР. В лабиринте палаток и тентов совершенно расслабился первый разведбатальон, которого так боятся легионеры и Ханы?— теперь ты знаешь, что эти солдаты ничем не отличаются от остальных, и многие уже практически слетели с катушек. Призраки?— лишь обман. Безопасность?— иллюзия. Армия голодает, не в состоянии наладить логистику и радиосвязь?— и это в преддверии войны с Легионом! Неудивительно, что никто не услышал криков, когда работорговцы вломились в дом твоих родителей. В полупустом здании аэропорта ты чувствуешь себя будто в чреве убитого зверя. Немногочисленные бойцы стоят в тишине и почти не шевелятся, точно восковые, чтобы не пробудить таящееся в гигантском зале эхо. Здесь жутко?— от темноты и почерневших от копоти стен, здесь душно?— ведь окна все давно заварены и заколочены. Наверное, той веры, как в древнюю систему вентиляции, не будет даже у президента Кимбола. Здесь же ты встречаешь пленника по имени Сил?— излишне самоуверенного легионера, однако его решимость и преданность внушают тебе уважение. ?Расколоть? его намерена лейтенант Бойд, которая женщиной родилась по какой-то трагической случайности. В допросе ты не участвуешь, опасаясь, что это тебя выдаст, а смотришь со стороны. Ты ведь не такая уверенная в себе, не выращенная в диких условиях настоящей борьбы за выживание, не правда ли? Когда избитому до полусмерти пленнику решают дать стакан воды?— не из жалости, а чтобы подарить надежду,?— ты наконец вызываешься помочь. Его глаза заплыли, но Сил всё равно неотрывно наблюдает за каждым твоим движением, точно загнанный в угол зверь. Неплохо бы проверить его на верность. —?Abeunt studia in mores, *?— говоришь ему тихо, опустившись рядом,?— струсив однажды, будешь подводить Цезаря и дальше. Глаза легионера стекленеют, а ты торжествуешь, заметив в них ужас и собственное отражение. Его слова бьют в ответ наотмашь, и даже Бойд от удивления открывает рот. Связист тут же бежит разносить новость: Цезарь скоро умрёт! Дознаватель хлопает по плечу и хвалит за элегантный подход, прочит тебе перспективное будущее в НКР, а ты отмахиваешься и выходишь на свежий воздух. Думаешь невольно, какова вероятность оказаться в конце пути в той же клетке, что и Сил? Лейтенанту Бойд определённо понравится вышибать из тебя дурь. Оставаться в лагере?— выше всяких сил, и ты постепенно выполняешь задания фрументария: изучаешь Фрисайд и заручаешься поддержкой семьи Ван Графф, проникаешь на Стрип и, наконец, спасаешь от Омерты Мартину Гресбек?— почти такую же горе-шпионку, как ты. Через неё ты выходишь на капитана Кёртиса из лагеря Маккарран, и чувствуешь, что круг начинает замыкаться; Вульпес явно что-то утаивает. Дел в городе столько, что ты и не упомнишь, когда гитару последний раз брала в руки?— лишним грузом она маячит за спиной, но мотив любимой песни не идёт из головы. О путешествиях по пустошам теперь остаётся только мечтать и вспоминать мгновения сладостной свободы, засыпая на шаткой койке в общей солдатской палатке. Только волонтёрская служба у Последователей Апокалипсиса приносит душе долгожданное умиротворение; в нищем Фрисайде их пункт похож на оазис с надеждой. Ты носишь припасы, играешь в миротворца и даже на миг забываешь, что помогаешь разжигать вражду. Саботаж, шпионаж?— всё это проходит будто в другой жизни, а пока ты просто сидишь во дворе Мормонского Форта, играешь гитаре и подпеваешь чумазым детишкам:Одна любовь,Одна кровь,Одна жизнь…Мы должныПоддерживать друг друга…Одна… жизнь…Одно целое… Джули Фаркас улыбается, глядя, как повеселели её пациенты, и даже хмурый Аркейд с любопытством выглядывает из тента. Точно довоенный Санта Клаус, ты даришь радость алкашам и наркоманам. Только не думай, что те специально травятся, чтобы снова прийти тебя послушать. При следующей встрече ты выкладываешь Вульпесу всё, что узнала от Мартины, но тот лишь усмехается. —?Капитан Кёртис?— мой хороший друг,?— говорит легионер, всё так же неотрывно читая твоё озадаченное лицо. —?Думаю, настала пора нам действовать быстрее. Отныне слушайся его?— и всё поймёшь. Когда фрументарий отворачивается, ты не выдерживаешь и задаёшь единственный волнующий вопрос: —?Цезарь действительно болен? Вульпес дёргается, точно от удара, и тут же уходит, не удостоив ответом. Пик?— так зовут шпиона?— стал тебе новым фрументарием, и это его рекомендации дают путёвку в странное будущее. Узнав, что гитару ты носишь не только для прикрытия, он подсказывает, как проникнуть в ?Топс? с чёрного входа?— и вот ты уже участвуешь в отборе талантов в театре ?Туз?. Лампы слепят, как на допросе, пальцы вцепились в гриф и едва шевелятся, даже забывается единственная известная тебе песня. Прикрывая рукой глаза, ты мямлишь что-то о плохом самочувствии и клянёшься, что покалечишь Пика за эту глупую идею. Но лишь благодаря ему ты возвращаешь платиновую фишку и умеряешь зверские аппетиты общества ?Белая перчатка?. Кстати, в штат театра ?Туз? тебя почему-то принимают?— хоть и в резерв, на случай, если звезда напьётся. Стрип не вызывает в душе никакого отклика, кроме ненависти, а к горлу подступает тошнота всякий раз, когда ты посещаешь какое-нибудь заведение. Пик?— и, незримо, фрументарий Инкульта?— направляет твоё внимание на каннибализм в ?Ультра-Люкс?, разврат в ?Гоморре? и неуёмную гордыню ?Председателей?. Всех?— от игроков до солдат НКР, что проводят здесь увольнительные,?— ты жалеешь не больше, чем распятых в Ниптоне подрывников. Цезарь ликует, радуется твоим успехам и ждёт с визитом в Форт, а вместе с ним и фрументарий Инкульта?— сдержанно, в свойственной ему манере. Он всё ещё тебе не верит. Пик хмурится и будто бы ревнует к успеху. Чтобы разрядить обстановку, совершенно случайно ты упоминаешь о друзьях из Последователей Апокалипсиса, которые могли бы вылечить Цезаря, будь ситуация не такой напряжённой. Чтобы оправдать частое присутствие в лагере Маккарран, ты берёшься за мелкие поручения Датри и несколько лениво ?чистишь? окрестности от ?Чертей?, вручая майору обезображенные выстрелами головы случайных бандитов. Иногда ты размышляешь о старой вентиляции и людях внутри, как о пловцах, что дышат под водой через коктейльную трубочку, считаешь, никто и не заметит, что довоенная система пришла в негодность. Разве что Пик как-то научится обходиться без воздуха?— иначе вы оба подставитесь. Пока никто и не подозревал, что шпионов в лагере целых двое. Один?— ниже травы и тише воды, прячется за удобным чином, а вторая?— на виду у всех ярче золота блестит. Да и видели рейнджеры НКР среди легионеров вольных женщин? Правда, для тебя эта свобода?— до поры до времени. Пик нервничает всё больше, и это, конечно же, беспокоит: капитану Кёртису приказали найти шпиона в лагере Маккарран, но сам себя поймать он не может?— и тут на сцену снова выходишь ты. Тебе торжественно вручают взрывчатку, детонатор, краткую инструкцию по применению и разворачивают в сторону монорельса. В точно обозначенный час поезд взрывается ко всем чертям вместе с парочкой новобранцев, а Пик как ни в чём не бывало в это время улыбается прямо в лицо полковнику Шу. Первый акт сыгран. Занавес. В Маккарран стало ещё тише, чем раньше, лагерь будто вымер изнутри. Усаживаясь в пустующем холле, где до войны пассажиры проходили досмотр перед посадкой на самолёты, ты интересуешься, какая тут акустика?— и ударяешь по струнам. Эхо мелодии звучит оглушающе; ты испуганно замираешь, мгновенно перехватив гриф ладонью и успокаивая струны. Наверное, не самая лучшая идея?— играть именно здесь, особенно сейчас, но тебя почему-то тянет в Маккарран, точно призрака, что не может найти покой,?— к его почерневшим стенам с забитыми окнами и депрессивному полумраку. Возможно, именно так ты выглядишь сейчас внутри. Через пустоту и темень ты отчётливо чувствуешь чьё-то присутствие и инстинктивно смотришь вверх, встречаясь взглядом с полковником. Ты никогда не пересекалась с Джеймсом Шу, но почему-то сразу понимаешь, что это именно он. Мужчина не спеша спускается по застывшему эскалатору и подходит к тебе. В его глазах?— живой интерес, с некой жадностью он скользит взглядом по музыкальному инструменту и внезапно просит: —?Сыграй, а то здесь смертельно тихо. Краснеешь, изворачиваешься, ты зачем-то признаёшься, что нотной грамоте не обучена, а только аккорды на слух подбираешь. От страха ты почти готова во всём сознаться до самого конца, но стук собственных зубов мешает выдать Пика, Вульпеса?— и так до самого Цезаря. —?Тем более сыграй,?— Шу смотрит на тебя, уже не скрывая удивления. —?Если так, то у тебя талант. Сердце бьётся в груди, точно испуганная птица; ты дрожишь перед ним, под его ласковым взглядом. Он совсем не похож на того, кто готов сломаться,?— и это чертовски пугает! Окостеневшими пальцами ты проводишь по грифу и начинаешь играть, сосредоточенно смотришь, как подушечки пальцев зажимают нужный лад, с ужасом чувствуя, что щёки предательски горят. —?А я знаю эту песню,?— внезапно произносит полковник, точно по волшебству, разрушая оцепенение. —?Можно попробовать? Уж не помню, когда в последний раз играл,?— он бегло поднимает взгляд к потолку и чуть прикусывает нижнюю губу,?— кажется, ещё сержантом. Так что заранее прошу простить за порчу слуха, мэм. Опешив, ты послушно передаёшь гитару, и полковник усаживается рядом. Через несколько неловких попыток вступить его руки заставляют инструмент не играть, а петь?— да и сам он вскоре не выдерживает и подпевает в ответ. Ты краснеешь ещё сильнее, оглядываешься по сторонам, но полковника чужое мнение сейчас совершенно не волнует.Тебе становится лучшеИли ты чувствуешь всё то же?Тебе от этого станет легче?Тебе есть, кого винить…Я разочаровал тебяИли оставил неприятное послевкусие во рту?Ты ведешь себя, как будто у тебя никогда не было любви,И хочешь, чтобы и я жил без неё… Глаза широко распахиваются, когда нужные слова долетают до твоего сознания?— песня совсем не такая, как ты думала! Полковник искренне счастлив, пока звучит мелодия. Он оглядывается и слегка улыбается?— в этот момент хочется верить, что он обращается именно к тебе. Пусть у тебя довольно смешной вид, пусть Шу немного дурачится, но Бог поёт в твоём сердце?— снова пронзительно чисто, как когда-то на пустошах, на свободе. Долгое время ты боялась, что это ощущение больше не повторится, но его с лёгкостью дарует?— кто бы подумал! —?офицер НКР.Что ж…Слишком поздно?—Сегодня ночьюВытаскивать прошлое на свет.Мы одно целое, но мы не одинаковые,Мы должныПоддерживать друг друга,Как одно целое… В этот момент ты восхищаешься полковником: разве какой-нибудь легат или фрументарий осмелится при подчинённых просто взять и спеть, да ещё о превратностях любви? Невольно ты представляешь на месте полковника напыщенного Вульпеса, покачивающегося в такт мелодии, и прикрываешь улыбку ладонью. В Легионе однозначно нет места любви?— ни к ближнему своему, ни к собственному труду, ни даже к Цезарю?— он, как и все вокруг, легко заменяется на кого-то другого. Странное чувство?— ведь раньше это тебя нисколько не волновало. Мир ненавидел тебя, а ты лишь отвечала взаимностью, как маленькая напуганная зверюшка. Теперь сердце трепещет, оно впервые требует чего-то большего?— и вот ты уже не знаешь, почему добровольно пошла на сделку. Плакать бы, да только не с чего. Эйфория длится ровно две минуты, пока поёт полковник. Когда же музыка стихает, вас обоих вновь поглощает полумрак аэропорта Маккарран. Реальность, проблемы, ожидания, война?— уводят вас в разные стороны. Шу растерянно глядит перед собой, всё ещё держа гитару на коленях, ты тоже смотришь куда угодно, только не на него?— мнётесь вы так, будто только что переспали, а не просто по очереди сыграли на гитаре. —?А меня научишь? —?робко спрашиваешь ты, разрушая неловкую паузу. —?Почему бы и нет? —?полковник медленно кивает и вновь возвращает себе легендарную безмятежность. После уничтожения монорельса дела у НКР идут всё хуже и хуже. Генерал Оливер откровенно сомневается в компетентности полковника и к приезду президента отряжает лучших рейнджеров. —?Я тут только логистикой занимался до отхода армии. Хотя уже вряд ли, без монорельса-то,?— пожимает плечами Шу, когда ты расспрашиваешь его о работе и претензиях генерала. —?Руковожу гарнизоном неофициально, подзатыльники получаю неофициально. Иногда кажется, что и к дамбе мы относимся так же?— неофициально. В свободные часы, урывками вы вместе учитесь играть на гитаре: он навёрстывает упущенное и перенимает что-то новое, ты же наконец выучиваешь свою песню?— только не чувствуешь удовлетворения, достигнув долгожданной цели. Смысл её для тебя навсегда изменился?— самое ужасное, что в лучшую сторону. На пустошах никто не смотрит собеседнику в глаза, а куда-то через плечо, внимательно изучая твоё ухо. Таким людям всегда есть что скрывать?— и ты в их подавляющем числе. В отличие от фрументария Инкульты, полковник Шу не давит морально, а изучает интересного ему собеседника, одним взглядом вселяя уверенность во всех, кто его окружает. Тебе правда очень хочется стать чем-то большим в его глазах, например, той самой Курьершей из баек. Сохраняя безупречный внешний блеск, ты скрываешь, что порядком сгнила изнутри. Как он посмотрит на тебя, что скажет, когда правду узнает? Поэтому ты тянешь время, проведённое с Джеймсом, как только можешь, разучиваешь новые песни, но та?— первая, единственная?— только ваша. Она для тебя имеет совсем другой смысл. Всё, что его волнует,?— это вверенный гарнизон, его аэропорт Маккарран. В глазах полковника часто мелькает боль, словно, взорвав монорельс, ты нанесла увечье и ему. Джеймс Шу?— единственный офицер, ради которого стоит рискнуть, и единственный, ради кого стоит поменять своё мнение. Он спокоен, справедлив и невероятно рассудителен, как сам Цезарь?— и новые сомнения, точно черви, проникают в твой мозг, разъедая былую уверенность с каждым проведённым вместе днём. Среди всех неотёсанных и равнодушных солдат НКР ты находишь полковника Шу самым искренним, верным… правильным? Со временем ты набираешься смелости, чтобы спросить у Пика, почему полковник только распоряжается жалкими остатками гарнизона, хотя должен был, по логике, руководить всей армией. Очевидная структура Легиона не открывает тебе ответ, а только приводит в недоумение. Ты уже немного разбираешься в бюрократии?— бессмысленном инструменте плутократов, будто созданным для их замедления и постепенного уничтожения,?— но всё равно не понимаешь, как столь достойный лидер оказался запертым в тесном кабинете. Мысли Пика занимает лишь предстоящий визит президента НКР, поэтому суть твоего вопроса он пропускает мимо ушей и отвечает по существу: —?Штабные крысы предпочитают видеть друзей рядом с собой. Оливер когда-то служил с Кимболом, вот и получил чин генерала. Шу ещё везёт: в первой битве Легион не взял Дамбу только из-за рейнджеров под командованием Хенлона, но тот не пользовался расположением президента, поэтому лучший стратег НКР сейчас отсиживает задницу в лагере Гольф, якобы на пенсии. Видишь, президент сам даёт Легиону второй шанс?— и на этот раз с заранее известным результатом. ?Как бы не оказалось, что Кимбол тоже стал ?спящим“ агентом, назначенным лично Цезарем?,?— но искромётная издёвка не срывается с языка. Твой подельник, сам того не ведая, даёт НКР надежду?— но есть ли ещё надежда для Курьера? При следующей встрече Вульпес смотрит на тебя с подозрением и, точно старый гончий пёс, чует в тебе ядовитые сомнения. Под его голосом тянет сломаться, пасть ниц и вымаливать прощение. Сделку с Дьяволом не отменишь, слов обратно не воротишь, никто не спасёт тебя от карающей длани Цезаря. Глупо верить только в беспомощного полковника Шу?— и только потому, что вас что-то незримо объединяет. Из глубин души поднимается острый ком и застревает в горле. Тебе искренне жаль, что вы не встретились раньше. Впрочем, если бы не Вульпес, попала бы ты в Маккарран, к самому полковнику Шу? Присутствие фрументария меняет, подчиняет. Когда он уходит, ты вновь думаешь здраво: нет, хватит видеть мир лишь в тёмных тонах. Признай, что Кимбол?— не самый лучший лидер, он заслуживает смерти. Но он?— лишь символ, и Легион, убив его во время речи на столь желанной дамбе Гувера, сделает намного больше, чем просто убьёт президента. Чувствуешь, как щемит от злости сердце? Это значит принимать реальность такой, какая она есть. Твоё присутствие на дамбе успокаивает и НКР, и диверсантов Легиона. Закончив инспектировать, ты даёшь переодетому стрелку ?добро? и лезешь вместе с ним на вышку. —?Удостовериться, что всё будет сделано правильно,?— ты говоришь с нажимом, точно важная и мудрая птица. Этому трюку научил тебя Вульпес?— заранее ставить под сомнения чьи-то возможности. Стрелок слишком сосредоточен, чтобы заметить в твоих руках нож. Его тело рассекает воздух и падает прямо на сцену, под ноги Кимбола. В один миг рейнджеры закрывают президента собственными телами, телохранители запихивают его в винтокрыл. Когда ты достигаешь земли, огромная машина уже улетает, поднимая волны пыли. Остальные легионеры истекают кровью на песке?— Цезарь всё равно казнил бы их. Не у всех же есть выбор, как у некоторых. Однако ты знаешь одну хитрую крысу, что никогда не кинется медведю в морду, и бегом направляешься обратно в Маккарран, врываешься к Шу и с порога кричишь, чтобы не передумать: —?Немедленно задержите капитана Кёртиса! Полковник бледен?— здесь только что узнали о случившемся на дамбе Гувера,?— но с места срывается вместе с тобой. Пик?— далеко не Сил, он намного умней, храбрей и знает, как использовать пистолет. Когда вы врываетесь в кабинет, его кровь уже украшает стены и пол. Ничего, для допроса хватит и тебя. Блестяще, просто блестяще! Конец второго акта. В кабинете полковника вы снова одни. При тебе он никогда не пил, но сегодня решает сделать исключение. —?Говори,?— коротко бросает он, и ты послушно щебечешь?— о Вульпесе, об уговоре, о рабстве, о Пике, Омерте, других Семьях и платиновой фишке. С каждым словом полковник мрачнеет, а к концу рассказа ты сама не против, чтобы он тебя на месте убил. —?Погоди, ты добровольно перешла на сторону Легиона? —?хмуря брови, Шу подводит итог. —?Ну… хотела,?— выдавливаешь ты и чувствуешь себя набитой дурой, победителем лотереи Вульпеса со вторым номером. —?Значит, ты в процессе смены одного рабства на другое? —?произносит Шу, точно фрументарий Инкульта, и тебе совершенно не по себе от такого сравнения. Полковник прав?— не вертись. Может, тебе так будет даже лучше? Заключённые всегда стремятся вернуться обратно, где всё для них знакомо. Шу нервно смеётся, скрывая ладонью лицо. Разведка справляется ещё хуже, чем он думал?— ситуация намного, намного хуже и запутаннее, а ключ к решению проблемы сидит сейчас перед ним и почти не моргает от ужаса. Полковник и не собирается скрывать, как разочарован. —?Исправь, что наворотила, и я закрою глаза на твоё прошлое,?— произносит он на выдохе, устало. —?Помоги спасти мой гарнизон. Вот так просто. Постепенно полковник собирает под своим началом отдалённые посты в Мохаве, налаживает поставки, договорившись с ?Красным Караваном?, Последователи Апокалипсиса делятся ресурсами и отряжают нескольких врачей для предстоящей битвы, даже старик Хенлон обещает помочь. Вы укрепляете Маккарран?— конечно же, не без помощи твоих связных. Самый большой недостаток Легиона при формировании долгосрочных союзов?— вынужденная анонимность на территории Нью-Вегаса?— до решающей минуты их партнёры не в курсе, что чем-то обязаны Цезарю. Также никто в здравом уме не распилит сук, на котором сидит, ожидая, что Легион пощадит шлюх, игроков и наркоманов. Впрочем, думаешь ты лишь о судьбе единственного человека, который отнёсся к тебе с пониманием?— освобождение предателя ему вряд ли простят. О совместных вечерах, конечно, не может быть и речи. Гитару ты держишь подальше, как нечто постыдное, хотя именно она спасла вас обоих от беды. Шу договаривается с начальницей военной полиции о перемирии?— и этого вполне достаточно. Чтобы загладить вину, ты приносишь настоящие, целёхонькие головы лидеров ?Чертей?. Майор Датри делает вид, что о предательстве ничего не слыхал, и дружелюбно хлопает по плечу. Когда он уходит, тебе хочется плакать. Вы делаете всё, что в ваших силах: меньше, чем необходимо, и больше, чем возможно. Шу постоянно недоволен и по нескольку раз отправляет патрули на юг, ты же чувствуешь, что постепенно умираешь: ноги уже стёрты до мяса, кожа на лице шелушится сухой корой, за две недели ты скинула фунтов сорок. Всё, чего ты хочешь,?— уйти туда, где всем плевать на имя Курьера. Выбор сразу падает на богомерзкий Стрип. Сидя у фонтана, прямо на холодных плитах, ты яростно ударяешь по гитарным струнам и поёшь единственную дорогую тебе песню, пытаясь вырвать её мотив из ослабевшего сердца:Слишком поздно?—Сегодня ночьюВытаскивать прошлое на свет.Мы?— одно целое, но мы не одинаковые,Мы должныПоддерживать друг друга,Как одно целое.Ты пришла сюда за прощением?Ты пришла поднимать мертвых?Ты пришла сюда, чтобы подобно ИисусуИсцелить проказу в своей голове? Люди?— разной степени трезвости?— проходят мимо, иногда останавливаются, чтобы молча послушать, иногда?— кидают под ноги крышки. Ты устала, ты чертовски устала, но поднимаешь взгляд на лакированные ботинки, услышав над головой вялые аплодисменты. Вульпес тоже изменился: форму Легиона он сменил на костюм с галстуком и нацепил тёмно-коричневую шляпу, вместо привычного капюшона из цельной шкуры. Кажется, что он другой, но ты всё равно ощущаешь пристальный взгляд мёртвой головы волка. Впервые ты видишь фрументария без солнцезащитных очков, и что-то в его безразличных глазах заставляет предательски вздрогнуть. После необязательных учтивых реплик в твою ладонь ложится то ли полая монета, то ли амулет с изображением быка. Знак ещё тёплый после его рук. —?Этот символ,?— объясняет Вульпес с неизменным напором,?— высшая?— и последняя?— милость Цезаря. Это пропуск в Форт и амнистия. Улица пуста, вы совершенно одни, а из оружия?— только нож, которым ты перерезала глотку аризонскому стрелку. Роботы и солдаты, конечно, отреагируют на борьбу, но исход её далеко не очевиден. Лис чует твой страх и снова умело играет на чувствах: —?Определись со своими желаниями, или мы покончим с этим вопросом прямо сейчас. Он блефует; несмотря на потерю Пика,?— особенно после потери Пика,?— ему нужен Курьер, а тебе нужен Вульпес Инкульта и его пропуск в светлое будущее. Даже если Республика откинет Легион у дамбы, она никогда не простит предательства, убийств, диверсий?— пусть часть вины лежит на Пике, ты, в отличие от него, будешь под рукой. Полковник Шу отведёт взгляд и пропустит вперёд дознавателя Бойд, ведь показательные процессы так вдохновляют нацию после войны! —?Да, я всё ещё хочу уехать в Юту,?— выговариваешь ты, разжав зубы, и резким движением заталкиваешь знак Цезаря в карман. В путь?— с чистым сердцем: долг полковнику Шу ты уплатила. Вместе с Вульпесом вы путешествуете до Коттонвуд-Коув, почти не общаясь в дороге. Фрументарий откровенно не рад попутчице и всячески показывает, что вернуть тебя?— решение исключительно Цезаря, однако не отстаёт ни на шаг, чтобы уберечь от возможных глупостей. Дальше ваш путь пролегает по тихой воде. Ступив на берег и задрав голову вверх, ты чувствуешь странное дежа вю, как когда-то перед лагерем Маккарран. Главный штаб Легиона внушает трепет?— да такой, что дрожат колени. Шатрам и красным знамёнам с изображением быка, кажется, нет числа, а легионеров?— даже на первый взгляд?— намного больше, чем солдат НКР. Выбитые в склоне ступени?— путь на эшафот, что ежедневно проходят женщины и дети, таская тюки на спинах или вёдра с водой. ?Это пленники?,?— говоришь себе,?— ?граждане Легиона должны жить совсем иначе?,?— и, понурив голову, идёшь дальше под громкий лай натасканных собак. Перед шатром Цезаря тебя обыскивают. Первым делом в кучу хлама летит гитара, а уже потом?— нож, револьвер и силовой кастет, будто местный дознаватель тоже в курсе странной магии этой бренчащей штуковины. Цезарь бодр и весел, он совсем не похож на человека, описанного пленным Силом. —?Это правда, я был болен,?— с улыбкой он кивает. —?Но, благодаря вашей рекомендации, болезнь удалось победить. Плотная ткань шатра поднимается, и ты встречаешься взглядом с Аркейдом. На враче нет ни рабского ошейника, ни пут, он выглядит чистым и сытым, даже спокойным?— но сразу срывается с места, завидев тебя. В глазах быстро темнеет, горло сдавливают крепкие пальцы. Сопротивляться его ярости совсем не хочется. Отдавать знакомых людей, друзей?— да хоть врагов! —?в рабство? Нет, этого просто не может быть, ты такого никогда не советовала. Правда? Руки разжимаются; усилиями нескольких легионеров Последователя Апокалипсиса отрывают от его добычи. Больше Аркейда ты не видишь, как и Цезаря. Легат Ланий готовит войска к атаке на дамбу?— при полном боевом облачении. Он больше похож на статую римского бога, чем на живого человека. Тебя держат в тылу для работы в Вегасе, когда дамба будет пройдена, а войска НКР разбиты и обезглавлены. На поле боя все ждут легендарного генерала Ли Оливера. Ты же, нервно кусая губы, ждёшь появления обычного полковника. Долг ему ты уплатила, но мечту не осуществила, справедливость не вернула. И великие дела, приписанные слухами и сплетнями, никогда не были лишь твоей заслугой?— куют победу обычные солдаты и подготовленные лидеры. Шу, благодаря твоей запоздалой поддержке и созданным союзам, готов рассеять легионеров. Цезарь слишком занят главным фронтом и поздно замечает, что информация о состоянии гарнизона неверна. Весь Форт стоит на ушах, ищет Курьера, а вы?— уже вместе с освобождённым Аркейдом,?— успев прихватить гитару, уже вовсю гребёте в сторону дамбы. Так, обманувшая однажды, обманула ещё как минимум трижды. Не рискуя шкурой в открытом противостоянии, ты ищешь укрытия в нейтральном Вегасе и вместе с гражданскими ждёшь ответа, кто же в итоге будет вашим благодетелем. Новости разносятся быстро: о позоре Ли Оливера и чудесном спасении подоспевшими рейнджерами, о полковнике Шу, подменившем раненого в бою генерала… Через несколько часов войска Цезаря отступают, НКР гонит их от дамбы. Пьеса доиграна. Занавес. Конец для неоднозначной карьеры Курьера, но не для тебя. Жизнь почему-то продолжается, она мало похожа на представление. Закрыть бы глаза после поклона и исчезнуть, раствориться во тьме, как всякая тень. Не уйти далеко, умея лишь хорошо говорить и выполнять чужие указы?— научиться бы жить самостоятельно. Но снова театр ?Туз?, и ты на сцене, поёшь единственную живую песню?— отстранённо, апатично. Столь желанное одиночество рвёт на части сердце. Кому нужна музыка, когда её не с кем разделить?Неужели я просил слишком многого,Больше, чем возможно?Ты не дала мне ничего,Теперь это все, что у меня есть.Мы одно целое,Но мы не одинаковые.Да, мыРаним друг друга,Затем делаем это ещё раз.Ты говоришь,Любовь?— это храм,Любовь?— это высший закон,Ты просишь меня войти,Но после заставляешь ползти.Я не могу всё время держаться за то,Что у тебя есть,Когда все, что у тебя есть,?— это боль… Взгляды из зала?— липкие, похотливые, но чаще безразличные. Люди?— разной степени трезвости и адекватности?— успокаивают нервы после битвы. Пускай никто из них на самом деле не сражался?— но волновался же! Невыразимо тошно?— ты только радуешься, что освещение бьёт по глазам, не позволяя заглянуть в зал. Всё-таки мудрый народ?— эти артисты. Сомнения?— уже грудой, наваливаясь одно на другое,?— тянут потяжелевшую грудь к полу и заставляют задаваться вопросом: а правильно ли ты поступила? Кампания в Мохаве не интересна политикам НКР, она плохо влияет на выборы, их не интересуют жертвы и стратегическая ценность?— странно слушать подобные речи, когда ты выстрадал победу. Будь Легион сейчас здесь, а Кимбол лежал бы в могиле?— что бы изменилось? Правильно ли выбрала? Копаться в прошлом, таить обиды, перебирать варианты, как можно было поступить,?— это всё, что хорошо выходит. Слишком много в жизни ?жаль?: что вовремя не прозрела, что боялась свободы… жаль, что вы с полковником не встретились чуть раньше. Настоящее же настолько хрупко, что ты не поспеваешь за него ухватиться?— проще жить там, где всё понятно, где всё уже давно случилось: безмолвная пустошь, твои песни и настоящая дружба. Аризоной снова правит бюрократия, равнодушие и далёкие от жителей политиканы, у НКР больше нет конкурентов, но Вегас будто застыл во времени. Здесь никому нет до тебя дела. Послевоенная эйфория давно пропала, ты учишься жить в мире с собственным выбором. Учишься жить заново. С Аркейдом вы объяснились и даже расстались друзьями?— сердцем чуешь, что впервые что-то сделала правильно. Остаётся только петь, чтобы заполнить пустоту, петь вашу песню?— может, хоть один человек поднимет голову и почувствует то же, что и ты? Не совершит таких же ошибок. Со временем глаза привыкают к яркому свету?— или же кто-то из работников сцены решил пощадить твоё зрение,?— чтобы заметить в зале изменения. Человек в форме НКР среди посетителей театра?— всегда редкий гость. Обычно солдаты предпочитают классический ?бермудский треугольник?: бар, рулетку и уединённую комнату. Засунув руки в карманы, мужчина скромно стоит в углу, внимательно глядя на сцену и обшарпанную, местами подклеенную гитару?— он помнит каждую трещину на её корпусе. Из последних сил ты исполняешь ещё две песни, запинаясь под знакомым ласковым взглядом, и снова дрожишь, будто играешь для полковника впервые. Пальцы приходится двигать по грифу с особым усилием?— и вот уже проскочило несколько ошибок. Наконец, ты кланяешься и на нетвёрдых ногах со сцены спускаешься. Гитара так и застряла в окостеневших от страха руках. Он подходит и вытягивается, как струна, будто собирается честь отдать. —?Генерал?.. —?пробуешь почву, но Шу резко мотает головой и широко улыбается. —?Слишком молод, слишком импульсивен, действовал не по инструкции, да и как я отсюда уйду? Интендант опять проворуется, Датри в лагере засыпется или с Бойд подерётся… Кстати, этой развалюхе тоже давно пора на покой,?— говорит он, небрежным жестом указывая на твою боевую подругу, снова прячет руку обратно в карман и в ожидании реакции поджимает губы. —?Разве что ты сделаешь мне новую,?— бурчишь в ответ, перекидывая дрожащей рукой через плечо инструмент. —?А почему бы и нет? Свежее начало нам не помешает. Тяжёлый вздох сам собой рвётся из лёгких, но Шу настроен самым серьёзным образом. Всё в его исполнении кажется лёгким, но полным уверенности?— есть, чему позавидовать. Тебе кажется, что он просто не способен ошибиться. А если верит он, может, пора начать верить и себе самой? —?У меня ещё и работа найдётся,?— говоришь ты и, улыбаясь, демонстрируешь зажатую между пальцев фишку цвета платины. Действительно жаль, что вы не встретились раньше, но… вы знакомы сейчас.