bullets for the debtor (1/1)

?Месть, может быть, и некрасивое побуждение, но вполне естественное.?Уильям Мейкпис Теккерей, ?Ярмарка тщеславия?.***На остановке собрались все. Все, кроме Пера. По всей видимости, он даже не собирался приходить. Оно и очевидно: каждый на его месте постарался бы ограничить контакты с такими людьми, как Варг или Эйстейн. Но Ошет, кажется, не понял, чем вызвано нежелание Олина ехать на репетицию и, спешно распрощавшись со всеми, быстрым шагом направился к его дому.Дэд мог сотворить с собой что угодно, и Эйстейн это знал, поэтому паника охватила его, когда дверь после долгого стучания так никто и не открыл. Присев на одну из холодных каменных ступеней, он принялся терпеливо ждать. Прошло около двадцати минут, когда на горизонте замаячил до боли знакомый худощавый силуэт. У Ошета резко заныли все части тела, он попытался встать, но не смог, и так и остался сидеть, даже когда Пер подошел ко входу в свой дом.—?Какие-то проблемы? —?лаконично спросил он, ногой спихивая Ошета с пути и даже не глядя на него. Эйстейн некоторое время колебался, а затем спросил:—?Все в порядке?—?Почему ты не побеспокоился об этом раньше?—?Я…—?Не продолжай. Я уже давно тебя простил. А теперь проваливай, иначе… —?Олин не закончил, позволяя Эйстейну додумать предложение за него: очевидно, Пер не имел в виду ничего хорошего. Выглядел он жутко и угрожающе?— казалось, он стал еще тоньше и бледнее: кожа по-болезненному белоснежная, совсем как штукатурка; пальцы?— паучьи, руки ниже локтя?— единственное, что выбивалось из всеобщего белого контраста, темно-красные, в очередной раз тщательно изрезанные, без единого нетронутого местечка. В одной руке он держал ключи, а в другой?— нож, на случай, если нужно будет атаковать Эйстейна, что он и планировал сделать. Убирая ключи в карман пальто и еще крепче сжимая рукоять, Пер процедил:—?Убирайся отсюда.

—?Неужели нам нельзя поговорить? —?Эйстейн поднялся на ватных ногах и, заметив оружие в руках собеседника, отступил назад.—?Мы поговорили обо всем, о чем только можно было. Я больше не хочу иметь с тобой ничего общего.?Лучше бы он меня пырнул?,?— подумал Ошет, разворачиваясь и уходя прочь от дома, где ему больше не были рады. И правда: слова ранят намного сильнее, чем свинец и металл, оставляя незаживающую рану, бередящую саму себя при каждом удобном случае.***Без Эйстейна репетиция потерпела крах, и, как несложно догадаться, из-за гневных комментариев Варга в адрес Йорна и Яна. Викернес открыто насмехался над ними, но не потому что ненавидел их, а потому что ему было попросту обидно. Им было так хорошо вдвоем, а Ребекка обходилась с ним, как с игрушкой, ни во что не ставила его чувства и продолжала свои издевки. А Варг, наивный влюбленный дурак, верил ей, хоть и надеялся, что все изменится и со временем он забудет про свою похитительницу.Но он ничего не забыл. Чем тщательнее пытаешься перестать о чем-то думать, тем чаще это всплывает у тебя в голове. И каждый раз, глядя на палец, Викернес вспоминал секач в жирной руке, врывающуюся в комнату Ребекку и все последующие события. Он мечтал отомстить ей, но не мог, именно поэтому вся его злоба была обращена к двум ближним людям?— Яну и Йорну, баранбащику и бас-гитаристу, влюбленным, познавшим счастье, недоступное Варгу.Йорн не знал всех подробностей, да даже если бы и знал, то поступил бы точно так же (разве что с попыткой оказания Викернесу психологической помощи)?— и, схватив Яна за руку, вместе с ним покинул гараж, оставив Викернеса наедине с самим собой. Варг громко хохотнул им вслед и развалился в старом кресле, нелепо улыбаясь. Создавалось впечатление, будто он о чем-то знал?— о чем-то, о чем Ян с Йорном узнают совсем скоро.***—?Варг?— такой мутный тип,?— признался Ян, выходя из автобуса.—?Да неужели! —?усмехнулся Йорн. —?Я думаю, что он просто нелюбимый ребенок с дефицитом внимания, вот и все. В основном все проблемы идут из детства.—?Хочешь сказать, я с детства кололся и бухал?—?Нет, в детстве ты просто постоянно буянил. Никакой управы на тебя не было. Именно поэтому я тебя и полюбил. —?Йорн остановился и нежно погладил щеку Яна. —?И люблю до сих пор. От тебя веет духом свободы, ты живешь по своим правилам, и это… невероятно. —?он поцеловал Бломберга в кончик носа, и они продолжили свое шествие, прекратившееся так неблагополучно и мрачно, что у самого Йорна скрутило живот и выступила испарина.Ему нужен был только Ян?— не Йорн?— и именно поэтому он поступил в какой-то собственной мере благородно, когда обеспечил точное попадание трех своих пуль прямо в цель, а именно в живот Бломберга. Матс стрелял на поражение, надеясь не попасть в Стубберуда: он ни в чем не виноват, но вот Ян, наконец-то, отплатил за содеянное в полной мере. Йорн увидел Матса и хотел ринуться за ним, но Ян, сделав несколько шагов, повалился на своего любовника и утянул на землю; не до конца зажившая нога заныла и Стубберуд стиснул зубы, он попытался приподнять с себя Бломберга, но тот лежал пластом, влажный и обездвиженный. Это стоило ему немалых усилий, но президент студсовета все-таки сумел взвалить себе на спину Яна и перехватить его бедра, чтобы покрепче зафиксировать. Кровь, обильно вытекающая из живота, как из вскрытого резервуара, залила все спину, но Йорн продолжал шагать, подгоняя себя мыслью о том, что до дома Яна осталось идти не больше двух десятков метров. В тот момент он вообще ни о чем не мог думать: громко хрипя, он тащил на себе Бломберга, повисшего на нем, как тряпичная кукла. Он все еще дышал, значит?— живой.Ян жил на первом этаже, и дверь оказалась незапертой, поэтому Йорн буквально ворвался в квартиру и сразу же выкрикнул:—?Звоните в скорую! Срочно!Из гостиной выскочил отец Яна: не задавая лишних вопросов, он помог дотащить сына до его спальни и, сказав Стубберуду, где находится аптечка, ринулся к телефону.Унимая дрожь в руках, Йорн осторожно изымал пулю (что выходило у него ужасно, ведь медиком он не был) и заливал спиртом огромное ранение, зияющее в самом центре живота; Ян трясся каждый раз, когда пальцы ныряли ему под разорванную в клочья влажную рубашку. Кровоизлияние было слишком обильным, и пинцет, как и перчатки, окрасился в характерный красный цвет, перекрывший весь металлический блеск. Бломберг из последних сил брыкался, крича от боли и захлебываясь собственной кровью.—?Все будет хорошо… тише… тише… —?просьбы Стубберуда не были услышаны; с каждой секундой Яну становилось все хуже, по его подбородку потекли пунцовые ручьи, и для Йорна было спасением, когда отец Яна вбежал в комнату и, запинаясь, сказал:—?Скорая скоро приедет… нужно перевязать рану… — оттолкнув Стубберуда, он принялся в прежней спешке накладывать на живот сына бинты. —?Потерпи, сынок, потерпи… совсем скоро все будет хорошо…Но, казалось, никакие медикаменты помочь уже не могли: бинту буквально тонули, промокая насквозь за считанные секунды; Ян продолжал задыхаться и пытался оттолкнуть от себя отца. Перевязочный материал практически заканчивался, и ко всеобщему счастью в квартиру забежала группа медицинских работников. Сначала они выпроводили Йорна и отца Яна из комнаты, а затем принялись что-то делать с пострадавшим.Через пару минут один из медиков вышел из комнаты и, сочувственно склонив голову, вполголоса произнес:—?Очень жаль вам об этом сообщать, но ваш сын умер.***На следующий день Йорн уже не был ни бас-гитаристом, ни президентом студсовета. Группа утратила одного из своих основателей, что с самого начала всегда был на шаг впереди остальных и являлся генератором идей порой воистину гениальных и стоящих внимания; школа, в свою очередь, потеряла преданного и терпеливого работника, готового проводить в ее стенах круглые сутки и ни на что не жаловаться. Теперь для Стубберуда, некогда яркого и живого, все утратило какой-либо смысл, и сам он стал блеклым, будто всегда именно таким и был. Еще пару дней назад Ян признался Йорну в том, что он для него?— единственный стимул не опускать руки и продолжать работать над собой. Тогда Бломберг не знал, насколько это взаимно?— и никогда больше не узнает. Йорн ни морально, ни физически не был готов к похоронам Яна. Он не хотел на них присутствовать. Снова лицезреть мертвое тело самого дорогого человека?— зрелище пренеприятнейшее, вызывающее лишь раздражение и слезы. Йорн не желал, чтобы кто-то видел, как он плачет, но самому ему казалось, что глаза его вдруг стали совершенно сухими: все, что можно было, он уже выплакал, держа на руках неумело перебинтованного, захлебывающегося собственной кровью Яна. И опять в его сознании ясно очертилась эта кошмарная картина; Стубберуд дернулся. Ему захотелось найти этого Матса, но не для того, чтобы он понес заслуженную кару, а для того, чтобы тот без какой-либо жалости выстрелил и в Йорна: желательно, в голову, чтобы уж наверняка.Он стоял на кассе в хозяйственном магазине, засунув руки в карманы и опустив голову. Кассир пробивал ему бечевку. Йорн уже все для себя решил.