Часть 6 (1/2)
Тепло и запахи сводят с ума.- Почему мне лучше уйти? – я могу включить «наивную девочку». Или мальчика?Губы почти касаются кожи – я жду реакции. Я побаиваюсь так откровенно касаться его без разрешения. В полковника можно стрелять, можно пытаться ударить, можно его лапать сколько влезет – пока у него не кончится терпение. Но так – нельзя, я это знаю.Я жду.- Потому что пара слишком резких движений и тебе придется давать мне еще неделю отпуска.- Себ, ну не ври мне, а? Завтра же вытащишь эти дурацкие нитки и всё. Давно пора.Говорю медленно, стараюсь обдавать теплым дыханием кожу.
Тоже мне – воплощение ледяного спокойствия. Не верю, что мне не удастся тебя расшевелить.
Чуть прикасается пальцами к затылку, ероша волосы. Странный, нехарактерный для него жест, слишком уж личный.Наклоняется ко мне, шепчет:- Джим, иди. Хочешь, я тебя даже отнесу.- Хочу! – с готовностью обхватываю киллера за шею.
Вообще-то, я думал, он шутит, но нет – подхватывает на руки, несет.
В моей комнате светит пара прикроватных ламп, создавая так любимые мной сумерки. На несколько мгновений становится тихо, слишком тихо, мне кажется, даже, что я слышу шум бесконечно умирающего города, что маловероятно из-за пластиковых стеклопакетов.
Город умирает, и где-то там, на трущобных задворках старого Лондона, по-прежнему, как и сто, и двести лет назад, проливаются реки крови, впитываясь в землю, которая, по моим прикидкам должна быть или абсолютно бесплодной, или извергать из себя кроваво-алые ростки. Город умирает, а я чувствую себя до странного живым. Мне нравится умирающий город. А еще больше нравится чувствовать биение сердца рядом.- Странно.- Что? – еще не опустил меня на кровать, стоит рядом, а я цепляюсь ладонями за его шею, нащупывая на горле пульсирующую вену.Странно, что его бьющееся сердце заставляет меня чувствовать себя живее, чем несколько минут назад, в его постели. Но вслух я этого говорить не буду.
Чувствую под спиной чуть прохладное, мягкое прикосновение пледа, укрывающего кровать. Отличный плед, я купил его в Греции, несколько месяцев назад. Вряд ли местного производства – в Греции ведь нет верблюдов…- Куда ты пошел? Сядь, Бас.Он что, правда думает, что я его так просто отпущу? Недовольно ворчит, пытаясь отмахнуться, но садится в ногах, водя по мягкой верблюжьей шерсти пальцами.Я почти продумал проникновенную речь. С заглядываниями в глаза, периодически властным тоном и всякими прочими спецэффектами. Я даже почти начал говорить, во всяком случае, уже набрал воздуха в легкие.
Бас любит портить мои маленькие эффектные выступления, мне даже уже не верится, что он делает это случайно.Вот и сейчас – откидывается на кровать, прямо у моих ног – я невольно поджимаю пальцы – манит рукой. Кажется, я его совершенно перестаю понимать. Разворачиваюсь, становясь на колени, подползаю к нему.- Ты похож на котенка, Джим. На маленького злого котенка, который хочет игрушку и царапается, если ее не получает. Или если получает – в твоем случае безразлично.- Решил прочитать мне сказку про меня?- Ох, Джим, про тебя получилась бы отличная сказка… - притягивает меня ближе к себе, усаживая на бедра. – В духе старых европейских легенд…- С морем крови, оторванными головами и полным отсутствием положительных героев в современном смысле слова?- Насилие и идеальный ум. Да, Джеймс, ты слишком умен для простых сказок.- Слишком много говоришь, тигр. Ты все-таки решился удовлетворить скромные желания своего шефа?- Скромные? Джеймс, я бы так это не назвал.- Так что скажешь?- Джеймс, шеф, я весьма разносторонняя личность, - я вижу, как он ухмыляется, - я попрошу ответную услугу, но позже.Задумываюсь. Ответную услугу? Что он имеет в виду?- Хоть намекни.Качает головой. Слышу где-то сбоку характерный щелчок – полковник выудил из кармана складной нож, раскрыл.- Я же не боюсь, что ты меня прирежешь, - протягивает мне лезвие, - вот и ты меня не бойся.
- Чертовски непохоже на правду, - приятная тяжесть в ладони, теплая, гладкая поверхность рукоятки притягивает мое внимание.-С каких пор тебя волнуют такие мелочи?Выгибается мне навстречу.- С чего такие перемены? Впрочем, какая разница… Мальчик мой, сегодня кто-то повеселится.Синие глаза, прикрытые длинными светлыми ресницами.Закусывает губу, совершенно закрыв глаза, когда взрезаю кожу под ключицей, достаточно глубоко. Мне нравится, как алые капли стекают по груди.- Не кусай губы, - обхватываю пальцами подбородок, - не кусай. Нельзя.- Сумасшедший…- Какой есть. Мне мало, Себастьян. – Размазываю по пальцам его кровь. Мне действительно мало. Облизываю кончики пальцев, прикрывая глаза. Снайпера нельзя убивать, снайпер не будет биться в агонии…Себастьян, так нечестно.
Кажется, я говорю это вслух.Чувствую, как он берет мою ладонь, крепко сжимает, слегка выворачивая и…
С губ срывается крик, я во все глаза смотрю на полковника, хватая губами воздух, кажется, по щекам текут слезы. Ощупываю одной рукой разрез на груди. Острая режущая нота боли постепенно затихает – немало этому способствуют осторожно скользящие по телу руки, и сменяется совершенной мелодией – немного злости, немного крови, очень много возбуждения – дьявольский, мать его, коктейль. Воздух перестает жечь легкие. Себастьян снова откидывается на кровать, отпуская мою руку, я готов поклясться, что вижу игривый блеск в полузакрытых глазах.- Я вырежуна тебе свое имя, глупый тигр, как тебе это понравится?Игривость сменяется легкой напряженностью.
- Ты ведь даже не представляешь, что я могу потребовать взамен…- Ничего, что мне реально навредит, малыш.Я ведь знаю, что ты преданнее собаки. Кажется, я ничего для тебя не сделал, чтобы получить такое, но кто знает, какими принципами руководствуются подобные тебе, выбирая хозяина?
Все еще чуть задыхаюсь и сильно вздрагиваю, когда жесткие пальцы касаются груди.- Ты меня боишься, Джим? – в голосе чувствуется сожаление.- С чего ты взял? Уж тебя-то я точно не боюсь. Лежать!Пресекаю попытку скинуть меня на кровать.
- Тогда делай то, что хочешь,- хитро щурится, - если не боишься...Тоже мне заладил… Встаю с кровати, подходя к небольшому шкафчику, в котором храню всякие мелочи, могущие внезапно пригодится: от арабского разговорника (ну не дается мне этот язык – никакой в нем логики не вижу) до набора отмычек. Нахожу отличный хирургический скальпель – прекрасно подойдет.- Раздевайся, – на минуту мне становится смешно – напоминаю себе врача из какого-нибудь медицинского сериала. Наблюдаю, как он встает, медленно расстегивает джинсы, глядя на меня. Неотрывно смотрит, даже немного жутко становится. Улыбается. Стараюсь отвлечься от плавных кошачьих движений.- Ты же не против полной антисанитарии?- Вообще-то против, шеф.- Ладно, где-то должна быть бутылка виски, сойдет?- Смотря что ты собираешься делать… хотя я догадываюсь, – вольготно растягивается на моей постели. Завораживает. – Сойдет, хотя водка была бы предпочтительнее.- Мне лень идти, Басти. Знаешь, я кое-что читал о шрамировании…- Да ты алкоголик – у тебя в спальне бутылка Джемисона… Ополовиненная!
- Себ, заткнись. Будет больно.- Да ну?- Да… - облизываю губы в предвкушении. Пишут, что это больно. Значит, я заставлю эту глыбу льда, слегка, впрочем, сдавшую позиции, реагировать. – Я могу сделать тонкие надрезы, тигренок, но это не серьезно. Так моя монограмма будет не слишком стильно смотреться на тебе.
- А раздеваться-то зачем, Джим? Ну не на заднице же ты мне ее вырезать собираешься?- Нет, ну Себ! На груди, – всовываю ему в руки бутылку. – Выпей.- Джим, алкоголь…- Не спорь со мной. Я знаю. Больше крови – довольнее Джим. Ты этого хочешь?- Хочу, - улыбается, делает несколько действительно внушительных глотков, чуть ли не на четверть осушая литровую бутыль. – Монограмма? Ну и в чем соль?- Сам понимаешь. Принадлежность.