escape? (1/1)

?Интересно, почему мы не взрываемся, как фейерверк? Если бы мы хоть раз по-настоящему поняли, что такое жизнь, мы бы взорвались.?Эрих Мария Ремарк, ?Черный обелиск?.***Пер не помнил, как нашел подводку, которой выводил длинные острые стрелки и оформлял уголок глаза, глядя на себя в зеркало, висящее в ванной Эйстейна. Руки тряслись, все тело била мелкая дрожь, к горлу подступала тошнота?— Олину постоянно мерещились события вчерашнего дня, в том числе собственная грязная окровавленная одежда, в которую он был одет. Свободная футболка, размера на три больше того, который носит Пер, висела на нем как мешок и источала кровяной смрад, похожий на трупное зловоние. Олин дорисовал стрелки, накрасил ресницы тушью, которую, скорее всего, украл у Кэролайн и?— обессиленно упал в ванную. Болтая ногами, он смотрел в белизну потолка; нездоровое воображение рисовало на нем причудливые черные узоры, сложившиеся в лицо Варга. Пер сдерживал смех и продолжал всматриваться в воображаемое лицо: он заметил, что порожденный узорами Викернес куда старше, чем его оригинал, волосы копии спутанны в такие уродливые клочья, о которых даже малолетняя шлюшка Лизетт Аадель мечтать не смеет, а под глазами выступили мешки?— не синие или фиолетовые, как обычные синяки, а черные-черные, такие, что будь такие у Варга на самом деле, первым делом в глаза бросались бы они, а не что-либо еще. Стоило Перу отвлечься и посмотреть на свои руки, как видение исчезло. В кармане штанов он нащупал пачку таблеток и проглотил пару из них, забыв про то, что их нужно запивать. Мысли спутались в ком ужасающих размеров?— настолько огромный, что он не помещался в голове, из-за чего она раскалывалась, создавалось ощущение чего-то инородного где-то внутри. Пер не понимал. Лишь через пару, тянувшихся как несколько часов, минут Олину стало чуть легче. Он посмотрел на свои руки?— ни единого живого места на предплечьях. Они были уже не красными, а практически черными, раны были настолько глубокими, что Пер и сам поражался тому, как он выжил. И лишь затем он вспомнил. Блокнот, оставленный в гараже… Эйстейн…Ошет, как по зову, ворвался в ванную. Вид у него был смятенный. Он действительно переживал за Пера?— за дурака, изрезавшего вчера свою плоть опасной бритвой. И вот он стоял, взбаламошенный, одновременно и такой далекий, и такой родной для Олина. Пер протянул к нему руку, и Эйстейн перехватил ее своей, бережно сплетя пальцы и прислоняя по-мертвецки ледяную ладонь к своей опаляющей щеке.—?Обжигаешь,?— процедил Олин. Сперва он хотел отдернуть руку, но потом в его сознании все будто бы вновь прояснилось: он любил Эйстейна. Заглянув во внушающие доверие карие глаза, Пер попытался подчинить их обладателя своей воле, используя гипноз, но влияние Ошета оказалось куда сильнее. Рукой, что не гладила пальцы Пера, он осторожно и медленно, не касаясь лица, провел в воздухе возле щеки Олина. Затем прикоснулся указательным пальцем к скуле. Провел вниз?— и вот все пальцы заботливо поглаживают бархатистую тусклую кожу.—?Я люблю тебя,?— Пер наклонился вперед и обхватил свободной рукой затылок Эйстейна. Пальцы заскользили по нему, каждое касание холодило кожу.—?И я тебя люблю,?— Ошет сказал это не по инерции, как можно было подумать со стороны, и Олин это понимал. Они вообще понимали друг друга с полуслова, иногда даже благодаря лишь краткому жесту или одному-единственному взгляду.—?Тогда выполни одну мою просьбу… —?Пер облизал губы и, надавив Эйстейну на затылок, чувственно поцеловал его в губы. Тяжело точно сказать, что тогда испытывал каждый из них?— гремучая смесь, адское порождение, орудие массового поражения, которое, однако, подействовало только на них двоих. Отстранившись, Пер положил руки на плечи Ошета, а ноги разместил по обе стороны от него, позволяя Эйстейну нависнуть над ним, даже еще ниже, чем тогда, возле полицейского офиса.—?О чем ты хотел попросить? —?Эйстейн уперся ладонями в стену так, чтобы прямо между ними находилось лицо Пера, который, недолго думая, выпалил:—?Зови меня Дэдом. —?и игриво похлопал Эйстейна ладонью по щеке.Это была самая неожиданная просьба, которую только мог услышать Ошет. Дэд. Мертвец. Неужели Пер настолько помешался на тематике мертвечины, что готов связать с ней свое имя?—?Понимаешь… я должен был умереть вчера. И если бы не счастливый случай, именуемый Эйстейном, я был бы уже кормом для червей.—?Нет. Не должен был. —?отрезал Ошет.—?Вероятно. Видимо, судьба у меня такая: встретил тебя, а потом… ты меня спас. —?Олин рассмеялся. —?Но неужели тебе так тяжело исполнить единственную мою просьбу? Ты просто будешь иначе меня называть.—?Пер мне намного ближе какого-то Дэда,?— Ошет фыркнул и накрутил на палец длинный светлый локон. Олин послушно подставил голову, склонив ее набок и ответил:—?Почему Дэд не может стать тебе так же близок?—?Я разве говорил, что не может?—?Ты намекнул.—?Это ничего не значит.—?В чем твоя проблема? Просто называй меня так, как комфортно мне. Неприятностей я испытал достаточно.—?Хорошо, Дэд,?— Эйстейн сдался. И правда, если самому Олину так угодно, то почему бы не называть его так, как хочет он?Пер бежит?— не знает куда, но бежит. Пытается не поскальзываться на скользкой от росы траве и не задевать скрытые в темноте развалины. Он уже сбил пальцы ног, постоянно обо что-то спотыкаясь, бежать становилось больнее с каждой секундой. Ботинки мокнут практически насквозь, влага пропитывает носки и, кажется, просачивается прямо в кожу. Мокро, дискомфортно, но совсем скоро мучения прекратятся. Через несколько минут Пер уйдет из жизни. Все останется позади, в том числе единственный ставший для него родным человек?— Эйстейн. В данный момент Олин не думает о том, что подумает Ошет. Ему все равно абсолютно на всех: и на отца-насильника, и на мать-вертихвостку, и на исцарапанного им Яна… Он бежит еще около пяти минут, пока дыхание не перехватывает, и он, полностью обессиленный, не хватается за каркасную палку вышки. Пер переводит дыхание около минуты, затем шарится в карманах пальто и находит там опасную бритву. Не щадя себя, он изрезает свои руки так, как никогда раньше этого не делал?— в каждый глубокий порез он вкладывает столько силы и агрессии, что наверняка умер бы от потери крови, если бы не пришел Эйстейн.Все расплывается. Руки. Надо посмотреть на руки. Вот черт! Ничего не видно. Все сплошь красное, никаких очертаний… Язык скользит по потрескавшимся губам.Эйстейн? Пер пытается поближе рассмотреть его, но все расплывается; попытка не потерять сознание оказывается такой же неудачной. Глаза закрываются сами. Олин не видит, как Эйстейн машет рукой, не чувствует, как он встряхивает и похлопывает его по щекам, чтобы привести в чувство. Мысленно Пер плывет по бескрайней реке?— реке из собственной крови, посреди которой располагались островки из своей же плоти. Мимо проносятся события, будто бы запечатленные на кинопленку… Тут они все. Олин не концентрируется на определенном, и поток из лиц и их действий продолжает мчаться… Куда?—?Что происходит? —?Пер тревожно озирается. Эйстейн все еще нависает над ним и взирает недоуменно, сочувствующе. Он знал. Он обо всем знал. И новоиспеченный Дэд об этом догадывался. Его догадки были одной из причин, что заставили его вопреки боязни всей жизни привязаться к Ошету. Главным страхом Олина действительно была привязанность, зависимость от кого-либо. А еще он боялся вступления в половой акт и высоты, но это были ?второстепенные страхи?, как он сам их называл. Пер кончиком пальца погладил подбородок Эйстейна. Реальный… Значит, он не спит. Он там, где и должен быть.—?Ты дезориентирован,?— ответил Ошет, наклоняясь еще ниже. Они с Пером снова смотрели друг другу в глаза, их лица разделяли какие-то сантиметры, казавшиеся в тот момент метрами. Олин уже поцеловал Эйстейна пару минут назад, но боялся сделать это вновь. Вдруг он покажется навязчивым? Однако Ошет сам накрыл губы Олина своими, руками обхватив его лицо и убрав с него светлые пряди.Перу стало жарко. Он охотно ответил Эйстейну, но что-то внутри приказывало ему остановиться: он боялся, что все это может зайти дальше, и если уж дело дойдет до секса, то Пер запаникует, разочаруется в Ошете и потеряет таким образом единственного близкого ему человека, служившего смыслом всей жизни. Поэтому когда Ошет оттянул нижнюю губу Олина, завершая поцелуй, Дэд улыбнулся: действия совпали с мыслями.—?Теперь-то ты в порядке? —?заботливо спросил Эйстейн, теперь уже не склоняясь над Пером, а садясь рядом с ним в ванную. На губах Олина заиграла легкая улыбка, и он дал краткий ответ, которым Ошет остался более чем доволен:—?Да. Спасибо.Затем Пер замолк. Прошло несколько минут, прежде чем он произнес:—?Есть одна проблема: ты сумел найти ко мне подход, и теперь этим пользуешься. Непорядок. Не думай, что такая вольность тебе будет позволена всегда.—?Неужели кто угодно может просто подойти, поцеловать тебя, и твое ледяное сердце тут же растает?—?Нет. Это работает только с определенным человеком.—?Ты меня все больше удивляешь. И чем же я тебе так приглянулся? —?в глазах Эйстейна промелькнул лукавый огонек. Ему хотелось знать все, но Пер умел уходить от ответа:—?Когда я тебя вижу, мне хочется вырвать твои глаза и поместить их в банку с формалином, которую я поставил бы на полку рядом со своей кроватью, чтобы ты всегда смотрел только на меня одного.Ошет решил промолчать. Иногда Пер любил говорить подобные… гадости? Его фразы нельзя было так назвать, но что-то было в них отвратительное до ужаса, омерзительное, при воплощении в жизнь непременно вызвавшее бы рвоту. Глаза в банке с формалином?— выдумка, определенно, собственника, никогда не состоявшего в здоровых отношениях.—?Я потерял свой блокнот,?— сообщил Олин настолько грустным тоном, что сразу становилось ясно: вместе с блокнотом он потерял частичку себя, ведь именно в нем Пер делал все свои заметки, выражал свои мысли, и это ему помогало. Он постоянно перечитывал то, что написал и радовался, что все постепенно налаживается. Он догадывался, что Эйстейн все прочитал: прежде ни одна живая душа не могла настолько близко подобраться к Олину и завладеть его доверием, но Ошет сумел. И сделал это, как Перу показалось, с необычайной легкостью.—?Он был дорог тебе?—?Да.—?Тогда мы его найдем. Отправимся в гараж, там поищем…—?Нет. Отправляйся без меня. Не думаю, что я нахожусь в том состоянии, в котором можно куда-либо ехать.У Пера были другие планы.***Бойцовский клуб кишел народом. Сырая и вонючая яма со змеями, так и норовящими укусить в любое незащищенное место. Матс стоял чуть поодаль ото всех: очевидно, лидер. Ян все еще поражался тому, как этот щупленький ублюдок с прогнившими зубами сумел подчинить себе волю стольких бойцов. Рядом с парнем крутились его друзья: те самые, у которых Бломберг не так давно занимал деньги. Стараясь не смотреть на них, он прошмыгнул мимо и устремился вглубь толпы в надежде слиться с нею. У него это получилось, и вот он встал среди вонючих потных наркоманов, давящих и толкающихся со всех сторон. Яна узнавали, ему жали руку, но отвечать на пожатия он не успевал. С трудом Бломберг сумел протолкаться ближе к рингу и встал как вкопанный, наблюдая за тем, как два профессиональных бойца обрабатывают друг друга шквалом четких быстрых ударов.Неизвестно каким образом, но рядом с Яном оказался Матс, приобнявший его за плечи, кивнувший в сторону ринга и сказавший тоном нежели приказным, чем просто просящим:—?Вмешайся.—?Что? —?Бломберг сглотнул,?— Они ведь убьют меня!—?Тебе же нужны деньги,?— последнее слово Матс протянул и осклабился. Он терпеливо выжидал, как отреагирует Ян и, когда Бломберг скинул рюкзак, накрыл его пальто и расправил плечи, надрывисто рассмеялся и махнул рукой.Ян некоторое время наблюдал за противниками: уже через минуту он разузнал тактику каждого из них и прикинул, как ее использовать против них же. Перед тем как запрыгнуть на ринг, он вопросительно взглянул на Матса. Сразу же, как только ноги коснулись пружинистой поверхности, Бломберг атаковал одного из противников и ударил его в колено, затем нанес удар локтем в кадык и, схватив его за плечи, швырнул во второго борца. Они сцепились, и с трудом им удалось не рухнуть. Ян понял, что ему придется действовать хитро, чтобы не отхватить: он то петлял вокруг ринга, то вновь запрыгивал на него, то ударял одного из двух борцов. В конечном итоге борец-скинхед заломал ему руки, а второй?— его оппонент?— принялся избивать Бломберга: он ударял его коленом по лицу, по животу, по груди. Ян упустил тот момент, когда рядом оказался Свен и помог ему высвободиться из скиновского плена. Придя в себя, Бломберг напрыгнул на скинхеда, а Свен?— на его соучастника в избиении Яна; они колошматили друг друга руками и ногами, катались по рингу и по полу под бодрые возгласы толпы, заключали соперников в болевые. Вскоре схватка четырех превратилась в воющую толпу: драться начали практически все. То с одной стороны, то с другой Яну по всем частям тела прилетали удары, в ответ он бил наотмашь и иногда попадал кому-то по лицу, по ноге или по чему-нибудь еще.Матс наблюдал.***—?Ты ебанулся?Именно так встретил Йорн потрепанного Яна. Бломберг шмыгал носом, загоняя сгустки крови обратно в ноздрю и вытирал красные следы пальцами. Виновато косился на президента студсовета и снова отводил взгляд.—?Ты недавно влез в драку! —?Стубберуд встряхнул Бломберга. —?Еще захотел?—?Мне приходится, Йорн! Я тебе все объясню! —?Ян хотел высвободиться, но хватка Йорна была слишком сильной и не позволяла Бломбергу лишний раз пошевелиться.—?Ладно,?— Стубберуд все-таки отпустил его,?— Жду тебя на кухне. —?и ушел в названную комнату.Ян разулся, снял пальто и повесил на вешалку. Некоторое время смотрел на свое отражение в зеркале и решил умыться в ванной. Вода, которой он умывался, окрашивалась в характерный розовый цвет. Снова посмотрев на себя в зеркало, Бломберг натянуто улыбнулся. Ему повезло. К собственному удивлению, он отделался лишь ссадиной на брови, разделившей ее надвое.Ян зашел в кухню и застал там Йорна, ковырявшегося вилкой в тарелке с салатом. Заметив Бломберга, президент студсовета похлопал рукой по сидушке стула рядом с ним. Ян послушно сел и приготовился услышать порцию дерьма в свой адрес, однако Йорн лишь устало произнес:—?Рассказывай.Ян сказал, что вступил в бойцовский клуб, но решил переврать цель вступления и назвал таковой обычную забаву: он не хотел просить денег у Йорна, да и к тому же уже сказал ему, что завязал с наркотиками. Стубберуд внимательно слушал, а затем изрек с нотками осуждения в голосе:—?Уходи оттуда. Я слишком сильно люблю тебя, чтобы позволить тебе убиться таким способом. Ты забыл, что было в гараже? Хочешь снова почувствовать, как моя рука сжимает твое горло?—?Что?.. Йорн, что, блять, с тобой происходит?—?Я тебе действительно доверял, Ян. Надеюсь, ты наигрался с моими любовью и доверием и прислушаешься к моим словам.—?Я люблю тебя… я не хотел… —?сбивчиво шептал Бломберг. Рука Йорна заботливо приобняла его голову и прижала к груди.—?Все в порядке. Но драться на глазах у наркоманов?— не весело. Это глупо.—?Думаешь, я знал?—?Ты мог догадаться. Не маленький. Хотя, признаться, порой ты ведешь себя, как сущий ребенок.Ян молча обнял Йорна. Ради него Бломберг был готов бросить бойцовский клуб и попытаться на этот раз уже совершенно точно завязать с наркотиками. Он любил Стубберуда больше всех на свете и в тот момент неимоверно сильно хотел его поцеловать. Ян совершенно точно знал, что он?— единственный, кто виноват в том, что они с Йорном начали удаляться друг от друга, и когда сухие губы Стубберуда нежно коснулись его лба, он не понял, чем заслужил в своей жизни такое счастье. Йорн всегда был рядом с ним, несмотря ни на что, и Ян стыдился того, что не рассказал ему правду. Может быть, президент студсовета смог бы ему помочь?— нет, наверняка смог бы! —?но Бломберг заранее отказался от этой помощи, надеясь лишь на себя. В дальнейшем это сыграет с ним злую шутку, и Бломберг не отрицал этого, но он привык жить настоящим. А в настоящее время Йорн целовал его лоб, щеки и губы, и Ян был счастлив.Он знал, что счастье это продлится недолго. Судьба его не любила.***Варг чувствовал себя ужасно. Все тело ломило, и когда Викернес решил размять шею, она громко захрустела. Он плохо помнил, что произошло вчера, и, наверное, это было к лучшему. Наверняка Варг знал лишь то, что он был унижен в собственных глазах. С того самого момента, как Ребекка помогла ему дойти до комнаты, больше она его не навещала. Ричарда Викернес тоже не видел со вчерашнего дня. Варг смотрел на обрубок, оставшийся от указательного пальца и чувствовал ту же боль, которую ощущал и тогда, когда Боров отрубил его секачом. Парень аккуратно потрогал сруб, но чувство того, что палец все еще находится на своем прежнем месте, все никак не покидало его. Когда Викернес был на чем-то сосредоточен, он не обращал никакого внимания на все остальное: не слышал и не видел, либо просто наотрез отказывался это делать. Тогда он тоже не услышал, как Ребекка кричит: человек так кричать не может, разве что раненый хищник.Женщина зашла к нему заплаканная, с практически полностью черным от размазанной туши лицом. Ее тело, некогда такое идеализированное и желанное, била крупная дрожь. Варг не хотел к ней прикасаться, а она сидела на краю его ложа и сжимала собственные ладони. Ребекка хотела что-то сказать и открыла было рот, как вдруг горько разрыдалась, и черные ручейки вновь побежали по щекам.—?Что случилось? —?спросил Викернес. На самом деле ему было как-то все равно, и вопрос он задал исключительно из моральных соображений. Убитая горем Ребекка некоторое время смотрела на него стеклянным взглядом, а затем прошептала:—?Там… мой муж… —?она облизнула губы и, дождавшись нормализации собственного дыхания, продолжила:—?Выпал из окна.?Скоро здесь будет полиция?,?— сообразил Варг. Он также осознавал, что это, возможно, будет его единственным шансом спастись, а Ребекка его лишь задерживает. Но вместе с этим он почему-то проникся к ней небывалым прежде сочувствием, и что-то, шедшее изнутри, заставляло Викернеса верить в святость этой женщины, по его мнению ни к чему не причастной. Варг мысленно спихнул всю вину на Борова, а Ребекку выставил жертвой. Наверное, она знала, а если не знала?— то непременно догадывалась. Именно поэтому Ребекка могла крутить Варгом как ей того хотелось, и даже вчерашний акт унижения не смог повлиять на эту странную форму взаимоотношений, чем-то напоминающей отношения между рабом и его владельцем: безропотное подчинение, иногда доведенное до абсурда; но все же случай Варга и Ребекки был куда более уникален. У Викернеса развивался стокгольмский синдром, но он, конечно, об этом не догадывался. Он считал себя абсолютно здоровым, таким же, как и все, но содержащимся немного в других условиях и находящимся рядом с женщиной, в которую был невзаимно влюблен. Эти чувства то рассеивались и сменялись презрением, то, наоборот, укреплялись. Американские горки любви Варга по форме напоминали многоугольник, в котором этих углов было несчетное количество; когда вагонетка доходила до каждого, ее трясло из стороны в сторону, а тех, кто в ней находился, тошнило, и уже на шестом угле они молились, лишь бы этот аттракцион поскорее подошел к концу.—?Мы сбежим, Варг,?— уверенный голос Ребекки почему-то приободрил Викернеса. Сбежим. Куда? Он не стал спрашивать, ведь тогда он был сосредоточен только на этой женщине, на каждом ее слове, что он готов был принять с распростертыми объятиями, соглашаясь на все, даже на то, что выходит далеко за рамки дозволенного: это как если захотеть визуально увеличить губы помадой, и раскрасить алым всю нижнюю половину лица. Такими абсурдными были и желания Ребекки, в которых она и сама еще не разобралась. Сбежать. Сбежать. Сбежать. Что это значит?Женщина обрадовалась тому, что Варг не стал задавать лишних вопросов. Но тут же на замену радости пришли мрак и меланхолия; Ребекка вновь разрыдалась. Теперь слезы были кристально чистыми: всю тушь женщина смазала, даже ресницы теперь были абсолютно чистыми, а глаза?— нездорово красными.—?Ты веришь мне, Варг? —?цепляясь за запястья парня, спросила Ребекка. В тот момент она была похожа на психически больную, ополоумевшую рыдающую дурочку.—?Не верю,?— ответил Викернес, отдергивая руку. Он не знал, почему так поступил. Наверное, ему просто надоели игры Ребекки. А может, просто из вредности. Да, он был вредным, даже очень?— настоящим паразитом: присосется к жертве намертво, а когда отцепится, эта самая жертва подумает, что Варг не паразитировал, а, наоборот, давал ей жизненные силы, и будет хранить надежду о том, что когда-нибудь этот самый паразит вернется на прежнее место.Женщина снова затряслась как осиновый лист. Предательство.Ее только что предали.Она вскочила с кушетки и попятилась к выходу. Отчужденным взглядом она буравила Варга, который даже не вздумал пошевелиться: он ждал, когда Ребекка уйдет. Он мечтал покинуть это место, но не рядом с ней. Вот следом?— уже другое дело, и как только женщина перешагнула порог и оказалась в коридоре, Варг, стараясь не шуметь, вышел за ней. Ребекка побежала, и Викернес ринулся за ней, сохраняя безопасную дистанцию. Женщина бежала не оборачиваясь: скорее всего, она уже услышала, что ее кто-то преследует, и была уверена, что это был именно Варг, так что опасаться было нечего.Викернес оказался на воле странным способом: в его памяти этот, казалось бы, знаменательный момент, отпечатался очень слабо и сохранились лишь ключевые моменты: выжидание, когда Ребекка вставит и повернет ключ в скважине, прыжок вслед за ней и перекат кубарем по траве и асфальту вследствие не очень удачного приземления.Солнце. Как давно Варг не видел его. Он не любил солнечную погоду, ненавидел, когда яркие лучи били в глаза, на время превращая его в слепца, но тогда все эти минусы испарились: Викернес был несказанно рад вновь увидеть солнце и его свет, мягко рассеивающийся по поверхности всего, что встречалось на его пути, в том числе по худому лицу и скомканным волосам Варга.Ветер. Он приятно холодил кожу, пробирался под одежду и колыхал ее. В тот день порывы ветра не были сильными и ледяными (холод Варг тоже не любил), он был именно приятным и даже облегчал дыхание, особенно если учитывать то, что еще десять минут назад Викернесу приходилось вдыхать вонь затхлого непроветриваемого помещения.?ВАРГ ЗДЕСЬ?. Огромная надпись, сделанная, по всей видимости, не так давно (раз никто так и не вызволил Викернеса, а гарантия того, что они смотрели новости была практически стопроцентной). Варг долгое время смотрел на нее. Размышлял. Во-первых, кто мог ее оставить? Может быть, это Ребекка решила капитулироваться? Не зря же она предлагала Викернесу сбежать вместе с ней. Боров? Вряд ли. Он тупой мудак, не испытывающий теплых чувств абсолютно ни к кому. Даже к красавице Ребекке… И тут сердце Варга снова сжалось. Глазами он выискивал среди малочисленных прохожих, не обращающих на него?— на пропажу! —?внимание, свою надежду?— Ребекку, но его поиски не увенчались успехом. Викернес пожалел о том, что ему хватило дерзости сморозить очередную хуйню и теперь, скорее всего, эта загадочная женщина исчезла из его навсегда…Как и Матс в бойцовском клубе, Пер внимательно наблюдал за всем этим. Он еще ничего не знал: ни имени выпавшего из окна, ни причины, по которой его мать выскочила из здания вместе с Варгом, но сомнений у парня не оставалось?— Бриджит Олин (или, как она себя представила, Ребекка) имела прямое отношение к пропаже Варга. Мозг Олина никак не мог переварить полученную информацию, и Перу оставалось лишь стоять вдалеке от толпы, уже заметившей Викернеса и окружившей его. Парень не знал, что ему чувствовать: вся гамма эмоций смешалась и образовала что-то вроде шокового состояния. Пер простоял так еще пару минут и побежал обратно домой к Эйстейну. Ему хотелось рассказать Ошету обо всем увиденном.***Эйстейн отыскал блокнот Олина. Он лежал посреди всего кавардака, учиненного вчера, как восседающий на троне король. Ошет открыл блокнот в надежде прочитать несколько заметок, но, увидев уже знакомые странички с капельками крови на них, тут же захлопнул его. Все-таки это было личное. Эйстейн наконец сумел побороть желание. Наверное, именно это и была любовь: любовь к Перу, изображение которого невольно предстало перед глазами Ошета, как только тот раскрыл блокнот. Все та же вчерашняя картина: Олин лежит на траве, окровавленный, полумертвый, практически бездыханный, мокрый и, казалось, не имеющий костей?— он извивался подобно питону, и издалека это походило на предсмертные судороги. Эйстейну стало жутко.Он осторожно положил блокнот в рюкзак и отправился на остановку. Дома его уже ждал Пер, который с непривычным для таких ситуаций спокойствием рассказал обо всем произошедшем. Ошет слушал внимательно, пропускал через себя абсолютно каждую деталь, каждое слово из рассказа. Когда Пер закончил, Эйстейн, от нетерпения прикусывая губу, спросил:—?Значит, Варг на свободе?—?Это единственное, что тебя волнует? Моя мать… —?Олин осекся. —?Забудь. Я не знаю, что сейчас с Варгом, но он точно больше не в заточении.—?Ты разглядел того, кто выпрыгнул из окна?—?Нет.Пер еще не знал, что этим несчастным был его собственный отец.