3. ?Спасение утопающих в руках благоразумных? (1/1)
Ромал неприкрыто ворчал и бубнил себе под нос, потихоньку разминая ноющую от боли спину, при этом с пониманием поглядывал на друга, смотрящего впереди себя с пустым взглядом. До этого он показывал главным инженерам технологий троодонов, проверяющим и начальнику состояние поезда динозавров, доказывал и предоставлял нужные документы. Понятное дело, он не один всё это проделывал, часть машинистов и официантов, работающих во второй смене, тоже внесли свой вклад в общее дело, вот только основную нагрузку с документами взял лично Сонни. А эти все официальные бумаги сильно выматывают нервы, особенно если только одному троодону приходилось ночью их переписывать и перепроверять, потому что днём много времени уходит на пассажиров.
Неблагодарная работа с документами, так как нужно было не забывать и об удобстве пассажиров. Взрослые ещё ладно, а вот к детям нужен особенный подход. Сейчас же он сидит за столом с закусками и не видит перед собой так любимых им пирожков с ягодами. И это не нравилось другому троодону, который дружески толкнул его вбок и заговорщически подмигнул, намекая об сугубо личном разговоре.— Сонни, я понимаю, что ты волнуешься о том, как там без тебя пассажиры, довольны ли они и тому подобное. Но ты уверен, что стоит из-за этого есть по-любому невкусную салфетку?
Сонни на это широко открыл глаза, словно только что очнулся от сна, и устало вздохнул, не имея желания обманывать себя улыбкой. Имея при себе друга, любящего работать до победного, пока голова не заболит, а простуда не заберёт к себе, Ромал научился читать его перепады настроения как никто другой, разве что Трэвор Троодон, отец Сонни, мог бы с ним соперничать. Цепляя на себя привычную многим довольную и широкую улыбку, Сонни не мог обмануть более чем догадливого товарища. И потому он понял, что обмануть не получится вообще. Видно, актерский талант куда-то далеко уплыл.— Да-да, я это знаю. Просто мой большой мозг троодона не вовремя отключился. Впрочем, таковы издержки кондуктора, если подумать. Да, кстати о работе, надеюсь, у детей всё хорошо. И им точно не скучно. Ромал хотел было сказать, что те детишки точно найдут приключения на свой хвост, но решил промолчать, не решаясь начать разговор на тонкую тему, и прикрыл глаза, представляя себе, как приятно будет поесть в вагоне ресторане. Всё-таки местные закуски никуда не идут в сравнении с настоящими шедеврами с поезда динозавров. Уж он-то знает. Да так представил, как он ест рыбные бутерброды, что есть захотелось с, удвоенной, нет, с утроенной силой.— Ладно, потом об этом поговорим, сейчас же пойдем к любимому поезду, чтобы поесть. Ой, то есть, чтобы проверить пассажиров.*** Нокс чувствовал только жар по всему телу, словно он попал в пустыню, густой туман в голове и прохладные ладони того, кому он может безоговорочно доверять. Всё пошло не по плану, которого, собственно, вообще не было. Детишки на него обиделись, это раз. Он предстал в привычной (не для него и вообще навязанной) роли чудика, это два. И три, то, что он не может сам встать и встать, чтобы попытаться нормально ответить на эти вопросы. Хотя, видит друг, он вообще не хочет с ними общаться. Даже непонятно, хороший или плохой он в этом случае. Просто что-то не совпало и не попало при знакомстве, только и всего. Скорее, дело в навязчивости в вопросах особенно личного характера. Легче не становится, если понимаешь свою проблему.
— Ничего страшного, Нокс, сейчас мы уйдем отсюда. Ты только не переживай. Ты же знаешь, что я сдерживаю свои обещания. А раз так, то всё будет непременно хорошо. Придумывать что-либо за считанные минуты трудновато, однако Губерт умел выискивать в своей голове нужную идею (если то была по-настоящему экстренная ситуация). Особенно тогда, когда на руках дрожит лучший друг и чувствует себя не очень-то хорошо, как хотелось бы, точнее совсем плохо. Приходилось шептать слова поддержки, гладить того по голове, сумбурно придумывая план ненавязчивого побега с поезда и нервно поглядывая в окно вагона. А решать надо было быстро и интенсивно, потому что надолго он не сможет задержать детей той отговоркой про боли в желудке, они наверняка захотят узнать, а почему его так долго нет. Максимум, сколько он может отсутствовать, это десять минут, а сейчас, по ощущениям, прошло чуточку больше времени.
Любопытство придёт к расследованию и... И, следовательно, увидят Нокса в плачевном положении и начнутся... что? Правильно, ненужные и лишние вопросы, которые никак не способствуют хорошему настроению. Лично он на именно такой грани, когда хочется сказать им пару ?ласковых? слов, но это было бы не педагогично, плохо и не в его характере. Впрочем, иногда он мог сказать так горячо, что у его знакомых и родственников возник бы шок. Что поделать, бывают обстоятельства. Губерт перевёл взгляд с местной природы на тяжело дышащего друга, пытающегося что-то ему сказать. Ему пришлось напрячь слух, чтобы понять его слова, а когда уловил смысл, то выпал в осадок и прижал его к себе ещё крепче.— Прости... я не хотел говорить так... странно.
В более мирный момент Губерт провёл бы целую терапию выведения чепухи из головы путем душевного разговора и объятий, сейчас же он этого всего сделать не мог на данный момент. Он понимал и попросту знал, что Нокс никогда требовал таким образом внимание к себе, не в его принципах жалость к себе (он, скорее, себя недооценивает), ему сейчас и вправду кажется, что из-за него произошло нечто ужасное.
И надо было что-то делать, потому что ему не хотелось лишней нервотрёпки для Нокса (и для себя самого). Вроде как нужно возвратиться и нормально всё объяснить, но с плохим состоянием друга такое было бы равносильно предательству. По натуре он не таков. Если бы только Гилберт, идеальный школьник и неловкий свидетель, умел бы говорить смело о некоторых вещах, как его дядя. К примеру о том, что не стоит заваливать кого-то вопросами, если этот кто-то старается обдумать хороший ответ. И ожидать импровизации не стоило. Прозвучал свист поезда, извещающий о приближении временного тоннеля. Губерт знал, что по сегодняшнему расписанию поезд скоро остановится у академии юных кондукторов, на той станции, где их ждёт покой и идиллия. Проблема была лишь в том, как потом объяснить столь неожиданный побег от них, и как пройти к вагону, где выход, когда их ожидают в вагоне ресторане. Взглянув на уснувшего Нокса, он принял экстренное решение. Если не можешь решить все проблемы сейчас, то разберись с основной проблемой и уж потом с побочными. Иными словами, гениальный побег от детей семьи Птеранодонов.— Ладно, валим отсюда. Пусть мы останемся для них наглой загадкой. Как оказалось, можно уйти отсюда и с конца поезда, хоть этот побег и выглядел со стороны странно. Ещё бы, подросток троодон поддерживал за плечи (или почти что таскал на себе) товарища, выглядевшего слегка устало и болезненно, и всё с подозрением оглядывался по сторонам.