Глава 1.2 (2/2)
Сюда бы, как в Москву – десяток-другой специальных фабрикатных котов. Больших, пушистых, мурчащих, с оскалом маленького тигра. И не было бы никаких крыс и в помине.
- Вы, конечно, останетесь здесь, - доносился до Данковского голос старика – Вы тут будете нашими ушами. Русские уши в германской стенке. Живите как жили. У вас, правда, странный акцент, я всегда вам говорил. Но это ничего. Мало ли сейчас в Берлине беженцев. Связь будем держать телеграфную. Не вздумайте прибегнуть к дарвинистским приемчикам. Всех птиц из дому выпустить. Ни одной вестовой ящерицы. Вы – жестянщик.
- Я – жестянщик, - повторил Данковский. Он давно уже и сам в это начинал верить.- Завтра явитесь в семь утра. Знаю, тут не поспать толком, но постарайтесь. Я приглашу британцев. Маленького принца тоже приглашу.Маленький принц – какое все-таки вышло прилипчивое прозвище для этого Александра.
- Будем думать, что нам делать.
Егоров пожал Данковскому руку, совершенно по-отечески взглянув в его серые злые глаза.- Ты уязвлен, - сказал старик на прощанье – Брось это. Мы уйдем – ты останешься тут совершенно один. Потому что всем уйти никак. Смотри и примечай. Делай все так, как учили.И они разошлись. Данковский ничего не сказал старику. Ему показалось это лишним. После драки было уже не резонно размахивать кулаками.
Завтра станет окончательно известно, как решил рейхстаг. Больше суток неизвестность не сможет продолжаться. Вот тогда Данковский и поймет, как дальше повернется его командировка в эту опрятную сломленную страну.С трудом поймав такси, он смог добраться до дома только в половине третьего. По обыкновению, зашел к своему домовладельцу, мрачному толстому австрийцу, вечно распивающему кофе, не спящему даже ночью, все читавшему скучные любовные романы. У домовладельца для Данковского всегда была свежая корреспонденция.В этот раз ему пришло два письма и посылка. Одно письмо – из Петрограда, с печатью университета – его неоконченной альма-матер. Другое – из Уфы, теплое, пахнущее дорогими духами. Данковский сразу же спрятал его в карман у сердца, предвкушая, как откроет его, и вчитается в этот маленький витиеватый девичий почерк. Может даже ему приложили какую фотографию, хотя он бы обошелся и просто парочкой скромных тихих слов: мол, жива, все живы, и ждем тебя.Ждите, милые, с горечью подумал он. Ждите, больше ничего вам и сказать не получается.Поднимаясь по лестнице в свою квартиру, письмо из университета поспешно выбросил.А вот посылка, маленькая, чуть больше его кулака, заинтересовала Данковского. На ней не было никаких опознавательных знаков: ни штемпеля, ни обратного адреса, только его имя, накорябанное впопыхах. Должно быть, ее подбросили прямо в почтовый ящик, обойдя услуги почтальонов.
Данковский прошел в свои апартаменты, включил свет в гостиной – исключительно по-свински неубранной. Не раздеваясь и не скидывая ботинки, он упал на диван, вращая в руках сомнительную коробочку. Ему правда было невероятно интересно поскорее открыть пришедшее из дому письмо, но картонный короб притягивал внимание своей таинственностью.Правда что, будто письмо может убежать. Наоборот, оттянув момент его открытия, он лишь больше напитается удовольствием ожидания.Данковский подцепил ногтем точку склейки, и вскрыл посылку. Ему на грудь выпало что-то тяжелое, металлическое, блеснувшее отполированными бортами и стеклом. Как будто бы подзорная труба или объектив фотоаппарата, но только меньше – больше по размеру походило на монокль или же на глазную лупу, какими пользуются старые жестянщики, владельцы лавок по ремонту часов.Данковский взял предмет в левую руку, изучая его на свет. Чем бы это ни было – это была филигранная работа. Все винтики окуляра были чистыми и блестящими, линза – до идеального отражения отполирована. Приложил ее к правому глазу – и разочаровался.Через нее не было видно ровным счетом ничего, даже света. Лишь абсолютная чернота.
Однако кроме оптического прибора, он нашел еще и записку – сложенный вчетверо тетрадный листок. Кто бы не писал Данковскому, но одно было точно – ему не помешало бы изучить прописи. Просто кошмарный почерк.Однако, больше всего затруднений вызвала дешифровка сообщения. Автор письма весьма неумело перевел свое послание на русский язык, тем самым, должно быть, давая понять, что знает о Данковском куда больше, чем стоило.
?Мой дорогой друг,Сегодня вечером Рейхстаг отказался выполнить требования Антанты. Об этом еще никто не осведомлен. Вы – второй человек после меня, кому теперь открыта эта тайна. Мы все в большой опасности…?Данковский не мог поверить своим глазам. Он резко разогнулся, поднявшись с дивана, зачем-то протер глаза, вчитался в первые стоки еще раз. Вдруг, он ошибся. Вдруг, там написано вовсе не это.?…Мы стоим на пороге очень серьезного кризиса. Вы не обязаны верить на слово, но что-то мне подсказывает, что господин Данковский – здравомыслящий человек. Уже завтра Вы получите доказательства из всех газет. Простите, что вынуждаю Вас не спать в эту прекрасную холодную ночь.
Сегодня утром Вы познакомились с Александром фон Гогенбергом. Прекрасный мальчик, я помню его еще совсем малышом, он часто мелькал в венгерских кинохрониках. Мальчик с поистине волшебной историей, я обязательно расскажу ее в красках, как только тому бцдет походящее время.Я обязан заявить, что юный принц многое от Вас скрывает. Возможно, поговори Вы с глазу на глаз, многие тайны раскрылись бы. Мои помощники постарались сделать все возможное, чтобы Вы смогли быстро его найти. В русском посольстве мы позволили себе немного испортить его ботинки некоторыми химикатами. При помощи моего Вам подарка, Вы без каких-либо усилий найдете его по горячим следам. Начните поиск от стен русской дипмиссии, и уже через час Вы будете у его убежища.Надеюсь на плодотворное сотрудничество и желаю Вам успехов в вашем непростом деле,Всегда Ваш,Доктор Мабузе?.Данковский перечитал письмо несколько раз, и с каждым словом, вновь попадавшимся ему на глаза, внутри него начинало клокотать что-то позабытое. Этой был неприятный комок чувств: азарт, сомнение, страх. Ему предстояла тяжелая игра.Чертов Рейхстаг, как можно было так поступить со своим народом. Данковский вскочил и бросился к окну, распахнул его, давая холодному воздуху проникнуть в его обиталище. Город, тихий и неухоженный, спал. Если тот, кто назвался этим дурацким именем, говорил правду, то демарш Рейхстага может не оставить тут и камня на камне.
Он сжимал в руке окуляр, заляпывая объектив жирными пальцами, сомневаясь, не выбросить ли эту глупую игрушку в окно. Может, просто забыть об этом, как о страшном сне.Или, может, все-таки последовать совету?Ситуация Данковского была также безвыходна, как и ситуация всей Германии, и находящихся здесь людей. Навряд ли у него был настоящий выбор. Лишь только его иллюзия.- Черт знает что, господи, - прошептал он, уперевшись взглядом в ночную мглу – Что за чертовщина происходит в этой стране?Он прошел в спальню, где стояла птичья клетка, накрытая замшевым пледом. Сорвав его, Данковский, не обращая внимания на птичье недовольство, выудил с насеста маленькую желтую пичугу. Птица, оказавшись в его руках, превратилась в недвижимое чучело, внимательно смотревшее на Данковского янтарным глазом.- В Посольство. Немедленно пришлите машину. Подготовьте мне двоих людей. Господа Герасимов и Эйхманс вполне сойдут. У нас очень важное дело. Конец записи.Закончив, он выпустил птицу из руки, и она немедленно взлетела, прытко достигла окна, и исчезла в ночном небе, не издав и звука, будто боялась забыть сообщение в процессе своей вольной песни.Данковский так и остался стоять. Сердце билось где-то в горле, он машинально поправил шершавый ворот свитера, пытаясь надышаться, опьянеть от воздуха, успокоиться.Это была провокация. Настоящая провокация, тут нечего было думать. Какая-то большая игра, которую ему было никогда не понять. Игра, в которой он никак не мог не среагировать, когда ему просто взяли, да и бросили сочную кость.- Поступайте как велит ситуация, - говорил он сам себе, припоминая письмо из Петрограда – Поступайте как велит ситуация. С вами Бог. С вами Бог.А ведь и правда – если с тобой Бог, то чего тебе бояться? Не то чтобы истинному дарвинисту было принято верить в божественные силы, но так было определенно легче.Когда у его дома притормозил самоходный дилижанс, Данковский уже был собран. Ему не оставалось ничего, кроме как выйти на улицу и начать эту чертову партию.