Humulus (1/1)

Геральт не мог оставить своё обещание. Хоть все и вернулось на круги своя, и они с Юлианом упорно делали вид, что незнакомы, что их не связывает нечто большее, чем простые отношения двух юношей, один из которых залечивает раны, все равно мысли о юном лекаре иногда посещали голову Геральта.Мысли были такие же обрывочные, абстрактные, они напоминали ему ту песню, что лилась из уст лекаря в последнюю встречу, веяли теплым, опаляя его одинокую, как у всех здесь, душу живительным жаром. Однако юный, не знакомый с жизнью Геральт, пока не мог найти им причину, поэтому старательно отмахивался от них.Но вечно прятаться от них не получилось бы даже у него. Именно поэтому он думал, как с неким волнением зайдет в комнату, хранившую столько секретов, не только, чтобы выпить эля и напиться вдрызг перед испытанием, но и чтобы услышать, возможно, в последний раз музыку, что напоминала ему о доме.Стоя перед дверью, Геральт крепче прижал к груди пыльные бутылки, неловко постучал. За дверью тут же послышались шаги: Геральт нахмурился, прежде чем взглянуть на чуть покрасневшего, уставшего лекаря сверху вниз. Юлиан кивнул головой, отошёл от двери, пропуская внутрь будущего ведьмака и с вожделением глядя на хрупкую ношу в его руках. В глазах лекаря тут же засверкал огонёк, на тонких губах заиграла улыбка, и Геральт с облегчением выдохнул, позволил себе неуверенную, легкую и незаметную полуулыбку, наблюдая за радостью Юлиана?— вызвало ли ее его появление или алкоголь, он не знал и думать не хотел.Геральт быстро зашел в комнату, проследил за тем, как Юлиан закрывает дверь на щеколду: впервые будущего ведьмака посетила мысль о том, что ребята, может, будут искать его (а может лишь предадутся выпивке и смакованию ощущения взрослой жизни, о которой каждый из них несмотря на свое предназначение, мечтал).Геральт поставил бутылку, как какое-то достояние на стол. Он не стал набирать бутылку за бутылкой, как другие ребята, с собой он принес всего две, и вторая незамедлительно, следом за первой, появилась на столе.—?Доставай какие-нибудь стопки, я видел, Весемир пил именно из них,?— сказал Геральт, осматривая одну из бутылок. Он никогда не держал в своих руках алкоголь. Это было так по-новому, так странно… Забавно, что вновь что-то новое он попробует в компании лекаря, с которым он проводил в последнее время слишком много времени по сравнению с другими мальчишками.Нужно было как-то открыть закупоренную бутылку: Геральт лишь краем глаза, как что-то запретное видел, как это делают в таверне?— Весемир никогда не откупоривал алкоголь при них, чтобы не соблазнять тихим шипением напитка, ячменным запахом с нотками горечи.А теперь Геральт мог наконец почувствовать все это. Сам. Эта мысль будоражила не хуже эликсиров, которые они иногда пили, чтобы возбудить все чувства и рефлексы.Геральт достал из-за ремня маленький складной ножик?— последний подарок матери, перед тем как он был отправлен сюда, начиная с усердием, присущим лишь молодой душе, выковыривать пробку.За этим внимательно и беспокойно наблюдал Юлиан, держа в руках две стопки. Вся прежняя, возможно наигранная и искусственная холодность куда-то исчезла, оставляя Юлиана тем бесноватым мальчишкой, любопытным, интересующимся всем, чем только можно заинтересоваться, неудобно лезущим под руку и сующим нос в чужие дела.Он был слишком впечатлен и слишком взволнован, чтобы помнить о своей обиде, о том, что они с Геральтом не разговаривали неделю. Вместо того, чтобы упрекнуть его в молчании и холодности, он стоял рядом с ним, забыв обо всем.Пока Геральт возился с бутылкой, Юлиан перетащил прикроватную тумбу на середину комнаты, поставил ее между своей кроватью и стулом, предназначенным для Геральта. Пламя свечи, стоящей на тумбе, дрогнуло?— тени замысловато шевельнулись на стенах.Юлиан подошёл ближе, склонил голову за плечом Геральта, глядя как тот орудует складным ножиком, пытаясь освободить пробку.—?Может надо как-то?.. Ой! —?Юлиан вздрогнул и отбежал назад, услышав, как пробка с треском вылетела из бутылки, а из горлышка потоком хлынула белоснежная пена. Пушистая, легкая, как первые снежинки в конце ноября, те, которые колко тают на языке. Пена выливалась, обливая руки Геральта, попадала ему на брюки, залила рубашку, и Юлиан засмеялся, глядя на мимолетную растерянность будущего ведьмака.—?Ты видел, как она вылетела? —?с восторгом пролепетал Юлиан,?— бах! И все. И где она теперь? Пробка эта…Но заниматься поисками пробки Юлиан собирался в последнюю очередь, ведь только сейчас, когда закончилось надрывистое шипение густой пены, в комнате повис сладковатый аромат ячменя. Примешивались горьковатые нотки хлеба, и устоять перед этим запахом стало невозможно. Слишком долго он ждал этого: и прежде настоящая выпивка казалась непозволительной роскошью, а сейчас он мог ощутить тот потрясающий хмельной запах, взглянуть на свое отражение в медовой жидкости, плещущейся в стопке, почувствовать на кончике языка шипящую, лопающуюся пену, лизнуть и наконец-то узнать, каков запретный напиток на вкус. Горький ли он? Может быть, чуть кислый, раскрывающийся сладостью после того, как распробуешь. А может и вовсе соленый?Юлиан смотрел, как Геральт заполнял единственную стопку шипящим элем и склонился ближе, чтобы вновь почувствовать тот запах.—?Ты первый… —?неуверенно прошептал Юлиан.Геральт, как и Юлиан не знал в своей жизни терпкого и обжигающего горло вкуса алкоголя, но это ощущение ему определенно понравилось?— он представлял, как пьет рядом с Весемиром, как оба они чувствуют себя взрослыми и важными, как эль переворачивает все внутри. И ожидания его, когда он выпил первую стопку, подтвердились. Нет, это было намного лучше ожиданий! Он зажмурился, закусывая кулак. Юлиан неуверенно поднёс вторую стопку ко рту и высунул язык. Только лизнул темную жидкость и тут же сморщился.—?Фу… Горько! —?но он выпил, несмотря на то, что вкус оказался совершенно не таким, каким он мог себе представить. Неприятным, жгущем, несладким. Он не знал, зачем пьет и зачем он, повторяя за Геральтом, опрокинул весь стакан сразу, опустошив его большими глотками. Слезы выступили на глаза: он закашлялся и приложил ладонь к горлу. Глотку жгло, в желудке стало больно и горячо, какое-то странное чувство разлилось внутри вместе с неожиданно появившимся теплом. Он пытался усидеть на месте: поджал под себя ноги, заглянул в глаза Геральта. Темные глаза будущего ведьмака еще хитро блестели, прежде чем окончательно затянуться серым маревом тумана.—?Мне… Понравилось,?— выдохнул Геральт, облизывая губы. Никогда еще ему не было так хорошо, хоть он и не чувствовал того привычного чувства опьянения, что должен был испытывать каждый взрослый человек. Ведь будь он пьяным, должен был бы стать веселым, должен был бы бузить, веселиться, распевать веселые песни, но вместо этого ему всего лишь хотелось еще?— других чувств не осталось.Юлиан ждал, когда Геральт нальет ему снова, выпил половину уже с меньшим отвращением и неприязнью: глотки стали смелее, движения?— развязнее. Вся комната вдруг поплыла перед глазами: Юлиан почувствовал головокружение и неловко пошатнулся и, не удержавшись на руках, рухнул на Геральта, уткнувшись лбом в его плечо. Выпрямился не сразу: чуть приподнялся и заглянул в глаза парня, улыбнулся ему, а затем рассмеялся.Юлиан пьяно хихикнул и тут же икнул, оставляя стопку на имитированном столе, падая на кровать и раскидывая руки.Больше он не пил: двух стопок, выпитых залпом, хватило для того, чтобы он глупо хихикал и смотрел в потолок пустым взглядом. В ладошках, на кончиках пальцев рук и ног он ощущал приятное покалывание: было волнительно, необычно, странно, но Юлиан соврал бы, что это чувство ему не нравится. Боль в горле прошла, глаза закрывались в наслаждении, а потолок разливался во взгляде теплым маревом, миражом.—?Это… здорово,?— прошептал он,?— смотри в потолок. Он же… плывет? Чуть-чуть шатается. Ляг на мое место, посмотри,?— он схватил Геральта за руку, заставляя обратить на себя внимание, и показал пальцем в потолок,?— тебе не кажется, что эти трещины складываются в картинки? Ты можешь увидеть все, что захочешь. Я думал, что так происходит, когда глаза еще не привыкли к темноте. И воображение разыгрывается.Геральт даже не сразу понял, что из груди у него по этому поводу вырвался тихий и ехидный смешок, что вторил Юлиану. Он упал на кровать с довольной ухмылкой, подставляя руки под голову и устремляя взгляд за Юлианом. Такая глупость, но ему было так хорошо! Он никогда не чувствовал себя таким… обычным?—?Когда я был маленьким, мы тоже придумывали с матерью разные фигуры и образы, когда видели облака,?— зачем-то поделился Геральт, поворачиваясь к Юлиану все с такой же глупой улыбкой на лице. Он впервые за долгое время делился с кем-то рассказом о своем прошлом, о матери, о нормальной жизни.Губы ведьмака тронула легкая усмешка, он перевернулся к Юлиану, вздыхая. Пахнуло резким запахом алкоголя, но он не заметил этого. Ведьмак посмотрел на юношу: какой же глупостью они сейчас занимались. Другие юноши, может быть, сейчас веселились, травили байки, смеялись и похабно шутили. Ламберт бы был громче всех и вспыльчивее, Эскель бы как обычно держался в стороне и наблюдал за всем издалека, Марк и Йен бы смеялись громче всех и веселились, наливая и опустошая кружку за кружкой. А Геральт… Сейчас он должен был быть с ними. Должен был игнорировать выходки Ламберта, пить, пить и пить… Веселиться до ломки в ногах?— должен был в последний раз почувствовать вкус настоящей жизни, а затем опуститься во тьму. Но почему-то вместо всего этого, он сейчас сидел с Юлианом, вспоминал прошлое, говорил о какой-то ерунде, практически не пил и почему-то, что было странным более всего, чувствовал себя на своем месте.Геральт потянулся, пьяно зевая и несколько раз моргая?— его начала одолевать дремота, и он упорно старался бороться с этим чувством, чтобы не выглядеть в глазах Юлиана слабаком, которого разморило от всего пары стопок. Однако дремота была намного сильнее. Именно поэтому стоило ему лишь на пару секунд закрыть глаза, он задремал. Мягкая постель, тепло чужого тела рядом, заветная тишина, а также запах трав обволакивали его и вселяли в грудь такое чувство спокойствия, что ему не хотелось двигаться,?— хотелось упасть и лежать, лежать, лежать…А Юлиану хочется говорить: нести всякую чушь, может быть, спеть, сыграть на лютне. И он бы сделал это, если бы Геральт попросил. Красное марево рассеивалось, и Юлиан вдруг заметил, что Геральт лежал с закрытыми глазами. Лицо его чуть покраснело, волосы растрепались, а на губах замерла капелька эля.—?Ты в порядке? —?вдруг спросил Юлиан, приподнимаясь на локтях,?— Геральт?Юлиан осторожно коснулся его волос, сдавленно охнул, чувствуя, насколько они мягкие, почти шелковистые, податливые под его пальцами. Лекарь погладил его по голове, обвел ухо, чуть прижал ксебе и попытался поднять голову, чтобы заглянуть в глаза, проверить зрачки, почувствовать дыхание.—?Тебе плохо?—?Нет, все нормально,?— пробурчал Геральт, чувствуя чужое прикосновение и отмахиваясь от него, как от назойливой мухи. Он бы остался здесь навечно, вдали от Весемира, испытаний, ведьмачьего образа жизни, испытаний, боли и чудовищ, однако прикосновение Юлиана вывело его из состояния сонливости.Ведьмак положил руку под щеку, устраиваясь в чужой кровати поудобнее.—?Завтра на испытании, смотри, чтобы Ламберт не сильно злился из-за того, что будет не первым,?— сквозь дремоту пробурчал он, переворачиваясь на бок лицом к Юлиану. Он уже не особо мыслил о том, что говорит, не особо анализировал ситуацию. Даже наоборот, мысли в его голове генерировались произвольно и так же произвольно выдавались Юлиану, хоть Геральт и не был сильно пьян. —?Ведь первым буду я,?— закончил он, будто говорил не о боли, что ему пришлось бы испытать, а о будничной полировке мечей.Об этом ему еще пару дней назад сказал Весемир, отозвав в сторонку. Геральт не придал этим словам большого значения: гораздо больше его волновал план насчет выпивки, но теперь данная фраза настойчиво маячила в его голове, и он никак не мог ее забыть.—?Ты же наверняка будешь помогать Весемиру с травами? —?зачем-то спросил он. Мысль, что завтра Юлиан будет слышать их стоны и чувствовать страдания, совершенно не радовала. Геральт не хотел этого, но и помешать никак не мог. —?В любом случае, ты не должен бояться, это я почему-то не хочу, чтобы завтрашний день наступал.Геральт думал о том, что, может быть, больше никогда не почувствует ни дуновение ветра, ни услышит рассказов Весемира, ни почувствует запаха трав, ни узнает таких же нежных рук, как руки Юлиана.?—?Я бы сказал, что мне страшно, но ты посчитаешь меня трусом.—?Я не считаю тебя трусом,?— Юлиан выпалил это сразу, как только Геральт признался,?— я сам боюсь. Но я обещаю. Обещаю, что буду рядом. Что не отойду от тебя,?— он вдруг замолкает и отводит взгляд,?— ни от кого из вас ни на секунду.И он тянется к нему, чтобы неуверенно, но охотно обнять, поддержать, прижаться и позволить почувствовать своё тепло, но Геральт отстраняется. Ненадолго, чтобы дотянуться до бутылки и выпить ещё. Юлиан чувствовал бешеное биение своего сердца: чувствовал трепет в груди, когда смотрел на Геральта. И стоило тому лечь снова рядом, Юлиан придвинулся?— почти свернулся комочком подле него. Длинные ресницы дрожали. Он хотел самыми кончиками пальцев коснуться его руки. Но держался, ощущая дыхание Геральта. Его глаза были приоткрыты: туманный взгляд скользил туда-сюда. Покрасневшие губы подрагивали. Юлиан этим любовался. Геральт казался иллюзией, сном, и Юлиан лишь хотел коснуться его, потрогать тёплую кожу, чтобы убедиться, что это не пьяное марево.Стыдливо дрогнуло пламя свечи. Юлиан заговорил:—?Геральт,?— через пару минут тишины он позвал его, потянул за руку, схватил за предплечье,?— не уходи, ладно? Останься здесь… вдруг, тебе плохо станет. Я должен… быть рядом. Я хочу быть рядом…Он закрыл глаза, теряя остаток фразы. И потолок, стены, шкаф и Геральт поплыли, закрутились в калейдоскопе, чтобы слиться в одно непонятное, серо-белое с отблесками бурого пятно. Губами Юлиан продолжал что-то нашептывать. Руками?— трогать предплечье Геральта, сжимая пальцами локоть и не рискуя спуститься к ладони: но ему хотелось, очень хотелось обхватить похолодевшими пальцами его руку, коснуться ногтей, провести своими пальцами по его и не отпускать, будто уже на следующее утро он никогда не прикоснется к нему.Ему хотелось обнять его, прижать к себе и почувствовать дыхание на своей шее, смотреть в его глаза долго-долго и оставить что-то горячее, приятное, горящее и чуть терпкое на его губах. И Юлиан отчаянно покраснел, закрыл лицо руками: кожу невыносимо зажгло и он, дёрнувшись в сторону, быстро задул свечу. Комната опустилась в мрак. Дыхание Геральта выровнялось. Юлиан накрылся одеялом, чуть помедлил и накинул его на ноги Геральта. Тот не шевельнулся.—?Спокойной ночи. Спи. Завтра… завтра поговорим об облаках.Геральт не ответил.Юлиан долго бредил, пока не заткнулся и не понял, что ему чертовски, до одури и до помутнения, жарко.И ещё тесно. Даже слишком. И когда Юлиан перевернулся набок, посильнее притягивая к себе подушку, то почувствовал, как его нос и губы опалило чужое дыхание. Он помедлил снова, нахмурился, не зная, отстраниться самому или мягко тыкнуть Геральта в плечо и сказать ему, чтобы отвернулся.Некрасиво. Но и Юлиан, пылая ушами, не мог отвернуться сам, не мог даже взгляда отвести от чуть приоткрытых губ будущего ведьмака, на которых даже осталась капелька слюны, смешанной с горечью алкоголя. Его губы блестели… и лекарь, надеясь на то, что ведьмак все-таки поддался дреме, чуть спустился вниз, прижал руку к груди и почувствовал своё бешено бьющееся сердце, выдохнул и потянулся, прикоснулся губами к его губам и почувствовал ту несчастную капельку, оказавшуюся уже на его губах.Это было мягко. Волшебно. Едва ощутимо, но сладко до дрожи, непонятно. Он прикоснулся мимолётно своими губами к губам Геральта, замер на секунды, прикрыл глаза и сильнее прижал руку к груди, накрыл ладошкой сердце, будто пытался заглушить его удары. Он чуть отстранился, улёгся поудобнее на край подушки, убрал пальцами раскиданные пряди Геральта и, кажется, наконец-то уснул.